«в афганистане за освобождение из плена одного солдата моджахеды просили грузовик муки и риса. За офицеров — намного больше… « -
Полковник КГБ в отставке Иван Панкулич из Ужгорода дважды побывал в Афганистане. Первый раз — сразу после введения туда ограниченного контингента советских войск (Иван Михайлович находился в составе спецподразделения КГБ «Каскад»). А позже как разведчик он два года проработал под прикрытием гражданского специалиста. О результатах службы Панкулича свидетельствуют не только многочисленные государственные награды, но и неприметная медаль с арабской вязью, врученная разведчику… моджахедами. До сих пор не все подробности пребывания в Афганистане мой собеседник соглашается предать огласке. Хотя с момента вывода советских войск из Афганистана прошло 20 лет…
«После объявления сбора «Каскад» должен быть мобилизован за 48 часов и готов к боевым действиям в любой точке планеты»
— Для восполнения информационного пробела о противнике в афганской кампании решили использовать КГБ, — рассказывает Иван Панкулич. — Ведь советским войскам противостояла не регулярная армия, а партизанские формирования, о вооружении, дислокации и количественном составе которых узнать было очень сложно. Вот в помощь армии и задействовали отряд специального назначения КГБ «Каскад», который называли золотым резервом тогдашнего председателя Комитета госбезопасности Юрия Андропова. Личный состав «Каскада» подбирался из числа кадровых офицеров КГБ, имевших хорошую оперативную, желательно разведывательную, подготовку. Особое внимание уделяли физическим данным, психологической стойкости и склонности к изучению иностранных языков.
Бойцы «Каскада» проходили специальную подготовку в Подмосковье — нас учили обращению с разными типами отечественного и зарубежного оружия, минно-подрывной технике, рукопашному бою, способам выживания в экстремальных условиях на территории противника. Работа велась с таким расчетом, чтобы спецподразделение после объявления сбора было мобилизовано за 48 часов и готово к боевым действиям в любой точке планеты.
Меня вызвали в июле 1980 года, через семь месяцев после ввода в Афганистан ограниченного контингента. Тот факт, что всего за три дня до этого я отпраздновал свадьбу, для руководства, естественно, не имел значения. Начальник областного управления зачитал телеграмму за личной подписью председателя КГБ Юрия Андропова и выделил полдня на сборы. В тот же день я отбыл в Сумы, а оттуда с военного аэродрома дальней авиации вылетел на полигон воздушно-десантных войск в Узбекистан, в Фергану. Только здесь мы и узнали, что отряд готовят перебросить в Афганистан.
Нам выдали форму афганской армии и приказали ждать сигнала. Жена (она тоже работала в Закарпатском управлении КГБ) не имела ни малейшего понятия, где я нахожусь, очень хотелось успокоить ее и позвонить, а поскольку выйти за территорию полигона, который тщательно охранялся, запретили, нам с товарищем пришлось проявить смекалку. Переодевшись в какое-то трико, мы добрались до переговорного пункта ближайшего города в кузове… мусоровоза. Очень рисковали, ведь сбор могли объявить в любую минуту, но, слава Богу, обошлось. Вылет состоялся через несколько дней, при этом нам шесть раз то давали приказ загрузиться в самолет, то отменяли его. Уже потом стало известно, что в Москве в это время сомневались, отправлять ли «Каскад» в Афганистан. Перед самым вылетом спецподразделение разделили на несколько команд. Наша, «Карпаты», состоявшая из 250 человек, получила задание отрабатывать северо-запад Афганистана.
Приземлились мы в городе Шинданд, причем лишь с третьей попытки, потому что аэродром обстреливали моджахеды. Из «Карпат» создали несколько отдельных групп, которые в тот же день сделали марш-бросок на сто километров. Местом дислокации нашей команды стала пустынная местность в провинции Герат. «Каскад» мог функционировать в автономном режиме, независимо от тыла. Мы привезли с собой даже дрова. Единственное — приходилось подвозить воду.
Практически сразу началась работа. В первую очередь мы установили контакты с местной службой безопасности ХАД, правда, к ее информации следовало относиться с осторожностью. В ХАД существовали два политических течения, которые конкурировали между собой и были не прочь использовать друг против друга советских союзников. Когда появились первые пленные, работали с ними.
«На родину я летел в «Черном тюльпане». Погибшие солдаты и офицеры лежали в самолете, завернутые в плащ-палатки»
— Но наиболее ценную информацию получали у местного населения, — продолжает мой собеседник. — Мы с самого начала пытались установить дружеские отношения с соседними кишлаками — помогали им продуктами, медикаментами, поэтому особых проблем с контактами не возникало. Полученная информация о боевиках представляла немалый интерес для наших военных, ведь далеко не все вооруженные формирования в глубинке были отрядами моджахедов. Официальная власть держалась лишь в крупных городах, на периферии царила анархия, и некоторые населенные пункты создавали собственные отряды самообороны для защиты от обычного криминалитета. Воевать с ними нашим войскам не было никакой необходимости.
Сами мы избегали участия в боевых действиях, хотя случалось всякое. Как-то один из местных авторитетов пригласил нашу группу якобы для очень важной встречи. Приглашение было настолько настойчивым, что вызвало подозрение, поэтому мы попросили для поддержки нашего БТРа армейскую роту с танковым взводом. Несмотря на этот «железный кулак», моджахеды таки устроили нам засаду. Бой продолжался часа три. К сожалению, в армейском подразделении тогда не обошлось без потерь…
Не все наши операции проходили по разработанному плану. Расскажу о случае с соседней командой в городе Шинданд. Наши коллеги получили оперативную информацию о продвижении каравана с оружием и, что особенно важно, иностранными инструкторами. Поскольку сил спецподразделения КГБ для обезвреживания каравана не хватало, в спецоперации задействовали армейские танковый и разведывательный батальоны. Наши командиры ставили задачу взять пленных, но не учли того факта, что месяц назад армейский разведбат сам попал в засаду моджахедов и потерял около половины личного состава. Во время боя чувство мести заслепило солдатам глаза, и они уничтожили всю группу — 34 человека, хотя некоторые из них были готовы сдаться в плен. Среди убитых действительно оказались мужчины с европейскими чертами лица. С их смертью была потеряна возможность получения ценной информации о поддержке моджахедов со стороны стран НАТО.
Впрочем, полученная разведчиками информация приносила армии огромную пользу, спасла не одну сотню солдатских жизней и была по достоинству оценена государством. В конце 1980 года жену Ивана Панкулича пригласили в обком партии и вручили предназначавшийся мужу орден Красной Звезды. Женщина сначала даже не знала, посмертная это награда или нет.
— Наша командировка продолжалась полгода, и за это время из команды «Карпаты» не погиб ни один человек, — говорит Иван Михайлович. — Пуля, как говорят на войне, дура, не разбирающая, кто есть кто. Но для того, чтобы уцелеть в боевых условиях, одного везения мало. Необходим еще и профессионализм. В январе 1981-го наш отряд вернули в Союз. Я, правда, прибыл домой на месяц раньше, поскольку подхватил тяжелое инфекционное заболевание. Другого транспорта не было, поэтому летел на родину в «Черном тюльпане» (так в ходе афганской войны называли самолет Ан-12, увозивший тела погибших советских военнослужащих. — Авт. ). Погибшие солдаты и офицеры лежали в самолете, завернутые в плащ-палатки, это уже в Ташкенте для них изготавливали гробы…
«В провинции работали разведчики из стран НАТО, но по неписаному кодексу чести мы не трогали друг друга»
После лечения Иван Панкулич вернулся в Ужгород. В последующие несколько лет он побывал в семи служебных командировках в странах капиталистического лагеря, а в 1985-м боевого офицера снова затребовали для службы в Афганистане.
— Меня вызвали в Высшую школу КГБ им. Ф. Дзержинского в Москве для специальной подготовки, которая продолжалась два года, — говорит Иван Михайлович. — Самое большое внимание уделялось изучению языков фарси и дари — каждый день по шесть часов — плюс самоподготовка. Обучение было очень напряженным, зато во время экзамена в Институте иностранных языков преподаватели оценили наши старания: «Если бы наши студенты владели языками на таком уровне, все они получили бы красные дипломы».
Летом 1987-го меня забросили в провинцию Нангархар (столица — Джелалабад) на южном востоке Афганистана. Населенный пункт находился в нескольких десятках километров от знаменитых пещер Тора-Бора, которые и в наши дни используют боевики, в частности Аль-Каида. В те времена их постоянно бомбила наша авиация, и грохот от взрывов стоял такой, что ночью невозможно было уснуть. Я жил как гражданское лицо — специалист по электроэнергетике. В провинции тогда работали разведчики из стран НАТО, в том числе американцы. По неписаному кодексу чести разведчика, принятому во всем мире, мы не трогали друг друга, чтобы не вызвать цепной реакции. Каждый делал свою работу. Я наводил контакты с местным духовенством, гражданскими авторитетами, главарями боевиков, много общался с простыми людьми. О мирном населении у меня остались лишь приятные воспоминания.
Афганистан — это древнейшая цивилизация, давшая миру многих выдающихся ученых и мыслителей. Здесь есть чему поучиться, особенно если владеешь языком… Моя работа, по существу, была той же, что и во время первой командировки, однако без прямой связи с армией. Наши войска контролировали территорию до Джелалабада. Дальнейшая 70-километровая приграничная зона находилась под влиянием моджахедов, а на территории сопредельного Пакистана действовали базы для подготовки боевиков. Вот почему любая информация из этого региона представляла ценность для наших военных.
С помощью различных контактов я старался узнать о количественном составе боевых подразделений душманов, их обеспечении оружием и связью, командирах, наличии иностранных инструкторов. Часто через посредников, а иногда и лично шел на контакт с моджахедами и за определенное вознаграждение (в основном — продукты питания и медикаменты) договаривался о временном прекращении боевых действий против наших войск. Особое внимание уделялось информации о пленных и заложниках. Действия об их выкупе (естественно, там, где это было возможно) мне приходилось предпринимать неоднократно. За освобождение одного солдата моджахеды просили грузовик муки и риса (хотя цена часто колебалась в зависимости от аппетитов моджахедов), за офицеров — намного больше…
Мне приходилось принимать участие в освобождении пилота истребителя, сбитого над приграничной территорией с Пакистаном. Этот человек впоследствии стал известным политиком, занимавшим в России высокие государственные должности, поэтому не буду называть его имени. Скажу лишь, что за его освобождение пришлось заплатить миллион долларов.
За свою службу Иван Панкулич получил немало государственных наград, однако об одной из них до последнего времени старался не говорить. Неприметную на красно-зеленой ленточке медаль с арабской вязью ему вручили… моджахеды. Разведчику часто приходилось контактировать с противником, который, не догадываясь о его настоящей специальности, оценил мужество «гражданского специалиста». И вот однажды во время какого-то праздника советский офицер неожиданно получил из рук руководителя одной из группировок моджахедов медаль «За смелость».
— Мне довелось побывать в Афганистане через несколько месяцев после введения ограниченного контингента и при его выводе, — говорит Иван Михайлович. — Если поначалу была уверенность в успехе боевых действий, то в последние годы стала очевидной их бесперспективность. Афганскую проблему невозможно было решить военным путем, введение ограниченного контингента лишь объединило разрозненные до того племена и кланы против советских войск. У местного населения появилась ненависть к нашим военным, которая проявлялась во всем, даже во взглядах, которыми они провожали наших солдат. И это можно понять. Почти за десять лет нашего присутствия в стране, наверное, не осталось семьи, которая в результате военных действий с той или иной стороны не потеряла бы кого-то из родных.
Тем не менее я всегда говорил, что склоняю голову перед нашими солдатами, которые честно выполняли интернациональный долг и прошли через такие жесткие условия, которые вряд ли выдержали бы хваленые армии других супердержав. Одно дело — мы, кадровые офицеры спецслужб или армии, которых годами учили военному делу, и совсем другое — 19-20-летние ребята…
Постепенно стягивать войска к Кабулу начали еще в 1988-м. Афганские коллеги понимали, что операция близится к финалу, и, предвидя свою участь после вывода войск, занимались больше своими семьями, чем работой. Поэтому оперативное прикрытие отхода войск осуществляли почти исключительно наши разведчики. Свою службу в Афганистане я закончил советником посольства по вопросам борьбы с терроризмом. А после возвращения в Союз дал себе установку: забыть все, что пережил на той войне.
Семь лет я избегал любых тем, связанных с Афганистаном, и лишь со временем стал разыскивать боевых товарищей. Теперь при встречах всегда поднимаем тост за то, чтобы нашим детям никогда не пришлось пережить того, что нам.
1080Читайте нас в Facebook
