«После гибели дочки медики сразу начали заметать следы»
Жительница райцентра Семеновка Черниговской области Светлана Гаврикова три года добивалась наказания для врачей, чья халатность привела к гибели ее дочери. Женщина писала десятки жалоб во всевозможные инстанции и не сдалась даже после того, как патологоанатом написал, что причиной смерти девочки стала пневмония. На самом же деле
— Врач и медсестра не посчитали нужным сделать пробу, — сокрушается Светлана. — Самое ужасное, что перед уколом я несколько раз сказала им, что у ребенка аллергия на определенный препарат. «Мы это учтем», — заверили медики. И укололи Кристине... такое же лекарство!
«Я помню, что у вашей дочери аллергия. Выпишу ей другой антибиотик»
— Оснований не доверять врачу у нас не было, — качает головой
Однажды дочь пришла из школы и пожаловалась, что у нее увеличился подчелюстной лимфоузел. Скорее всего, это была обычная простуда, но я решила показать ее врачу. Педиатр подтвердила диагноз и выписала антибиотик цефтриаксон. После того как Кристинке его укололи, дочку обсыпало. Дерматолог назначила противоаллергические препараты. «Значит, ей этот антибиотик не подходит, — объяснила врач. — Пройдет аллергия — назначим другой». Следующие десять дней мы лечили аллергию. А когда снова пришли к Борисевич на прием, она прослушала дочку, увидела, что лимфоузел уменьшился, и выписала Кристину, сказав, что девочка может идти в школу. К тому времени Кристинка начала кашлять, но педиатр объяснила, что это, скорее всего, «остаточные явления».
Однако оказалось совсем наоборот. Походив три дня в школу, дочка стала кашлять еще сильнее. «Мам, очень тяжело дышать, — жаловалась она. — В горле как будто ком стоит». Мы в очередной раз поехали к педиатру. На этот раз Елизавета Ивановна поставила диагноз острая респираторная вирусная инфекция с астматическим компонентом. Кристину положили в стационар. В воскресенье ей должны были начать делать капельницы. У Елизаветы Ивановны был выходной, однако накануне она выписала препараты и сказала, что все сделает медсестра. Узнав, что будут колоть антибиотики, я напомнила педиатру, что у дочки аллергия на цефтриаксон. «Я все помню, — кивнула Елизавета Ивановна. — Назначим другой препарат — цефотаксим». Я уточнила, не будет ли на него аллергии. «Но ведь это же другое лекарство, — сказала педиатр. — Так что не переживайте».
В воскресенье я несколько раз переспросила медсестру, которая должна была делать Кристинке укол: «Этот препарат точно не повредит? А то дерматолог предупреждал, чтобы мы были осторожнее». «Ну, вам же его прописал врач, — пожала плечами медсестра. — Вряд ли Елизавета Ивановна могла ошибиться». С этими словами медсестра сделала дочке укол и вышла из кабинета. Я спросила Кристину, как она себя чувствует. Дочка ничего не ответила. И вдруг резко побледнела. «Мам, мне нечем дышать, — еле слышно сказала, схватившись за горло. — Мамочка, совсем нечем!» Кристинка начала задыхаться. «На помощь! — стала я звать медсестру. — Ребенку плохо!» Умоляя дочку держаться, выбежала в коридор, но не увидела там ни одного врача, — наверное, потому что был выходной. Кристинка громко кричала. «Что у вас случилось?» — наконец отозвалась медсестра из соседнего кабинета. «Быстрее идите сюда! — выпалила я. — Кристина задыхается!» Схватившись за горло, дочка начала судорожно метаться по кабинету и, все так же крича, выбежала в коридор. А потом вдруг остановилась и... упала на пол. Я подхватила ее на руки.
Кристина посинела, глаза буквально выкатились из орбит, пальцы рук стали ледяными. «Доченька, только не умирай! — умоляла я и закричала не своим голосом. — Кто-нибудь, пожалуйста, помогите!»
Но на крик Светланы отозвалась только ее мать, бабушка Кристины, которая ждала на первом этаже. Медсестра, которая тоже слышала крик девочки, так и не подошла к Гавриковым.
— Я была в отчаянии: мы ведь не дома и не на улице, а в больнице! — продолжает Светлана Ивановна. — Ребенок умирает у меня на руках, а к нам НИКТО не выходит. Как такое может быть? Кристинка потеряла сознание. Я не понимала, дышит она или нет. Больше всего пугал синий цвет ее лица. Мы с мамой вынесли дочку на улицу — решили, что на свежем воздухе ей станет легче. Но и это не помогло. «В больнице никого нет, — рассуждала мама. — Может, набрать 103?» Только вдумайтесь — вызывать «скорую» в больницу! Но позвонить мы не успели — к нам наконец выбежала медсестра, та самая, которая делала Кристинке укол. За ней бежала санитарка. Медсестра сделала дочке еще какой-то укол, но бесполезно. Кристину повезли в реанимацию.
«Когда мне дважды подряд вкололи успокоительное, я поняла: с Кристиной случилось самое страшное»
— Тут уже и врачи нашлись, — горько вздыхает Светлана Гаврикова. — Нам с мамой сказали сидеть в коридоре. Это был словно страшный эпизод из фильма: когда в больницу попадает тяжелый пациент, все пытаются оказать ему помощь — и ничего не могут сделать. Я заставляла себя успокоиться, повторяла, что врачи помогут и приведут Кристинку в чувство. Но не могла избавиться от ужасного предчувствия. Почему она так посинела? И почему мне никто не сообщил, дышит моя дочь или нет? Минут через десять из реанимации вышла дежурный педиатр. Она уже никуда не спешила. «Что с Кристиной?» — закричала я. «У нее случился анафилактический шок», — отводя глаза в сторону, ответила врач. «Что это значит? — переспросила я. Хотя прекрасно знала, что такое анафилактический шок, но в тот момент до меня просто не сразу дошел смысл сказанного. «Анафилактический шок, — все таким же ровным, монотонным голосом повторила педиатр. — На препарат, который ей вкололи, у девочки была аллергия». Тут сзади подошел еще один врач и... быстро сделал мне укол. Я не успела опомниться, как он уже готовил второй шприц. Мне кололи успокоительное. В тот момент я поняла: произошло самое страшное.
Что было дальше, помню плохо. На наши с мамой крики сбежались врачи со всей больницы. И где они были раньше? Почему не прибежали, когда кричала моя дочь? Может быть, Кристинку еще можно было спасти? Я уговорила врачей пустить меня к дочке в палату. Пообещала, что не буду кричать. Мама начала звонить моей сестре, тете Кристинки. Они с мужем ехали в машине и от этой новости едва не попали в аварию...
Педиатра Елизавету Ивановну в тот день Светлана так и не увидела. Медсестра, которая, даже не сделав пробы, вколола одиннадцатилетней Кристинке антибиотик, тоже больше не появлялась. А уже на следующий день Светлане перезвонили из морга и сказали, что можно забирать тело.
— Видя мое состояние, организацией похорон занимались родственники, — вспоминает Светлана Гаврикова. — Когда сестра уже ехала в морг, ей позвонили из больницы. Мужчина не представился. «Поверьте, я не последний человек в больнице, — сказал он. — И звоню предупредить: врачи заметают следы. Сами вызвали патологоанатома и даже не сказали ему, что ребенку стало плохо после укола. Поэтому не удивляйтесь, когда увидите заключение». «Что же нам делать?» — растерялась сестра. «Быстро идите в прокуратуру, — посоветовал незнакомец. — Иначе потом никому ничего не докажете». В тот же день мы написали сразу два заявления: и в милицию, и в прокуратуру. Только после этого поехали в морг. И убедились: все, что сказал тот человек, — чистая правда. В заключении патологоанатома было написано, что причиной смерти дочки стала... вирусная пневмония.
Началось расследование. Мы были уверены, что, если в дело вмешалась прокуратура, врачи уже не станут ничего предпринимать. Но медики, наоборот, решили сделать все, чтобы избежать наказания. Доходило до абсурда. Например, когда в больницу пришел следователь, ему... не дали медицинскую карточку Кристины. Сказали, что она находится у матери. Но ведь все карточки хранятся в медучреждении! Когда следователь пришел в больницу второй раз, врачи вдруг опомнились, — дескать, нашли. Вот только из карточки... были вырваны несколько страниц. Врачи даже не попытались сделать это аккуратно. А к последним записям были сделаны приписки другой ручкой. Например, в графу, где перечислялись симптомы дочки на последнем приеме, добавили слово «одышка». А там, где было написано, что случилась аллергическая реакция на цефтриаксон и наблюдаются высыпания по всему телу, небрежно приписали: «однако место инъекции чистое». На вопрос следователя о том, кто вырвал из карточки листы (это невозможно было не заметить!), врачи промолчали.
«Медсестра, которая на суде хранила молчание, после одного из заседаний откровенно рассмеялась мне в лицо»
Почерковедческая экспертиза показала, что приписки в медицинской карточке были сделаны гораздо позже основных записей. Повторная судмедэкспертиза определила, что причиной смерти Кристины Гавриковой стал анафилактический шок — реакция на препарат цефотаксим. Он относится к той же группе, что и цефтриаксон, на который у девочки, как известно, была аллергия. Состав обоих препаратов фактически идентичен, и врач должен был это знать. Тем не менее педиатр назначила, по сути, то же самое, да еще и не предупредила, чтобы сделали пробу. Состав препаратов должна была знать и медсестра, но ее тоже ничего не насторожило. Хотя Светлана несколько раз сказала ей, что у девочки непереносимость цефтриаксона. Получилось, что Кристине вкололи препарат, идентичный тому, который вызывает у нее аллергию. На этот раз доза была слишком большой, и организм ребенка не выдержал.
— Фальсифицируя документы, врачи сами запутались, — качает головой Светлана. — В некоторых местах даже написали, что дочке второй раз тоже кололи цефтриаксон... Об извинениях речь вообще не шла. Педиатр Елизавета Ивановна появилась у меня всего один раз. Это было сразу после трагедии. Переминаясь с ноги на ногу, начала бормотать что-то невнятное. Дескать, такое иногда случается и здесь не нужно искать виновных.
В общей сложности досудебное и судебное следствие длилось три года. То, что причиной смерти Кристины Гавриковой стал анафилактический шок, подтвердили три экспертизы, в том числе проведенная в Киеве. За это время умер отец девочки Евгений. После смерти дочери у него начались серьезные проблемы со здоровьем. В прошлом году мужчина скончался от инсульта.
— Кристина была для него всем, — плачет Светлана. — Как и для меня. Пережить две трагедии мне помог старший сын — если бы не он, меня бы, наверное, тоже уже не было. Сейчас сын живет в другом городе, а я осталась совсем одна. Еще на похоронах дочери пообещала себе, что сделаю все, чтобы добиться наказания для виновников ее смерти. Не знаю, как врач и медсестра могли допустить, чтобы дочке вкололи препарат, идентичный тому, на который у нее была аллергия. Вряд ли они это сделали специально. Невнимательность или незнание... Но какие же они тогда медики? И как им можно дальше лечить детей?
Впрочем, даже на время следствия ни педиатра, ни медсестру от работы почему-то не отстранили. На днях Семеновский районный суд Черниговской области признал их виновными в смерти ребенка. И тут же... амнистировал.
— Самое возмутительное, что в решении суда ни слова не сказано о том, могут ли они занимать прежние должности, — сетует Светлана. — Значит, могут. Поэтому и Борисевич, и медсестра, которой, правда, понизили категорию, остались работать в больнице. В суде они передо мной даже не извинились. Елизавета Ивановна в основном отказывалась от показаний, а медсестра, которая на суде тоже хранила молчание, после одного из заседаний откровенно рассмеялась мне в лицо... Господь им судья, как говорится. Я не стремилась посадить их за решетку. Но как можно было оставить их на прежних должностях?
Кроме того, суд обязал медучреждение выплатить Светлане Гавриковой 200 тысяч гривен морального ущерба. В Семеновской районной больнице ситуацию не комментируют. Когда приехали журналисты, ни главврача, ни его заместителя на месте не оказалось. Педиатра Елизаветы Борисевич тоже не было. За предыдущие три года черниговские журналисты не раз пытались с ней поговорить, но никаких комментариев так и не услышали. Хотя неофициально в больнице ее вину в смерти девочки признавали.
— Ребенок погиб, потому что ему не сделали пробу и вовремя не укололи адреналин, — сказали еще два года назад нашим коллегам из «Газеты по-украински» врачи, попросившие не называть их фамилий. — В нашей больнице не заведено делать пробы. Поднимите в архиве истории болезней. Нигде ни слова о пробах. У нас колют наугад, потому что нет лаборатории.
И хотя Светлана Гаврикова не очень довольна приговором, еще меньше он понравился руководству Семеновской районной больницы. Адвокат педиатра и медсестры тут же подал апелляцию с просьбой уменьшить сумму компенсации матери погибшей девочки до... 20 тысяч гривен. Причиной назвал «тяжелое материальное положение больницы». Но Апелляционный суд оставил приговор суда первой инстанции без изменений.
— Почему должна платить больница, если есть конкретное лицо, по чьей вине это случилось? — увидев журналистов, возмутилась секретарь больницы. — Почему теперь должен страдать весь коллектив? И за какие средства больнице существовать?
Однако в Черниговской областной прокуратуре заверили, что выплата компенсации матери погибшей девочки не должна остановить работу медучреждения. По словам руководителя управления прокуратуры Черниговской области Лилии Федоренко, эти деньги больница сможет взыскать с провинившихся медиков.
— Уверена, руководство больницы еще что-нибудь придумает, чтобы не выплачивать компенсацию, — качает головой Светлана Гаврикова. — Прокурор заверил, что добьется того, чтобы мне выплатили деньги. Но двести тысяч гривен не вернут мне дочь. Лучше бы горе-медиков все-таки отстранили от работы.
На днях мы справили три года по Кристинке. Прошло уже столько времени, а мне до сих пор все о ней напоминает. Видите засохшие цветы во дворе? Это были любимые фиалки дочери. Накануне трагедии Кристина пришла ко мне и сказала: «Мам, мне снился странный сон. Как будто моя любимая фиалка расцвела и сразу засохла. Я пыталась ее поливать, но она умерла. Мне так нехорошо стало. Как будто умерла не она, а я...» «Что за глупости! — отмахнулась я. — Больше никогда так не говори!» После похорон Кристинки я вспомнила об этом сне: все фиалки в нашем дворе засохли.
31930Читайте нас в Facebook
