Любовь Параскевич: "Собираясь на войну, положила в чемодан… пару сарафанов. Думала, позагораю"
Ехать на чужую войну Люба не собиралась. После окончания экономического факультета Харьковского национального университета имени
— И вдруг звонок из военкомата, — рассказывает Любовь Параскевич, ныне начальник Лохвицкого районного управления Пенсионного фонда и руководитель организации воинов-"афганцев". — «Вы когда-то хотели уехать за границу, — услышала я мужской голос в трубке. — Можем отправить вас в Афганистан».
Я уже и забыла, что ходили как-то с подружкой в военкомат — мечтали попасть в Германию. Мне почему-то отказали, а ей разрешили. Но с тех пор прошло уже шесть лет! Подружка успела вернуться с заработков, выйти замуж.
В военкомате мне дали неделю подумать. Это были очень мучительные семь дней. Посоветоваться могла только с отцом. Он, ветеран Великой Отечественной войны, сказал так: «Ты сама должна принять решение. Но прошу об одном: ничего не говори маме». Я восприняла это как одобрение. Поэтому когда через неделю мне снова позвонили из военного ведомства, ответила кратко: «Я согласна!»
*"Никто не желает мира больше, чем те, кто пережил войну, — считает Любовь Параскевич. — И если нужно защищать его с оружием в руках, я готова" (фото автора)
Это было накануне 1986 года.
Спустя 28 лет Любовь Параскевич снова отправилась в военкомат — как только объявили о мобилизации добровольцев для защиты восточных рубежей Украины. Ее фамилия оказалась первой в списке.
— Мне хотелось что-нибудь делать, лишь бы остановить разжигание вооруженного конфликта, — говорит моя собеседница. — Ведь никто не желает мира больше, чем те, кто пережил войну. И если нужно защищать его с оружием в руках, я готова. Стрелять, хоть и плохо, умею — в Афгане ребята учили. Но в этот раз меня не призвали.
А тогда, собираясь на чужую войну, девушка представляла свою роль в ней весьма туманно. Поступила, шутит, как типичная блондинка. В чемодан, кроме мыла и стирального порошка, положила… пару сарафанов. Почему-то думалось, что под жарким афганским солнцем будет возможность позагорать.
*За десять лет войны в Афганистане погибло свыше 15 тысяч советских воинов, более 55 тысяч были ранены, 417 солдат пропали без вести
В дальний путь отправилась самостоятельно. Ей никто не объяснил, что в Ташкент она могла лететь самолетом, доплатив несколько рублей до стоимости выделенных билетов на поезд. Поэтому добиралась целых шесть суток «на перекладных».
— Поскольку ехала через Харьков, смогла повидаться с друзьями, однокурсниками, — рассказывает Люба. — «Да ты с ума сошла!» — хватались они за головы, услышав о моем решении. Честно говоря, я уже и сама так думала и не рада была своей затее. Но вернуться не могла — совесть не позволяла. Отказываться было стыдно, да и поздно.
Вольнонаемная Любовь Параскевич попала в провинцию Герат, где размещалась военная база 40-й армии Туркестанского военного округа ограниченного контингента советских войск в Афганистане. Здесь она проработала старшим бухгалтером без малого три года, хотя контракт подписывала всего на два. Командование задержало ее еще на восемь месяцев, поскольку в последний год пребывания наших войск на той войне специалистов из Советского Союза уже не набирали.
Здесь располагались огромные склады, на которые приходили продукты питания, обмундирование, боеприпасы и техника.
Люба невольно проводит параллели с нынешней войной в Украине, на которой все не так однозначно. Потому что у ребят, защищающих СВОЮ страну, нет огромных складов с продуктами и боеприпасами, какие были в Афганистане. У бойцов не хватает даже носков, нормальной экипировки, не говоря уже о надежной боевой технике. Причина — в отсутствии должной поддержки государства. Власти, считает собеседница, только делают видимость, что помогают армии, а на самом деле выстоять солдатам помогает народ. Только ее родной Лохвицкий район потратил на закупку бронежилетов, тепловизоров и других вещей, жизненно важных на передовой, свыше одного миллиона гривен!
О том, что в привезенных сарафанах не придется нигде щеголять, Люба поняла, едва грузовой самолет, в котором она летела из Ташкента вместе с необстрелянными солдатиками и другими вольнонаемными, приземлился в Кабуле. На аэродроме — горы сбитых самолетов и вертолетов, беспрерывно громыхают снаряды… После этого обнесенная колючей проволокой территория военной базы, на которой девушке предстояло работать, показалась ей настоящим убежищем. Здесь не было водопровода, и, чтобы помыться-постираться, воду приходилось носить за полкилометра. Жилье для военных строили фанерное, которое совершенно не защищало от песка, особенно в августе, когда начинал дуть ветер «афганец». Уходя на работу, люди застилали кровати полиэтиленовыми пакетами. Вечером на них лежала пыль толщиной в палец. А еще в Афганистане Люба впервые попробовала… консервированную картошку. Ее — почищенную и закатанную в стеклянные банки — присылали из Советского Союза. Эта картошка, говорит собеседница, и на вкус казалась… стеклянной.
— Почти каждая моя служебная командировка в Афганистане была сопряжена с риском, — вспоминает Любовь Николаевна. — Однажды я должна была лететь по делам из Кабула в Шинданд. Но самолет поднялся в воздух на 15 минут раньше — там такое случалось довольно часто. Я стою растерянная на аэродроме, смотрю самолету вслед, и тут он на моих глазах взрывается в небе…
За территорию военной базы выходить без сопровождения не разрешалось, чтобы не нарваться на опасность. Даже в дуканы (магазины) выбирались всего раз в неделю и под охраной. Но продуктов старались не покупать, опасаясь отравлений.
— А мальчишки, которые попадали служить в это пекло, не всегда были осторожны, — качает головой моя собеседница. — Одного молоденького офицера возле дукана кто-то из местных жителей угостил сигаретой. Отойдя, парень закурил ее. И тут же взорвался. Еще на моей памяти был случай, когда трое наших ребят заехали в аул, хотели что-то выменять, а через некоторое время их отрезанные головы обнаружили в арыке…
Однажды в сопках на стрельбище (военные и нам разрешали пострелять) я с жадностью выпила воды. Видела, что поверхность покрылась пленкой, но во рту так пересохло… А через пять часов температура поднялась за сорок градусов, началась лихорадка. Оказалось, подхватила малярию, на целый месяц угодила в госпиталь. Кстати, такой антисанитарии, как в больничной столовой, я нигде больше не видела. Рои мух буквально тонули в мисках с едой. Я поначалу брезговала есть, а потом привыкла. Голод ведь не тетка. Выбросишь муху из тарелки и дальше кушаешь.
Люба как председатель профсоюзного комитета военной базы имела возможность ближе общаться с местным населением: ее несколько раз приглашали на день афганской революции в клубы и школы, знакомили с бытом простых афганцев. До сих пор «картинки» увиденного стоят перед глазами: овцеводы-пуштуны спят вместе с животными, школьники сидят на циновках в глинобитных зданиях с дырками в стенах вместо окон. А в этих проемах привязаны верблюжьи колючки. Их сбрызгивают водой, и, когда дует ветер, это чуть-чуть охлаждает помещение…
Со временем Люба обвыклась, после работы с удовольствием участвовала в репетициях хора. Женская часть военной базы развлекалась тем, что читала или вязала. Люба предпочитала печь торты на всю «ораву». На праздники, бывало, и по двадцать штук за раз.
— Маме писала, что работаю в Монголии, даже фотографии отправляла, — говорит Любовь Параскевич. — Но она терзалась, сердцем чуяла неладное. И через полгода отец не выдержал — рассказал обо всем. До сих пор жалею, что пришлось врать самому близкому мне человеку. Родителей уже нет в живых, царствие им небесное, а у меня душа болит…
— Почему советские люди ехали в то время работать в Афганистан? Неужели за длинным рублем?
— У каждого на это были свои причины, — отвечает Люба. — Думаю, просто так на войну не ездят. Я там подружилась с одной москвичкой, Ирой. Она рванула в Афган, поссорившись с женихом. Хотела убежать от своих проблем. За год, пока работала, отношения у них наладились. Парень тоже завербовался в Афганистан, но попал в другое место. В письмах они договорились встретиться на родине, и Ира, получив отпуск, тут же собрала чемодан и поехала в аэропорт, чтобы лететь в Москву. А спустя несколько часов подругу привезли на базу мертвой — машину, в которой она находилась с прапорщиком и капитаном, обстреляли душманы. Все, кроме солдата-водителя, погибли. Кстати, вместе с Ирой планировали ехать в отпуск и мы с землячкой Таней Китаевич. Но у Тани, видимо, было какое-то предчувствие — уговорила меня отложить поездку на день. Я всю жизнь благодарна ей за это.
В третий раз Люба могла погибнуть на горном перевале, когда ехала по служебным делам. В горах выпал снег, узкий серпантин стал скользким. Тяжелые КамАЗы и другая грузовая техника еле-еле поднимались вверх. У ребят все руки в крови — от того, что наматывали цепи, подкладывая их под колеса. Внизу — ущелье глубиной около четырех тысяч метров, смотреть страшно. В любой момент машину могло занести. С той поры Любовь Параскевич, не перекрестившись, ни в какой транспорт не садится, даже в городской троллейбус.
Увы, на войне смерть ходит за каждым. Не было ни одного случая, чтобы на борту самолета, которым летела Люба, не оказалось «груза 200″.
— По пути в Кабул самолеты обязательно приземлялись в Кандагаре, Шинданде и в Баграме, — говорит Любовь Параскевич. — Забирали убитых. Пассажиров в салоне было не так много, зато цинковые гробы складывали штабелями. Кстати, генералы летали вместе с солдатами на грузовых бортах. Тогда не было, как сейчас, чартерных рейсов для военного начальства.
— Хотя бы материально вольнонаемным компенсировали эти моральные страдания?
— Пока я работала в Афганистане, мне на родине шла зарплата в полном объеме. А там платили чеками, которые приравнивались к долларам по курсу один к одному. Каждый месяц на мою книжку засчитывали по двести пятьдесят чеков. На них можно было отовариваться в „Березке“ — специальных валютных магазинах, которые находились в Москве и Киеве. Однако я так ничего на них и не купила. Думала, успею. Перевела счет из Москвы в Национальный банк Украины, а здесь руководство финучреждения эти накопления без согласия вкладчиков перевело в „Ощадбанк“ и пересчитало на купоно-карбованцы. Тоже один к одному. Потом началась гиперинфляция, и мои четыре тысячи долларов превратились в ничто. На них можно было купить… коробку спичек. Однако я не сильно переживала из-за этого. Главное, что осталась жива. Тот, кто прошел войну, совсем по-другому смотрит на мир. У него другие ценности.
С этой особенностью бывших воинов-интернационалистов Любовь Параскевич, председатель Лохвицкой районной организации ветеранов-"афганцев», сталкивается почти каждый день. Такие люди очень ранимы, потому что у них обостренное понимание справедливости. Обычно замкнуты, поскольку тяжелые воспоминания до сих пор в них живут. И совсем не привыкли заботиться о себе. Чтобы уговорить кого-то из «афганцев», например, воспользоваться бесплатной путевкой в санаторий, надо постараться.
Люба своим ребятам — а их у нее 107 человек, 20 из которых инвалиды — и как сестра, и как мама. У нее отзывчивое сердце и мужской пробивной характер.
— Сейчас в зоне боевых действий на Донбассе находится около 200 моих земляков, троих мы уже похоронили, — на глаза женщины наворачиваются слезы. — Никого из наших «афганцев» на эту войну не призвали. Откровенно говоря, многие и не знают, смогли бы они убивать в зоне АТО бывших сослуживцев, которые оказались по ту сторону баррикад. Конечно, жалко мирных жителей, вынужденных либо сидеть по подвалам без тепла и хлеба и гибнуть на своей земле, либо скитаться по свету, спасая жизнь. А разве спокойно живется на остальной, мирной территории? В каждом из нас затаилась тревога. Каждый, уверена, хочет мира. А особенно те, кто уже видел войну…
6241Читайте нас в Facebook
