Вдова Владислава Стржельчика: "Однажды поклонница мужа вызвала к нам домой пожарных"
Играть величественных и барственных мужчин так, как это делал Владислав Стржельчик, не мог (да и по сей день, пожалуй, не может) никто. Зрители до сих пор помнят и любят его генерала Ковалевского в «Адъютанте его превосходительства», Наполеона в «Войне и мире», Нарышкина в «Короне российской империи», Дона Гомеса в «Благочестивой Марте». Владислав Игнатьевич сыграл более восьмидесяти ролей в кино и более тридцати — в театре. Несмотря на что что его часто переманивали в Москву, он всю жизнь прожил в родном Санкт-Петербурге, не сменил свой любимый БДТ ни на какой другой театр и был предан жене — Людмиле Шуваловой, которая ради таланта мужа пожертвовала собственной актерской карьерой. После смерти Владислава Игнатьевича она основала театральную премию имени своего мужа — ею награждают молодых, подающих надежды актеров.
*Людмила Шувалова: «Мне и сейчас кажется, что Владик дома — рядом со мной»
— Мы с Владиком познакомились в Сочи, — вспоминает Людмила Павловна. — Я приехала отдыхать после окончания театрального училища. На проходившем на летней эстраде симфоническом концерте меня познакомили с актерами приехавшего на гастроли Ленинградского Большого драматического театра имени Горького. Одним из них и был Стржельчик.
У нас начался настоящий курортный роман, который длился целый месяц. Когда пришло время возвращаться домой — мне в Москву, ему в Ленинград, я ни на что не рассчитывала. У отношений, завязавшихся на курорте, продолжение редко бывает. Но неожиданно мы начали переписываться, перезваниваться и ездить в гости друг к другу.
— В то время у Владислава Игнатьевича была другая семья?
— Да, но жизнь с первой женой у него не ладилась — наша встреча ускорила процесс развода. Так ведь и у меня был молодой человек. Дело шло к свадьбе, но после нашего с Владиком знакомства все это уже не имело значения. Вскоре я переехала в Ленинград с одним маленьким чемоданчиком, потеряв при этом московскую прописку, что в то время было смерти подобно, зато взамен обрела счастье на всю жизнь — я обожала своего мужа.
Поначалу мы жили очень бедно. Единственное, что смогли тогда купить, — тахту, без которой нам пришлось бы спать на полу. Театральный столяр сколотил нам большой стеллаж для книг — мы с Владиком всю жизнь их собирали. Друзья принесли посуду и чайник.
— Что Владислав Игнатьевич рассказывал вам о своей семье?
— Его родители люди простые и скромные, но интеллигентные. Мама до войны работала в «Эрмитаже», отец — выходец из Польши, был инженером. Игнатий Петрович, очень набожный человек, на все выходные водил своих детей (у Владика был еще старший брат Петр) в костел. Мне кажется, страсть к актерству у мужа развилась именно от церкви. Служба там ведь такое же театрализованное действо, как и спектакль, а Владику приходилось время от времени помогать священникам: что-то приносить, уносить, держать. Это очень похоже на поведение актеров на сцене.
Во время войны Владислав Игнатьевич ушел в армию, защищал блокадный Ленинград. Солдатский паек передавал в город родителям, а сам недоедал. 
С тех пор он очень боялся голода, наверное, поэтому в еде был совершенно непритязательным. Любил домашнюю еду — я вкусно готовила.
*Людмила Шувалова и Владислав Стржельчик были очень красивой парой
— Каким знаменитый актер был в быту?
— Расслабленным. В театре был очень собранным и дисциплинированным, поэтому дома позволял себе отдохнуть. Летом, когда мы выезжали на дачу, его невозможно было дозваться к столу. Несколько раз подогреваю еду, кричу, а он не идет. Захожу в комнату, смотрю — читает или думает о чем-то. Но гостей принимать обожал, просто расцветал, когда у нас дома собирались компании, душой которых он неизменно становился.
— У Владислава Игнатьевича, наверное, было много поклонниц?
— Было бы странно, если бы на такого роскошного мужчину женщины не обращали внимания, но особых неприятностей они нам не доставляли. Кроме, пожалуй, одного раза, когда какая-то барышня, которой муж не уделил должного внимания, позвонила в «01» и вызвала к нам домой пожарных. Открыв дверь и увидев на пороге ребят в форме и со шлангом, я сначала онемела, а потом спросила: «Что случилось?!» — «Как что? У вас же пожар! Нам позвонила женщина, сказала, что горит ее квартира. Разве это были не вы?»
Вообще-то Владик любил женщин, всех подряд называл «солнце мое» и расточал комплименты, чем давал мне серьезный повод для ревности. Поговорив с ним пять минут, любая дама была буквально очарована и верила в то, что тоже ему понравилась.
— Но увлечений на стороне у него не было?
— Были, как и у любого мужчины, но мне хватало ума понять, что они несерьезные и нужны ему только для творчества. Актеры часто влюбляются по роли или ради роли. Если я пыталась вызвать его на откровенный разговор, он никогда не сознавался, на любые доводы отвечая одно: «Это бессовестное вранье!» И сдвинуть его с места, заставив признаться, было невозможно.
Зато он ревновал меня ко всему и вся. А поскольку настоящих оснований для ревности у него не было (для меня существовал только один мужчина), придирался к моему прошлому. Стоило мне поздороваться с кем-то на улице, тут же учинялся строжайший допрос: «Кто это? Почему он так на тебя смотрел? А почему улыбался?» Кстати, первым мужчиной, к которому Владик меня приревновал, был… мой папа. Это случилось сразу же после нашего знакомства, когда мы возвращались домой из Сочи. Поезд шел в Ленинград через Москву, где я вышла, а Владику нужно было ехать дальше. Папа, который был очень симпатичным и выглядел гораздо моложе своего возраста, пришел, чтобы меня встретить, а Стржельчик наблюдал эту сцену из окна вагона. Едва добравшись до дома, Владик тут же бросился к телефону, чтобы позвонить мне: «Кто это был с тобой на перроне?!» «Успокойся, — рассмеялась я, — это мой папа».
— Свою жизнь актер Стржельчик посвятил одному-единственному театру — БДТ имени Горького, который теперь носит имя Георгия Александровича Товстоногова.
— Владика много раз пытались переманить в московские театры. И в Малый звали, и в театр имени Моссовета. После незначительных ссор с Товстоноговым, которые время от времени случались, он уже было давал согласие, но в последний момент шел на попятный. Не хотел оставлять Питер, в котором не только родился, но и прожил всю жизнь. Его всегда удивляли люди, уезжавшие на постоянное место жительства за границу. Узнав об отъезде очередного знакомого, муж говорил: «Я родной город бросить не могу, а люди свою страну меняют на чужую. Да как они там жить будут?»
Ну и, конечно, он не мог оставить Товстоногова. Они столько лет вместе проработали, оба больше жизни обожали свой театр, который справедливо считался одним из лучших в Советском Союзе. Владик называл Георгия Александровича своим режиссером, а это о многом говорит. Смерть Товстоногова стала для мужа страшным ударом. Хотя все мы и знали, что Георгий Александрович болен и счет идет на месяцы, а потом и на дни, но все равно надеялись на лучшее. Товстоногов умер прямо в машине, когда возвращался из театра — он репетировал до последнего дня. После его смерти Владик очень сильно сдал. Мне кажется, что с того дня, когда не стало Георгия Александровича, жизнь мужа начала обратный отсчет. Он вдруг решил, что театр в нем больше не нуждается.
— У него были для этого основания?
— Отчасти. Темур Чхеидзе, который возглавил театр после Товстоногова, несколько лет не давал Владику ролей, из-за чего муж очень страдал. Я иногда думаю, не из-за своей ли вынужденной безработицы он заболел? Актеры, оказываясь не у дел, чахнут и увядают. Но когда муж совсем уже было отчаялся, он наконец-то получил сразу две роли — Паскуале в «Призраках» и короля Дункана в «Макбете».
Во время репетиции последнего спектакля, который вообще пользуется в театре дурной славой, с Владиком стало происходить что-то непонятное. Его вдруг начала подводить память — он не мог запомнить даже небольшие куски текста. И это человек, который всегда держал в памяти сразу несколько больших ролей! На репетициях муж сбивался с текста, путался, говорил невпопад и ужасно из-за этого страдал — ему было неудобно перед актерами, с которыми выходил на сцену. Но самое страшное случилось незадолго до премьеры — на одном из прогонов муж дважды начинал произносить свой текст, но оба раза сбивался и замолкал. Потом посмотрел в полупустой зрительный зал, сказал: «Кажется, со мной покончено» — и, как-то сразу ссутулившись, в полной, а потому очень страшной, какой-то неестественной, тишине ушел за кулисы.
— В «Макбете» Стржельчик так на сцену и не вышел?
— К сожалению, нет. Его последним спектаклем на сцене БДТ стал «Пылкий влюбленный» — в нем он играл с Алисой Фрейндлих. Когда во время действия муж замолкал, Алиса Бруновна его выручала — говорила текст за себя и за него. После спектакля Владик был в жутком состоянии. Он понимал, что с ним происходит что-то ужасное, но не знал, что именно, и от этого и ему, и мне становилось жутко. Дальше тянуть было нельзя — нужно было срочно отправлять его на обследование, что я и сделала.
— Какой диагноз поставили Владиславу Игнатьевичу?
— Опухоль мозга. Сначала его озвучили мне, а я, взяв себя в руки, попросила врачей не говорить мужу правду. Незадолго до этого ушел из жизни Фима Копелян, которому тоже поставили диагноз рак. Копелян так близко принял это известие к сердцу, что у него случился инфаркт, а потом оказалось, что врачи ошиблись — никакого рака у Фимы не было. Я побоялась, что Владик, который по характеру был слабее Копеляна, не переживет своего настоящего диагноза, и обманула — сказала, что у него инсульт. Он поверил. Наверное, потому, что очень хотел поверить.
— Медицина оказалась бессильной?
— Увы, врачи сказали, что время упущено — делать Владику операцию поздно. Меня охватило отчаяние, я не понимала, что делать и как жить дальше. Спасибо нашему театру — коллеги мужа мне тогда очень помогли. Помню, как ко мне пришел Кирилл Лавров: «Люда, нельзя сидеть сложа руки, надо что-то делать». «Но ведь врачи сказали, что Владику уже не помочь», — расплакалась я. «А почему ты поверила первым же медикам? — удивился он. — Если эти не в состоянии его прооперировать, надо искать других. Не помогут другие, идти к третьим». Слова Кирилла Юрьевича вселили в меня надежду, что все еще может быть хорошо.
Врача, который согласился сделать Владику операцию, нашли в Институте нейрохирургии, но положительного результата это не дало. Нам предложили сделать химиотерапию, и я уже совсем было согласилась — тогда была готова на все, только бы муж еще хоть немного пожил. Но меня отговорили. Эта процедура не излечила бы от болезни, так зачем доставлять ему лишние страдания? Мне и в театре так сказали: «Людмила Павловна, Владислав Игнатьевич красиво жил, так пусть и смерть будет достойна его жизни». Тогда я поняла, что все закончено. Как я пережила все, что затем случилось, до сих пор не понимаю…
— Родные пришли к вам на помощь?
— Все они живут в Москве, в Питере я совсем одна. Звали в Москву, но как я могла бросить могилу Владика? Театр, в котором он проработал всю жизнь? Город, который он не только обожал, но и знал так хорошо, что мог бы водить по нему и пригороду экскурсии? Квартиру, в которой мы были так счастливы? После его смерти я не могла надолго оставить наш дом. Бывало, уйду куда-нибудь, а мне все время кажется, что Владичек дома, ждет меня, зовет. Со всех ног бежала обратно: как он там без меня?! Мне и сейчас кажется, что он дома — рядом со мной.
3068Читайте нас в Facebook
