Евгений Евтушенко: «Из Житомирской губернии в Сибирь семья моего прадеда шла в кандалах восемь тысяч километров»
В июле нынешнего года Евгений Евтушенко отпраздновал
Евгений Александрович пообещал, что исполнит свои произведения, особенно полюбившиеся слушателям. Начиная с первого стиха, который Евтушенко опубликовал, когда ему исполнилось всего 17 лет. Легендарный поэт-шестидесятник стал в свое время самым молодым членом Союза писателей СССР и до сих пор считается одним из самых плодовитых. По признанию Евгения Александровича, писать для него — все равно что жить...
«Полный оптимист так же глуп, как и полный пессимист»
— Что-то давно вы в Киеве не были...
— Давненько. Соскучился, надо признаться, по вашему городу. Да и вообще по Украине. Поэтому мое выступление будет особенным. Почитаю стихи. Если буду в голосе, спою свои старые и новые песни. Это ведь будет концерт джазового оркестра «РадиоБенд Александра Фокина». Совместно с его руководителем мы написали песню о Крещатике. Очень забавную. На самом деле, я никогда точно не знаю, что буду исполнять во время своего выступления. Это зависит от настроения, самочувствия, творческого вдохновения.
— По-моему, как раз этого вам не занимать. Ваша очередная книга стихов вышла ведь совсем недавно.
— В нынешнем году. Я писал ее в 
Две книги уже полностью готовы. Всему виной моя недавняя травма ноги, операция и в связи с этим необходимость сидеть на одном месте. Но энергии надо же было найти выход!
*Стихи Евгения Евтушенко всегда нравились слушателям. Будучи совсем молодым, поэт неизменно собирал полные залы народа
— Врачи уже разрешили длительные поездки?
— Да, Киев станет первым городом, в который я прилечу после затянувшейся болезни. Ой, как же давно мне хотелось этого! Не могу дождаться, когда, наконец, приеду в Украину и отведаю моего любимого сала. Говорю сейчас, и прямо слюнки потекли. Я, знаете ли, из тех людей, которые не позволяют себе расслабляться. Пессимизм — самый легкий способ казаться умнее других. Гораздо легче писать, нагнетая черные пророчества. А ведь писатели обладают особой энергетикой, которая воздействует на людей. Это бывает опасно. Впрочем, как и излучать бесконечный оптимизм. Полный оптимист так же глуп, как и полный пессимист. Жизнь расцвечена в разные краски, как радуга. Вот я мечтал приехать в Украину, повидать своего дорогого друга Сеню, известного конферансье из Черновцов. Но он не дождался меня, ушел из жизни... Именно Сеня был одним из тех, кто приложил руку к моему возвращению в Украину во времена Советского Союза.
— Это после того, как вы написали поэму «Бабий Яр»?
— Именно. К тому же я в свое время выступил в защиту Ивана Драча и Ивана Дзюбы перед Владимиром Щербицким. За это на двадцать лет был «отлучен» от Украины. Но я не мог поступить иначе.
«Меня, девятилетнего мальчишку, чуть не убили спекулянты на базаре за то, что взял на прилавке клубень картошки»
— Иногда приходилось защищать людей, которые не обязательно мне нравились, — вспоминает поэт. — В детстве увидел, как на базаре люди избивали юношу, укравшего кусочек булки. Парень был тощий, в лохмотьях и, по-видимому, совершенно голодный. Я запомнил его молящий взгляд навсегда... Меня ведь тоже били однажды.
Я, девятилетний мальчишка, совершенно один ехал в эвакуацию к своим бабушкам до станции Зима (городок в Иркутской области). Поездка растянулась на четыре с половиной месяца. Я менял поезда, попадал под бомбежки, ночевал на крыше вагона, привязывая себя ремнем к вентиляционному люку, чтобы не слететь. Моей основной едой был пустой кипяток и корка хлеба, которую я зарабатывал, выступая на перронах. И вот, когда мы подъехали к Уралу, на первой же остановке я увидел базар. Толстые тетки продавали дымящуюся картошку, сбрызнутую подсолнечным маслом, посыпанную укропчиком и завернутую в капустные листья. От этого зрелища я потерял рассудок! Я даже не воровал, а просто взял в ладони горячий клубень и стал не есть, а вдыхать аромат картошки. Длилось это недолго, на меня тут же напали продавцы, стали избивать и в результате сломали два ребра. Спасли меня воры. По сути, тоже мальчишки, безотцовщина. Они меня отбили у спекулянтов, посадили в поезд, и в конце концов я таки добрался до станции Зима. Я был крепкий малый. Не зря во мне течет и украинская кровь.
— Я думала, польская...
— Украинская и польская. Мой дедушка по материнской линии был польский шляхтич, обедневший аристократ. Он работал в Житомирской губернии у одного помещика, был женат на украинке. Помещик отличался страшной жестокостью, и мой прадед Иосиф Байковский возглавил восстание крестьян этой деревни. В результате его подавили, а семью прадеда в числе других отправили в ссылку, на станцию Зима. Они шли туда в кандалах восемь тысяч километров. Кстати, моя бабушка разговаривала в основном по-украински, а первым моим любимым поэтом был, как ни странно, не Пушкин, а Шевченко. Я всю «Гупалiвщину» (отрывок из поэмы «Гайдамаки») знал наизусть. У меня есть также белорусские и латышские корни, но это уже по отцовской линии.
— Вы были одним из первых советских поэтов, которым разрешили выезжать за границу.
— Более того, в Америку. Во времена «железного занавеса»! Конечно, мы не могли уехать без визы соответствующих органов советской власти. Но разрешение на поездку таки выдали. Нас, молодых поэтов, выпускали в надежде, что мы как-то сгладим жесткий образ Советского Союза на Западе.
«Моя жена говорит, что мне в жизни нужны лишь две вещи: работа и любовь»
— Что вас поразило больше всего, когда впервые оказались в Америке?
— Невероятно меня потрясло то, что среди зимы в магазине увидел клубнику. Для советского человека вообще практически невозможно было вырваться за границу. А тут — Америка. Я в какой-то степени был привилегированный человек. В Америке уже напечатали мой рассказ в журнале и несколько стихотворений. Это был 1960 год, нам давали 33 доллара суточных, на которые особенно не разгуляешься. Хотя, например, хорошие туфли стоили 12 долларов, а пачка сигарет — всего 20 центов. Я же получил гонорар в 300 долларов. Это была огромная сумма.
— Фантастическая! И что же вы купили?
— Поделился деньгами со своим другом Андреем Вознесенским. И знаете, на что он потратил доллары? В то время Андрей был влюблен в одну польку и самолетом послал ей букет сирени в Варшаву! А я... не был тогда влюблен, поэтому заработанное потратил на себя.
— Наверняка на один из ваших знаменитых пиджаков.
— А вот и не угадали. Я приехал в Америку уже экипированным, красиво одетым. Только чего мне это стоило! Помню, очень понравился пиджак у одного из журналистов газеты «Советский спорт». Правда, пиджак не подходил по размеру, но я все равно его выкупил. Вещь американского производства была куплена в Одессе. Особенно красивыми были пуговицы — черепаховые. Поскольку я долговязый, пришлось удлинять рукава. Я отнес пиджак к портному и получил обратно уже без этих пуговиц. Их поменяли на простенькие советские. Это был ужас! Пришлось так и ехать. Но зато я показал, что и мы не лыком шиты.
— И все-таки поделитесь, где вы покупаете такие сумасшедшие пиджаки?
— Да где придется. Никогда не смотрю на фирму. Если вещь нравится, тут же ее беру. А что касается моей любви к ярким расцветкам, так иначе и быть не могло для мальчика, который с детства был окружен людьми в черных ватниках с белыми номерами на спинах. На станции Зима стояли сплошные лагеря для заключенных. Мне все время хотелось вырваться из этого замкнутого круга. Вот оттуда, с детства, и страсть к ярким краскам. Знаете, что я почувствовал, впервые попав на Кубу? Вот моя страна! Там было все пестрое, веселое, праздничное. Хотелось жить и улыбаться. Ведь на самом деле человеку надо немного. Моя жена, например, говорит, что мне в жизни нужны лишь две вещи: работа и любовь!
2030Читайте нас в Facebook
