Григорий Сливенко: «Наши атомные бомбы почему-то носили нежные женские имена»
Родиной советской дальней авиации можно считать… Украину. В Киеве родился Игорь Сикорский, создатель первого в мире и самого крупного четырехмоторного самолета «Илья Муромец», способного преодолевать большие расстояния с грузом бомб. Именно с этого гиганта, впервые поднявшегося в небо ровно сто лет назад, 23 декабря 1913 года, началась история дальней авиации. В августе тяжелого 1941-го ее летчики, среди которых служило немало украинцев, бомбили Берлин и другие города в глубоком вражеском тылу. В годы холодной войны дальники, как их называют в просторечии, — стратегические бомбардировщики и ракетоносцы, взлетавшие с украинских аэродромов, — могли достичь практически любой точки земного шара.
В Украине нынче дальней авиации нет. Но остались люди, служившие в ней. Да еще в Полтаве работает единственный в нашей стране музей дальней и стратегической авиации. Пусть нынешняя молодежь знает, что и мы, украинцы, как сказал герой Леонида Быкова из фильма «В бой идут одни старики», «не могЕм, а мОгем»!
«Полтавский объект числился под номером один в списке на уничтожение войсками НАТО»
— Григорий Михайлович, что такое современная дальняя авиация, американцы показали еще в 1945 году атомной бомбардировкой Хиросимы и Нагасаки. А как в Советском Союзе обстояли дела с подобным оружием?
— В так называемые ядерные войска обеспечения авиации я попал в конце 50-х годов после окончания Киевского высшего военного авиационного инженерного училища, — рассказывает полковник в отставке Григорий Сливенко. — Сначала мы собирали ядерное оружие в Крыму, возле поселка Старый Крым. В сооружение, выбитое прямо в скале, по железной дороге привозили комплектующие узлы. Работали и с урановым топливом, и со взрывчатыми веществами. Собирали специзделия поштучно и отправляли в неизвестном направлении. Позже я узнал, что наши «Наташи», «Валентины» и «Раечки» использовались на ядерном полигоне под Семипалатинском. А однажды ученые создали махину, которую назвали Большим Иваном. Это было самое мощное в мире изделие так называемого тройного действия. Взрывался сначала уран одного вида, потом дейтерий с тритием, за ними — уран другого вида…
*Григорий Сливенко: «Не мы первыми начали эту гонку вооружений. Время было такое…»
При этом в реакцию вступал и водород, образующийся в атмосфере. У ученых даже появились сомнения, не может ли взорваться сама атмосфера земного шара. Потом прикинули, что если и может, то лишь частично. Когда на Новой Земле ахнуло, даже видавшие виды спецы удивленно матюгнулись: ничего себе! А норвежцы прислали протест. У них там на островах стекла в домах повылетали. Ударная волна два с половиной раза обогнула земной шарик! После этого «Большого Ивана» стали называть «кузькина мать». Говорят, это ею пугал империалистов с трибуны ООН Никита Хрущев. Оружие было действительно очень страшное. Слава Богу, что и у наших, и у американцев хватило ума от него отказаться. Хотя и обычного ядерного оружия понапридумывали столько, что им можно было несколько раз уничтожить земную цивилизацию. Современному ракетоносцу, например, не нужно даже приближаться к границе страны вероятного противника, к зоне радиовидимости ПВО. За 500 километров до этой зоны он может выпустить крылатую ракету (и не одну!), которую не засечет ни ПВО, ни противоракетная оборона. Не дай Бог…
В производственной документации атомное оружие значилось просто: специзделие номер такой-то. Мы их тоже так называли. Если кто-то, не дай Бог, скажет «бомба», его не будут считать специалистом. Возили эти штуковины по железной дороге на северные аэродромы (откуда бомбардировщики летали на Новую Землю), в Семипалатинск, а также на склады постоянного хранения как боевое оружие. Но были еще так называемые имитационные бомбы. Их сбрасывали на военных учениях. Такая бомба выглядела и была устроена точно так же, как и боевая, атомная. Весила тоже около пяти тонн. Только ни урана, ни плутония в ней не было, лишь обычные взрывчатые вещества. Зато при взрыве образовывался гриб, очень похожий на ядерный. Поэтому некоторые авиаторы — то ли от слишком богатого воображения, то ли чтобы прихвастнуть перед гражданскими друзьями и родственниками — иногда вольно или невольно привирали: вот зашел к нам в самолет мужик с чемоданчиком, вставил детонаторы, мы взлетели и рванули…
Дело в том, что на боевые сбросы, то есть испытания настоящего атомного оружия, в одиночку никто не летал. Непременно в сопровождении других самолетов! Чтобы проверить воздействие взрыва, ударной волны, радиоактивного излучения на поведение техники, их влияние на человека. И за этими испытаниями наблюдали люди в очень больших папахах — генералы и маршалы.
Когда мы снаряжали специзделие для таких испытаний, то выгоняли всех, кто не имел отношения к данному заданию. Над самим изделием натягивали веревки и ставили палатку, чтобы никто не видел, что делаем. Вот такая была секретность.
В 1956 году очередной ядерный объект был построен в Полтаве. Впоследствии стало известно, что он числился в натовском списке на уничтожение под номером один. Здесь, а также недалеко, в Прилуках, базировалась дивизия дальней авиации. Сейчас его уже можно посмотреть — бетонное сооружение в склоне холма, окруженное земляным валом с двумя проездами для железнодорожного транспорта и автомобилей. Там было три огромных бокса: два боевых, в которых мы складывали ядерное оружие, и третий — технический, в нем производили сборку. Позже надобность в этом боксе отпала, мы получали уже готовые изделия. Под потолком зала двигался кран. Приводился он в движение вручную, при помощи цепей. Никакой электротехники, которая могла дать искру! Дело в том, что первые взрыватели бомб были искровыми. Такой взрыватель легко привести в действие при помощи статического электричества. Слава Богу, у нас такого не случалось.
«Офицеров готовили в Крыму. А жены в письмах к ним писали адрес «Москва-400»
— Впрочем, ядерная техника очень быстро модернизировалась, становилась все более безопасной в обращении, — вспоминает Григорий Сливенко. — Работали у нас одни офицеры. Никаких солдат и прапорщиков! Офицеры проходили специальную переподготовку в крымском поселке Багерово под Керчью. Почтовый адрес назывался «Москва-400». Жены думали, что мужья в Москве, а они возвращались из командировки загорелыми, словно с юга (смеется). Хотя загорать там особо не было времени.
Чтобы получить допуск к работе со специзделиями, приходилось хорошо попотеть. Замполиты, офицеры автороты, финансисты, тыловики нашей продукции даже не видели. Их в рабочую зону не пускали. Режим секретности был жуткий. Не пускали даже командира части! Командовал работами главный инженер объекта. Но даже он не знал, откуда, с какого завода мы получаем комплектующие и куда отправляем готовые изделия.
— А были случаи, когда наши самолеты во время полетов теряли атомные бомбы, как американцы?
— Я такого не помню. Да если бы нечто подобное и случилось, скажем, бомба упала на землю, она не взорвалась бы, — продолжает Григорий Сливенко. — Надо знать физику. Чтобы началась цепная реакция, нейтрон должен попасть в ядро. А привести нейтрон в движение можно только огромной силой сжатия шарового заряда из урана или оружейного плутония. Эту силу дает специальное взрывное устройство, которое и вызывает цепную реакцию. Оно сделано так, что обеспечивает сильное сжатие ядерной начинки со всех сторон. А так бросай эту бомбу, бей, стреляй в нее — разлетится на куски. Но ядерного взрыва не будет.
Иногда говорили и писали, что если в случае нападения на базу террористов кто-нибудь швырнет пару гранат в помещение, где хранятся специзделия, — все, конец света, пол-Украины снесет. Да, суммарная мощность зарядов, с которыми мы работали, в сотни, тысячи раз превышала мощность бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки. Но никакая граната, мина или даже сверхмощная бомба ядерного взрыва не вызовет. На всякий случай, если вдруг при какой-то серьезной угрозе понадобится вывести из строя наши специзделия, у нас были специальные, довольно простые в обращении кумулятивные заряды. Приведя такую штуковину в действие, прячешься в ближайшей канаве — заряд расшибает шаровую часть изделия, состоящую из ядерного топлива, и все, можно идти пить коньяк. Бомба переставала быть опасной.
Более того, открою вам один секрет. Понимая еще со времен Хиросимы, что такое ядерный взрыв и чем может кончиться третья мировая война, наше командование отправляло самолеты в учебно-тренировочные полеты и на боевое патрулирование исключительно с муляжами атомных бомб на борту. Или с обычными тротиловыми зарядами. Да-да, не удивляйтесь. Даже во время Карибского кризиса.
*Полковник Григорий Сливенко (первый слева) с боевыми товарищами под крылом стратегического бомбардировщика-ракетоносца Ту-22М3 — знаменитого «Бэкфайра», которого до сих пор боятся в странах так называемого вероятного противника
Кстати, в одной из газет не так давно было опубликовано интервью нашего бывшего офицера, в котором он рассказал, что однажды во время учений экипаж нашего бомбардировщика Ту-4 будто бы получил задание перевезти по воздуху атомную бомбу из Полтавы в Озерное под Житомиром. Во время полета над Киевом у самолета отказали два двигателя. Хотя, чтобы вы знали, военным самолетам строжайше запрещено летать над городами. Но, согласно рассказу того авиатора, бомбардировщик начал падать на столицу Украины. Экипаж уже готовился покинуть машину с парашютами. Однако героический младший лейтенант приказал командиру экипажа резко уменьшить высоту, чтобы уйти из зоны поражения ПВО, и благодаря его решительности удалось избежать непоправимого. Я знаю этого офицера, он год служил у нас после окончания КПИ, потом его куда-то перевели.
Не буду перегружать вас разъяснением всех многочисленных неточностей. Скажу лишь, что младший лейтенант никак не мог отдавать приказы командиру экипажа стратегического бомбардировщика — опытному летчику, как минимум капитану. Но главное — по воздуху всегда перевозились только учебные изделия, в которых не было ни ядерных, ни даже обычных взрывчатых веществ.
Охраняла наш объект рота КГБ. Караулы состояли из офицеров.
— Ваш объект, если не секрет, приравнивался к какому воинскому формированию? А то все объект да объект, меня главный редактор посадит на гауптвахту за однообразие речи…
— Для гражданских наша воинская часть называлась ремонтно-технической базой — РТБ. Когда я уже в звании полковника служил в должности главного инженера РТБ, это приравнивалось к должности главного инженера дивизии.
— Какой оклад был у такого руководителя?
— Очень высокий. Мы ни в чем не нуждались. И пенсия у меня — слава Богу. Все эти блага, конечно, не заменят потерянного здоровья. Я в мои «за 70» уже перенес несколько онкологических операций.
— Когда вы стали ощущать воздействие радиации?
— Сложный вопрос. Еще когда начинал служить в Украине, часто ощущал сонливость, вялость. Хотя вроде и спортом занимался. Позже, когда меня перевели на Дальний Восток, в Амурскую область, почувствовал себя значительно лучше. Наверное, там климат другой, зимой нет нашей слякоти.
Но при любом климате разве не влияют на здоровье нервные перегрузки, которым подвергается офицер любого рода войск? Короче, к выходу на пенсию у меня имелся традиционный букет болячек. От самой тяжелой из них — сахарного диабета я избавился за пару лет благодаря тому, что каждую зиму ездил с товарищами на промысловую охоту на пушного зверя в калмыцкие степи. Это было лучше всяких санаториев. Врачи потом, посмотрев мои анализы, немало удивлялись.
7291Читайте нас в Facebook
