Анна Ткачук: «После моего решения люди в селе упрекали: «Как ты могла на такое пойти?»
«Мама, можно я отвезу друзей в село на день рождения? На их мотоцикле». Голос сына до сих пор звучит в ее ушах. Анна взглянула на мальчика. Андрей улыбнулся: «Я вот такой огромный кусок торта тебе со дня рождения привезу!»
— Сын ездил на своем мотоцикле с двенадцати лет, поэтому в ту поездку я отпустила его легко, — вспоминает Анна Ткачук. — Андрюша повез соседей в другое село. По дороге ребята решили посидеть в кафе. И надо же такому случиться, в этот момент туда зашел парень по имени Максим, которому нужно было съездить домой за вещами. Он попросил подвезти его на мотоцикле до дома. Почему-то за руль сел сам, сзади примостился мой Андрей. Они недалеко вроде и отъехали, как вдруг мотоцикл вынесло на обочину, он ударился об отбойник, и ребята полетели прямо в котлован.
«В сточной канаве Андрей 40 минут дышал парами аммиака»
— В последний момент Максим сориентировался и соскочил с мотоцикла, а мой сын упал в воду, — рассказывает 50-летняя Анна Ткачук, мама Андрея. — Он оказался в котловане, куда сбрасывали очистные воды, и утонул бы сразу, если бы не зацепился курткой за какие-то штыри.
— Максим пытался его спасти?
— Как именно все произошло, я так и не успела Максима расспросить. Вскоре мне сказали, что он погиб в автокатастрофе.
Я тогда поняла, что Андрей вроде остался на поверхности, но без помощи других людей достать его было невозможно. Максим, который в той аварии практически не получил повреждений, побежал в село за подмогой. Это случилось 30 ноября 2000 года. Тогда мобильных телефонов у нас еще не было. Минут сорок мой сын, плавая в зловонной жиже, дышал вредными испарениями. Пока его достали и положили на землю, где он пролежал еще какое-то время, пока искали машину, пока везли в Запорожье, в областную больницу, время шло. Друзья сына потом вспоминали, что, когда его выловили, Андрюша был в сознании и еще что-то говорил. Но в больнице, куда мы приехали вместе с отцом, он уже не смог сказать нам ни слова.
Врачи сообщили, что Андрей не травмировался, но сильно переохладился и отравился парами аммиака. Он впал в кому. Покупая лекарства, доставая самые дефицитные из них, я и мысли не допускала, что сын не выживет. Даже забрала из больницы куртку Андрея, в которой он упал в яму. Стирала ее раз пять, пытаясь избавиться от запаха аммиака. Куртка была отличного качества, куплена всего за неделю до случившегося. «Выпишется сынок из больницы, будет в чем ходить», — думала я.
Когда в очередной раз принесла сыну в больницу таблетки, медсестры спросили: «У вас еще дети есть?» «Есть, — отвечаю, — младший ребенок, тоже мальчик». «Что же вы все деньги тратите на одного сына? Подумайте о втором…» — сказали они. Тогда я не придала значения этим словам. Сейчас понимаю, что медсестры знали больше, чем я.
Сын уже девять дней не приходил в себя. Поначалу врачи уклончиво отвечали, что надо надеяться на лучшее. Потом раскрыли всю правду. Оказывается, от сильнейшего отравления парами аммиака у Андрея одна за другой начали отказывать все системы организма. К тому же сынок, пока находился в яме, а потом лежал на земле, сильно переохладился. «Его мозг умер, — сказали мне. — Хотя организм еще живет».
*Андрюша был открытым и добрым человеком, хотел поступать в мореходку
Поверить в это было невозможно. Я начала плакать. Доктор, известный запорожский хирург-трансплантолог Николай Николаевич Поляков, сказал: «Он может умереть в любую минуту. Но у вас есть выбор: вы еще можете спасти две жизни, отдав почки сына другим больным». Меня проводили в отделение диализа, где лежали люди, ожидавшие пересадки почки. На них страшно и больно было смотреть.
Первая моя мысль: «Нет! Никакой трансплантации». Но потом спросила у другого специалиста, врача-реаниматолога: «Есть хоть сотая доля процента, что мой сын выживет?» Он ответил: «Никаких гарантий дать не могу. Вы привезли нам практически труп. Если выживет, будет, к сожалению, как растение». И все же я думала: «Пусть растение, но я хочу, чтобы он жил!»
Ехала домой, не видя перед собой дороги. Рассказала все мужу. А он: «Ты спросила, что будет, если мы откажемся отдавать почки нашего сына?» «Спросила, — говорю. — Врач ответил: «Похороните его, и все. А те люди просто умрут».
Мы с мужем плакали, кричали, молчали и опять спрашивали друг друга: «Что делать?» Наконец муж сказал: «Пусть нашего сына не будет, но зато кто-то с его почками сможет жить дальше…» Я позвонила медикам: «Мы согласны».
Врачи тут же вызвали меня в больницу и попросили подписать документ, что мы не возражаем против забора органов у нашего сына. От слез я ничего не видела. Попросила: «Только не убивайте его!» «Это горе, конечно. Но разве можно убить того, кто уже умер?» — вздохнул врач. Через несколько часов, в десять вечера, сына отключили от систем жизнеобеспечения. Но нам не сказали, когда именно это произойдет. Мы ждали утра, чтобы опять, по привычке, поехать к сыну в больницу.
Ночью не сомкнули глаз. В семь утра, когда приехали в больницу, нам сказали, что Андрюши больше нет. После похорон сына я пошла к врачу и попросила показать ребенка, которому пересадили почку моего сына. Меня привели к 12-летнему мальчику, его звали Вова. Выглядел он из-за болезни лет на восемь. Я подошла к ребенку, обняла его и заплакала. Его мама тоже стала плакать.
Позже я узнала, что вторым пациентом, которому пересадили почку, стал мужчина 52 лет, рабочий с какого-то запорожского завода. Почка моего Андрюши ему подошла идеально. Тем временем в селе негодовали: «Как ты могла? Твой сын как пришел в этот мир с целыми сердцем, печенью, почками, так и должен был уйти». Другие говорили: «Откуда ты знаешь, что у него не оставалось шансов? А вдруг врачи специально так сказали, чтобы поскорее получить почки твоего сына?»
Но я все время вспоминала, как врачи до последнего пытались спасти сына, видела и лица тех, кто лежал в своей палате и ждал появления донорской почки. Сколько в глазах этих людей было тоски и отчаяния! Знала я и о случаях, когда люди отказывали врачам в изъятии органов своих родных, а потом, когда человек все равно умирал, жалели, что не разрешили трансплантацию, что те, кого они могли спасти, наверное, тоже уже мертвы. Конечно, я не вступала во все эти разговоры, слишком это было больно. Но внутри переживала. Муж, видя мои страдания, утешал: «Чего ты так нервничаешь? Ты никого не ограбила, не убила, ты две жизни спасла!»
Нашлись и такие, кто говорил, что я продала почки сына за баснословные деньги. Это было самое ужасное. Как это — продать своего ребенка? Денег мне никто не предлагал. Кроме того, было видно, что почки пересадили не олигархам каким-то, а людям, которые жили скромно. Единственное, на сороковой день после похорон Андрея семья второго пациента, рабочего из Запорожья (его звали Семен Петрович), прислала нам перевод на 150 гривен.
Через какое-то время Семен Петрович с семьей навестил меня в селе, где мы живем. Я была очень рада, что у них все хорошо. Мы посидели, поговорили, съездили на могилу Андрюши.
Конечно, мне хотелось бы увидеть и Вову, и его родных. Однако они со мной на связь не выходили. Я относилась к этому с пониманием. Одни семьи дружат годами. Другие стараются поскорее забыть, что «носят» чужой орган, не думать, что он раньше принадлежал другому человеку, чтобы не испытывать чувства вины. Но, скорее всего, Валя, многодетная мама, была занята здоровьем Вовы. Четверо детей, больной сын на руках, хлопоты. «Ребенок спасен, — думала я. — И слава Богу».
«У вас уже есть трое детей. Зачем вам четвертый?»
— Сколько раз я хотела разыскать маму Андрея! — сетует 61-летняя жительница Кировограда Валентина, мама Вовы. — Но у меня тогда украли сумку с кошельком и блокнотом, где были записаны адреса всех моих знакомых, в том числе и Ани Ткачук. А времени всерьез заняться поисками Ани и ее семьи не было. Ведь сын постоянно требовал внимания.
Проблемы с мочеточниками у Вовы были с самого детства. Я тяжело его рожала — ребенка весом 4600 граммов акушерки выдавливали полотенцами. Позже врачи поставили сыну диагноз врожденная патология, двусторонний гидронефроз. Вот тогда я и вспомнила, как стояла беременная на балконе, а сверху прямо на меня камнем упал черный ворон, проковылял в комнату и спрятался под кровать. Я его еле тогда выгнала…
В десять месяцев Вове сделали первую операцию — вывели мочеточник на спинку. Сейчас уже такие операции не делают, поскольку появились более современные методики. Потом было еще тринадцать операций. Я работала сборщиком-настройщиком 4-го разряда и очень любила свою работу. Но, поскольку за Вовой требовался постоянный уход, мне пришлось ее оставить.
Из-за проблем с мочеточниками постоянно идущая моча вымывала фосфор и кальций, поэтому Вова не рос, у него искривились ноги. В одной из больниц врач откровенно сказала: «У вас уже трое детей есть. Зачем вам четвертый?» Но я слишком хорошо знала, что такое терять детей. Мой первый ребенок умер, второй появился на свет мертвым, потом я родила трех здоровеньких дочек. И вот, наконец, младшенький и самый любимый, Вовка. И хоть жили мы в те годы на копейки, я решила: «Сына не отдам никому. Вытяну».
Ребенок плохо ходил, а до пяти лет вообще еле передвигался. Хирурги решили было сделать ему операции на коленных суставах, но анализы не позволяли. И тогда я посадила сына на велосипед. Он катался на нем целыми днями, и ноги выровнялись.
Вова находился на домашнем обучении. Он много читал и опережал в развитии своих сверстников. Я надеялась, что врачам удастся справиться с его болезнью. Но, когда сыну исполнилось 12 лет, почки у него отказали окончательно. Медики сказали, что нужна трансплантация. Я просила: «Возьмите мою почку!» Но она не подошла по нескольким показателям.
*В детстве Вова из-за болезни всегда выглядел намного младше своих лет
Сынок понимал, что нужно собирать деньги на будущую операцию. Поэтому, когда мы лечились и обследовались в Запорожье, сам, в свои 12 лет, решил организовать бизнес: купил сигареты, кофе, чай, орешки, семечки и начал все это продавать возле больницы.
Поначалу я попыталась торговать сама. Но меня сразу попросили уйти конкуренты. А вот ребенка, да еще больного, они не трогали. Видя Вовку, люди охотно у него покупали товар. Того, что зарабатывал сын, мне хватало, чтобы его лечить и кормить. Правда, врачи потом сделали замечание: «Если хотите, возле больницы торгуйте сами, но ребенка оттуда заберите».
После обследования нас поставили в лист ожидания, и мы поехали в Запорожскую областную больницу, где в центре трансплантологии нам должны были сделать операцию. Как же я ждала эту почку! Мне даже сон приснился, что я попадаю на небеса, и какой-то мужчина, весь в белом, говорит: «Вот склад. Здесь есть все органы. Но ты туда не ходи. А вон за теми воротами повернешь направо и найдешь почку…» И я иду, и действительно там ее нахожу!
Операцию делали известный хирург-трансплантолог профессор Александр Никоненко и заведующий отделением трансплантации Николай Поляков. Когда к нам в палату привели маму парня, почку которого пересадили моему сыну, я обняла ее и заплакала. В тот момент чувствовала и жалость к ее погибшему мальчику, и благодарность, что она дала разрешение на трансплантацию, и радость, что для Вовы все закончилось благополучно…
— Как Вова жил все эти годы?
— По-разному. Поначалу он как на свет родился. Стал больше шутить, смеяться. У него появилось больше друзей. Везде, где бы они ни собирались, Вова — душа компании.
Школу сын закончил хорошо. Приготовил документы для поступления в медучилище, но в приемной комиссии его отговорили. Сказали, что профессия тяжелая, учебные нагрузки огромные, и Вова, имея такие проблемы со здоровьем, работу не потянет. В общем, убили мечту. Вове бы настоять, попробовать. Но он уже в медучилище не захотел. Стал работать продавцом-консультантом в магазине.
Два года назад сын женился. Сейчас ему 26. Недостатка в девушках у него никогда не было. Сын небольшого роста, а подруги у него были тоненькие, высокие. И жена точно такая же — хрупкая, выше него.
Молодые стали жить в моей кировоградской квартире, а я уехала в село. Вскоре у них родилась здоровенькая дочка, ей сейчас полтора годика. Вова просто трясется над ней. Он очень заботливый отец. А я смотрю на малышку и думаю, что, если бы тогда Аня, мама Андрея, не подписала разрешение на трансплантацию, этого всего могло и не быть…
— Сын скрывает, что живет с пересаженной почкой?
— Он этого не стесняется. Но с журналистами наотрез отказывается обсуждать эту тему. «Слишком личное», — говорит. Поэтому, когда журналисты телеканала «Интер», которые готовили передачу о трансплантации органов, разыскали его, чтобы устроить встречу с Аней в Киеве, в телестудии, он поехать не захотел. Зато поехала я.
С Аней мы увиделись впервые после гибели ее сына и спасения моего. Как-то не получалось вырваться из Кировограда в Запорожье. Что поделаешь, жили мы очень скромно, куча забот: дети, внуки, у мужа на руках больная мать, у меня тоже…
*Мама Андрея Анна (слева) и мама Вовы Валентина не виделись долгих 13 лет
Узнав в прямом эфире, что у Вовы все в порядке, что он женился и стал папой, Анечка аж заплакала. «Пусть приезжает ко мне, — говорит. — Приму как родного сына». Кстати, Анна рассказывала, что у второго пациента, которому пересадили Андрюшину почку, тоже все хорошо. Он вышел на пенсию, ему уже 65 лет. Тоже дождался внуков.
— Владимир смотрел телепередачу?
— Конечно. Потом рассказывал: «Мама, я смотрел и плакал». На передаче вышло так, как вроде бы Вова забыл, что Аня для него сделала. Но это неправда. Каждый год 11 декабря, в день, когда ему пересадили почку, он идет в церковь и заказывает сорокоуст, поминает Андрюшу. «Разве могу я забыть Андрея, мама? — говорит. — Ведь во мне его частичка. Я встречусь с его родителями обязательно. Но буду один, без журналистов». Он собирается поехать к Анне и ее родным этим летом.
— Аня, после этой передачи вам стало легче на душе?— спрашиваю маму Андрея.
— Конечно! Слава Богу, Вова жив-здоров, нянчит дочечку. А раз он жив, значит, в какой-то мере живой и мой сын. Андрюше сейчас уже было бы 30 лет…
Помню, как однажды сынок мне приснился. Стоит, улыбается. А он парень был открытый, добрый, в мореходку поступить хотел… «Мама, — говорит мне Андрюша, — я не умер, я живой. Но только не с вами живу…»
16785Читайте нас в Facebook
