Бывший боец АТО Юрий Писарчук: "Когда погибли близкие мне люди, появилось желание мстить"
Юрию Писарчуку немногим более тридцати, но он уже не раз смотрел смерти в глаза. Киевлянин стал одним из членов национальной сборной страны — команды «Игр непокоренных», отбором которой занимался канал СТБ совместно с Министерством обороны Украины. Впервые наши военные, получившие травмы во время выполнения служебного долга, представят Украину на международных мультидисциплинарных спортивных соревнованиях Invictus Games в Торонто (Канада). Состязания пройдут осенью 2017 года, в них примут участие команды из 17 стран. В нашей сборной 30 героев — 18 ветеранов и 12 действующих военнослужащих. Серьезные травмы не сломили силу их духа.
*Серьезные травмы не сломили силу духа участников команды «Игр непокоренных»
Уже в сентябре ребята отправятся в Канаду, а пока идут последние приготовления и усиленные тренировки. Сейчас команда «Игр непокоренных» находится на сборах, на базе на Трухановом острове в Киеве. Правда,, Юрия Писарчука, заявленного в качестве бегуна, среди спортсменов нет. Бывший военный проходит плановое обследование в столичной больнице, учась, как шутит Юрий, «прямохождению». Три года назад боец с позывным «Гиббон» получил тяжелейшие ранения головы и позвоночника. Сейчас Юрий ходит, слегка прихрамывая. Скрывает правый глаз за темной повязкой и шутливо называет себя Билли Бонсом.
«Я продал часть бизнеса и одел себя на войну»
— Говорят, вы и в больнице умудряетесь заниматься спортом?
— Утром и днем делаю процедуры, а вечером отправляюсь заниматься на стадион — благо, он рядом с больницей. Без этого нельзя. У меня есть свой график тренировок, которому строго следую. В конце концов, я поставил себе планку, которой должен достигнуть. В Канаду еду за победой.
— Как вы, художник, оказались на войне?
— Пошел добровольно в военкомат. Не скажу, что был активным майдановцем, но, как все киевляне, помогал чем мог. Развозил на своей машине раненых, доставлял еду. На самом деле, все время Майдана я продолжал работать. У меня была небольшая автомастерская, где занимался аэрографией — рисовал на машинах. Работал от заказа к заказу. В перерывах между живописью ремонтировал кузова. К началу событий на Майдане достаточно уверенно финансово стоял на ногах, обеспечивая жену и ребенка. Но ни минуты не сомневался, принимая решение идти воевать. Знаете, у меня такой патриотизм малой Родины. Я все время думал о своей семье и ребенке, которых и шел защищать.
— Что сказала на это ваша супруга?
— Она думала, что поехал на учения и до определенного момента не знала, что я уже на фронте. Мы были в Степановке, когда жена поняла, где я. Понятно, не обрадовалась, но, к счастью, достойно приняла мое решение. До университета я прошел срочную службу и в мирное время часто с друзьями выезжал на стрельбище и страйкбол. Это было мое хобби. Понимал ли я сам, куда еду, отправляясь на восток Украины? Наверное, не совсем. Но такое ощущение знакомо практически каждому молодому бойцу. Это было начало лета 2014 года. После событий в Славянске мы заходили в зону боевых действий со стороны Саур-Могилы, Красного Луча. Эту операцию называли «Рейд». Мы вышли под Луганском. Я сначала как гранатометчик, потом как командир боевой машины пехоты был в составе 30-й механизированной бригады.
— Кто экипировал вас на войну?
— Мы прекрасно понимали, что едем в армию, которую 25 лет обворовывали. Поэтому самому купить комплект формы с бронежилетом и каской было нормальным явлением. Помогали друзья и близкие. Я продал часть бизнеса и одел себя на войну.
Первый серьезный бой наш батальон принял в селе Петровское, когда занимали высоту Саур-Могила. Для меня он прошел достаточно легко, мое отделение было во втором эшелоне прикрытия. Тогда просто повезло, потому что при штурме Саур-Могилы было много раненых и убитых. Намного тяжелее оказалось в Степановке. Тогда у меня на руках впервые умер человек. Это был офицер, я даже не знаю его фамилии. Он оказался тяжело ранен, мы пытались его реанимировать, но помочь было уже невозможно.
— Что вы тогда почувствовали?
— Пустоту… А позже пришло понимание, что это и есть для меня точка невозврата. После того случая я точно понял, что разворачиваться и идти назад не буду. У меня была дикая озлобленность на то, что якобы братский нам народ стреляет в моих собратьев. Это было ощущение ножа в спину, а позже, когда погибли близкие мне люди, появилось и желание мстить.
— Оно не прошло до сих пор?
— Нет. Стало более притупленным, но засело во мне надолго…
«Врачи орали, что еще не стабилен позвоночник, но я уже увидел цель»
— Тогда, летом 2014-го, было ощущение, что удастся дойти до Донецка?
— Так он был у нас за спиной! Мы находились в четырех километрах от российской границы. Но, увы, в Донецк так и не вошли. В бою под Луганском, возле поселка Лутугино, я получил тяжелое ранение. Ночью нам поступила команда поехать забрать пленного. Пришлось двигаться неподходящим маршрутом, и мы нарвались на засаду. Ехали в БМП (боевая машина пехоты).
По сути, я мало что помню из того дня. Была вспышка возле механика-водителя. После этого что-то толкнуло меня в голову, откинуло на спину и просто вырубило… Когда я очнулся, увидел, что наш БМП торчит в дереве в 15 метрах от дороги. Я находился на броне сверху, на башне. По веткам дополз до механика, сидевшего в шоке на своем месте, начал мотать ему голову, не понимая, что происходит. Подбежал мой товарищ, сказал, чтобы я успокоился, потому что помощь нужна не ему, а мне. «У тебя дырка в черепе!» — орал он. Меня сняли с машины и передали второму экипажу, который подоспел к этому моменту. У меня оказалось ранение в голову и компрессионный перелом позвоночника. Моя эвакуация заняла несколько дней.
— Вы были в сознании?!
— Периодически терял его, потом снова приходил в себя. Нижние конечности отказали, а позвоночник пронзала дикая боль. Страшнее всего было не чувствовать ног. Это не было состояние паники, скорее, обида на себя, беспомощного мужика, который может оказаться на руках у жены. Психологически это безумно изматывало… В таком состоянии я оказался в госпитале в Киеве. Тогда в столицу свозили ребят из-под Иловайска, и в городском госпитале свободных мест не было. Меня перевезли в Ирпень. Там я впервые увидел жену…
— Главное ведь, что вы остались живым.
— Знаете, это стандартная фраза, которую говорят всем раненым бойцам. Эта фраза меня просто бесила! Еще раздражало, что все плачут, хотят помочь… Потом наступил период малодушия. В большей или меньшей степени он проявлялся у каждого бойца, оказавшегося в подобном положении. Это момент, когда ты начинаешь себя жалеть, думать, как дальше жить… Все эти сомнения накрыли меня на второй неделе моего пребывания в госпитале.
— И все-таки вы нашли силы идти дальше!
— Я даже не знаю, как это случилось. Просто однажды проснулся с мыслью, что мне надоело смотреть в больничный потолок. Сначала врачи говорили, что о ходьбе я могу забыть. Позже появилась надежда. Я передвигался на коляске, потом стал на костыли. Врачи орали, что еще не стабилен позвоночник, но я уже увидел цель.
— Помните момент, когда опять почувствовали свои ноги?
— Признаюсь, я и сейчас их до конца не чувствую. Это произошло через месяц пребывания в госпитале. Наверное, тогда были самые счастливые дни. Я не сообщил заранее родным по телефону о том, что могу передвигаться. Мне хотелось сделать сюрприз. До сих пор помню выражение глаз жены, когда она увидела меня сидящим в курилке. Потом я встретил ее с двумя палочками, отказавшись уже от костылей. Знаете, это для меня были маленькие победы.
— Вы продолжали рисовать?
— Была пара халтур, когда вернулся с войны. Но для себя, для души — не тянет. Еще не время, наверное. А может, и не возьмусь больше за живопись. По крайней мере, пока не кончится война.
— Несмотря на тяжелейшие травмы, вы вновь вернулись на фронт. Зачем?!
— Я не понимал, как могу жить иначе. Это был январь 2015 года. Я пошел с ортопедическим корсетом, в ортезах и кучей таблеток в рюкзаке. Долго думал, как сделать так, чтобы меня признали годным. Кое-какую информацию пришлось из личного дела удалить. Меня признали пригодным, и я вернулся в бригаду. Жене внаглую соврал, что еду в штаб забрать очередную справку. А уже подъезжая к Пескам, обо всем признался ей по телефону. У нее как раз был день рождения. Она сначала сказала, что разведется. А потом… простила.
В районе Песков мы были приблизительно неделю, тогда аэропорт был еще наш. Потом поступил приказ перекинуть батальон на Дебальцевский плацдарм. Делали штурмовые вылазки в Углегорск, Редкодуб, Логвиново. Было жесткое противостояние, в котором доставалось и нашим бойцам, и врагу. Мое подразделение находилось в Логвиново, прикрывая выходивших бойцов. Потом уходили сами. В Дебальцево потери в нашей роте составили восемь человек. По сути, это была моя самая серьезная военная операция. Я уволился летом 2015-го, дослужив до конца своего срока. Потом вернулся в Киев и снова слег в госпиталь, поскольку здоровье ухудшилось.
— Может, не надо было возвращаться на войну?
— Почему?! Я ни о чем не жалею. Более того, я считал, что вновь могу вернуться в армию хотя бы на должность инструктора. Но здоровье начало давать сбои, и теперь мне надо окончательно восстановиться. Год назад стал терять зрение на правом глазу и теперь шучу, что могу участвовать в новогодних утренниках в роли Билли Бонса.
— Вам снится война?
— Бывает. Часто снится мой погибший товарищ Леша Буслаев. А иногда вижу «черный экран», на котором появляются вспышки. Это плохие сны… И здесь, на мирной земле, они как возвращение в прошлое. Знаете, меня не раздражают сидящие в кафе, выпивающие, гуляющие жители. Я против всеобщей мобилизации. Когда-то армия все-таки должна стать профессиональной. Ведь на самом деле мы шли как раз для того, чтобы мирная жизнь не прекращала свое существование. Но! Мне становится не по себе от разговоров: «Зачем нужна была эта война», «А вот если бы, так ничего и не произошло бы…»
Эти разговоры меня бесят. Потому что вся эта замечательная мирная жизнь происходит лишь благодаря тому, что кто-то из наших пацанов лежит в земле. Об этом надо помнить всегда… Когда было тяжелее всего, в момент малодушия, меня поддержала моя маленькая дочь. Моя самая большая поддержка и реабилитация — не спортзал и психолог, а семья. Семья — именно тот фундамент, ради которого стоит жить.
*Юрий Писарчук делает все для того, чтобы окончательно восстановиться после тяжелейшего ранения
Читайте нас в Facebook
