Боевики «ЛНР» прятали нас от кадыровцев, — легендарная медсестра о плене и ранении на Донбассе
— Татьяна Григорьевна, что заставляло вас, пройдя через такие испытания, все время возвращаться на фронт?
— Это мой долг. Я медсестра, значит военнообязанная. А медиков на фронте остро не хватает. На Майдане ребята смотрели на нас, медиков, как на богов. И мы многих действительно вытаскивали с того света, оказывая им первую помощь. И на Майдане, и на фронте.
— За это вас прозвали мамой Таней?
— Нет. За то, что я доставляла защитникам Майдана молоко, которое приносили киевляне. Подогревала молоко и под одеждой носила эти бутылочки ребятам, охранявшим периметр. Они стали меня приветствовать: «Мама Таня пришла, молочка принесла». Дочь, которая работает в столичном ресторане, уговаривала меня уйти: «Тебя ведь убьют».
— Работы было много?
— Да. И на Майдане, и на фронте, где в 2014—2015 годах раненые шли потоком. Я была как раз в местах самых горячих боев Луганской и Донецкой областей. И там символика Красного Креста на нашей одежде тоже не спасала медиков ни от пуль, ни от осколков, ни от плена оккупантов. В этом я убедилась еще в 1990-м во время подавления Советской армией гражданских протестов в Баку.
Считаю, что события в Баку, а затем в Нагорном Карабахе — это не межэтнические конфликты между армянами и азербайджанцами, которые до этого как-то уживались на той территории. Это конфликты, спровоцированные россиянами. Как и война на Донбассе. Это нужно стране-агрессору для того, чтобы как можно дольше удерживать свое влияние на территории постсоветских республик — а по сути, территории других стран, захваченных Россией 100 и более лет назад. Этот же сценарий повторился и в Украине.
— Как вы оказались в Баку во время событий Черного января 1990 года, ведь вы уроженка Черниговской области?
— В Баку меня забрала тетя после того, как 26 апреля 1986 года произошла авария на Чернобыльской АЭС. Тогда многие старались уехать подальше «от радиации». Муж тети, военный моряк, служил в столице Азербайджана. Там я окончила медицинское училище. Когда в Баку начались гражданские протесты, я работала в больнице имени Семашко. Медработников отправляли нести дежурство на улицах — оказывать помощь раненым. Там я впервые пострадала от россиян. Советские войска стреляли по безоружным людям, в том числе медработникам.
Пуля, срикошетив от дерева, попала мне в живот, задев почку. К счастью, почка уцелела. В больнице я провалялась полгода, перенесла несколько операций. Мама долго не знала, где я. Тетя нашла меня спустя месяц, но никак не могла сообщить маме об этом, так как в течение нескольких месяцев в Баку не было связи с внешним миром — не работали почта и телефонная связь, а мобильной связи и Интернета тогда еще не было.
А на Чернобыльскую АЭС я все же попала. С 2010 по 2013 год работала вахтовым методом в столовой на объекте «Укрытие». В 2010-м поселилась в родном селе на Черниговщине вместе с мамой, которая стала нуждаться в уходе. А работу в селе найти непросто…
Отмечу, что ранили меня в Баку как раз в день моего рождения — 20 января. Это вообще какой-то для меня «кармический» день. 19 января 2014 года я приехала на Майдан и уже на следующий день впервые попала под газовую атаку — «Беркут» забросал нас газовыми гранатами на улице Грушевского. Затем такие же атаки повторялись с 18 по 20 февраля, когда силовики штурмовали Майдан.
Вскоре у всех, кто надышался этими газами, поднялась температура, появились симптомы воспаления легких. Нас госпитализировали сначала в столичную больницу скорой помощи. Затем отправили на обследование и лечение в Италию, где токсикологи нашли у всех в организме таллий. Это высокотоксический яд, который может вызывать целый ряд заболеваний, в том числе онкологических. С той поры меня постоянно преследуют головные боли.
А вследствие ранения и контузии на фронте в Луганской области и затем пыток в плену в декабре 2017 года у меня случился инсульт. Теперь приходится постоянно поддерживать свое здоровье.
* Татьяна Борисенко была на Майдане с января 2014 года
— Тем не менее после лечения в Италии вы сразу ушли на фронт из мирной Черниговской области, которой не коснулась война. Почему?
— Да, нашего региона, где я сейчас проживаю с мамой, война не коснулась, но с 2007 по 2010 год я с бывшим мужем проживала в Енакиево на Донетчине. Притом именно в поселке шахты «Юнком», где «проффесор» Янукович, когда-то ходил в школу. Там я отчетливо видела, как приверженцы СССР упорно пытаются сохранить советскую бандитскую иерархию. Впрочем, «совок» те, кто кормился с незаконной добычи природных ресурсов и перераспределения государственных денег, пытались сохранить везде. Против этого, в том числе, люди и вышли на Майдан. Увы, Украине не удалось предотвратить войну, но противостоять российской агрессии все равно необходимо. Я считаю своим долгом участвовать в борьбе за лучшее будущее детей. Многие мои ровесники вышли на Майдан, а затем отправились добровольцами на фронт, потому что тоже хотят этого. Со мной в батальоне «Айдар» до самого своего ранения в бою за Георгиевку воевал Василий Говорун, «ФАКТЫ» о нем писали. Он пришел на Майдан, будучи дедушкой. А оттуда ушел на фронт…
Вместе с «Айдаром» освобождала населенные пункты Металлист, Цветные Пески, дорогу от Счастья до Луганска. Была в батальоне и в его черный день, когда погибли 26 наших бойцов. Пытаясь договориться о том, чтобы забрать их тела, я и попала в плен. Но это уже было после ранения.
— Когда вы получили ранение?
— 23 июля 2014 года. 17 июня, когда украинским войскам оставалось пройти полтора километра до Луганска, объявили первое перемирие. Пришлось отступить. Но россияне режим прекращения огня не соблюдали. Мы заняли позиции в 10 километрах от Луганска у высоты Веселая Гора близ села Цветные Пески. Россияне накрыли наши позиции минометным обстрелом. Первой миной меня отбросило на три-четыре метра. Осколки второй мины впились в ногу. Меня контузило.
Обстрел был утром. Но меня не сразу нашли. До шести вечера я пролежала, присыпанная землей. Сначала меня госпитализировали в Старобельскую больницу на Луганщине, затем отправили в Харьков. После побывки дома 28 августа вернулась в строй. И вскоре попала в плен.
— Как это случилось?
— Пятое сентября 2014-го называют черным днем 24-го отдельного штурмового батальона «Айдар». Две группы попали в засаду на трассе Счастье — Луганск в районе высоты Веселая Гора. Бойцы «Айдара» вместе с ребятами из 80-й отдельной аэромобильной и танковой бригады оказались под огнем диверсионной группы россиян «Русичи» во главе с Алексеем Мильчаковым — неофашистом из Санкт-Петербурга. Они добивали погибших. Мучили их — вспарывали животы, разбивали головы, расчленяли, поджигали. Один из бойцов, которому довелось забирать тела, сказал, что таких зверств не видел даже в Афганистане, где служил в свое время.
Тогда погибли 26 бойцов «Айдара» и более 20-ти 80-й аэромобильной и 1-й танковой бригад. Читала, что точное количество десантников и имена погибших в том бою до сих пор не установлены. Оккупанты никак не хотели идти на переговоры, чтобы отдать нам тела. Вызвалась быть переговорщицей, аргументировав, что я женщина, медик, может, меня не тронут. Прошла шесть километров по территории, которую контролировали боевики «ЛНР» в своей красной куртке медика-волонтера, в которой была и на Майдане. В руках несла белую футболку с красным крестом — в качестве белого флага.
Старший блокпоста «ЛНР» связался со своим командованием в Луганске и сообщил, что мы с капелланом батальона отцом Владимиром Мисечко приедем забирать тела погибших. Договоренность была достигнута.
7 сентября в 15.00 мы добрались до места. Пока шли туда, видели, как танки и БТРы противника чистили «зеленку» и добивали наших солдат. Батюшка собирался отпевать погибших, пока мы будем укутывать их в мешки. Но в этот момент туда подъехали кадыровцы, а они не подчинялись «руководителям «ЛНР». Нас с батюшкой взяли в плен.
— Где вас содержали?
— 12 человек находились в одном помещении. Это с отцом Владимиром, бойцами из разведки 80-й аэромобильной бригады, а также бойцы из 1-й танковой и батальонов территориальной обороны разных городов страны. Я была среди них единственной женщиной.
Сначала нас держали в подсобном помещении здания Луганской таможни, затем в каком-то гараже, потом в подсобке автосалона за бронированной дверью. Везде было так тесно, что мы и прилечь не могли — все время сидели. На улицу выводили два раза в день минут на 30. Туалет был на улице. На ночь мужчинам выдавали пластиковую бутылку, а мне как справлять в нее нужду?! Руки и ноги у меня постоянно отекали.
Кормили два раза в день маленькими порциями. Воды давали мало, ее привозили в канистрах из-под солярки. У всех болели желудки. Сигарет не давали. Привезли табак и газеты, мы делали из них самокрутки.
«Элэнэровцы» нас не били, берегли как обменный фонд и старались спрятать от кадыровцев, но это удавалось не всегда. Те нашли нас в автосалоне и сильно избили. Меня били головой о капот автомобиля, проломили череп. При мне моего земляка, 29-летнего танкиста Андрея Демиденко из Чернигова, избили так, что сломали ему позвоночник. У нас на глазах до смерти забили двух «айдаровцев»: бойцу с позывным «Борода» пробили голову, а бойца с позывным «Дядя Миша» подвесили за руки и били, пока он не перестал дышать.
Сначала нас просто били. Затем выбивали сведения: сколько у нас техники, людей. Я ответила, что занималась ранеными и погибшими. Тогда мне устроили своего рода экзамен — велели зашить руку раненому пленному под наблюдением их доктора.
Кадыровцы были очень агрессивными и хотели вообще всех пленных поубивать. Не раз выводили нас босиком на расстрел и стреляли поверх голов, грозились выстрелить в живот. А это очень мучительная смерть. Я как-то не выдержала и предложила: «Я сделаю все что скажете. Только ребят не трогайте».
— Они выдвинули какие-то требования?
— Требовали дать интервью Russia today. Ребята отказались. Чтобы их за это не убили, я сама вызвалась сделать это. На съемку приехал известный английский пособник оккупантов Грэм Филлипс. Перед интервью с ним мне показали гроб, который стоял на крыше припаркованной у автосалона машины, сказав, что «это — для меня». Конечно, я говорила Филлипсу о том, что к нам в плену относятся хорошо, кормят нормально. Это был «репортаж с петлей на шее». А этот «журналист» самодовольно улыбался. Думаю, он прекрасно знал, как нам тут в плену на самом деле. Спустя 24 дня, 2 октября, нас обменяли. А танкист Андрей Демиденко пробыл в плену 52 дня — его обмен постоянно срывался из-за возобновления боевых действий.
— Сколько вы побыли дома после освобождения? Как близкие отнеслись к тому, что вы опять отправились на фронт?
— 29 октября 2014 года снова вернулась в АТО. Мама (ей сейчас 82 года) собиралась вызволять меня из плена. Думала, что приковыляет со своей палочкой в Луганск, и боевики, увидев ее, сжалятся и отпустят меня. Но ее отговорили от этого опрометчивого шага. Мама меня не останавливала, но недоумевала: «Не пойму, где у тебя дом — здесь или на фронте?»
* Ко Дню медработника Украины Татьяна Борисенко получила очередную народную награду — орден «За милосердие и заботу»
— Где еще воевали?
— С мая 2014-го по 2015-й была медиком в батальоне «Айдар». В феврале 2015-го освобождали Сизое, Болотное, несли вахту под Счастьем и Крымским. В июне 2015 года перешла в роту разведки 128-й горно-пехотной бригады. С ними несла боевую вахту в Песках, затем на позиции «Зенит» — в районе шахты «Бутовка». Там в июне 2016 года в результате минометного обстрела меня в очередной раз контузило. А через три месяца по состоянию здоровья списали. Кстати, домой привезла служебную собаку и флаг Украины, на котором расписались все 12 человек, которые были вместе со мной в плену.
— Где же вы там взяли флаг и собаку?
— Овчарка-сапер Чита приехала в зону АТО с документами — своими и кинолога. Но тот на фронт ехать побоялся, сбежал прямо с поезда, оставив животное. Чита никого к себе не подпускала. Но мне удалось с ней подружиться. За три месяца до «дембеля» она сильно заболела, стала лысеть. Я ее вылечила. И конечно, забрала с собой. А флаг у меня из Луганска. В здании Луганской таможни висели герб Украины и флаги. Герб при нас разбили, а флаги боевики стали бросать себе под ноги и топтать. Один я подняла и спрятала под одеждой. Конечно, если бы его нашли, то меня убили бы. Но, к счастью, обошлось. Теперь флаг хранится в музее Вознесенской сельской школы, в которой я училась. Когда Луганщина станет нашей, верну его в Луганск, повешу на прежнее место.
Справка «ФАКТОВ»
У Татьяны Борисенко две правительственные награды: знак Министерства обороны «За образцовую службу» и орден «Княгини Ольги» III степени, а также масса народных наград: Рыцарский крест, орден «За мужество и милосердие» № 001, «За милосердие и заботу».
Фото Алены Белозерской и Татьяны Миргородской
16987Читайте нас в Facebook
