«я никогда в жизни не ударил женщину. Может быть, поэтому распался мой первый брак»
На фестивале «Кинотур» знаменитый режиссер презентовал свой последний фильм «Украина. Становление нации». Ежи Гофман — мастер жанрового кино и абсолютный чемпион по кассовым сборам. В его картины некогда вкладывало большие деньги коммунистическое государство, сегодня это делают польские олигархи, которые в детстве по сто раз бегали на «Пана Володыевского», «Потоп», «Прокаженную» и, конечно же, «Знахаря». Несмотря на огромную популярность Ежи Гофман оказался скромным и общительным человеком. В гостиничном номере житомирского отеля знаменитый режиссер дал эксклюзивное интервью «ФАКТАМ», в котором поведал о незабываемых уроках своего отца; о том, какую роль в его жизни сыграла жена-украинка; каким образом его дочь оказалась в американской энциклопедии; а также о том, как он отказался от необычного подарка магараджи.
«Все украинские чиновники обещают купить фильм, но пока воз и ныне там»
— Я отлично понимаю украинский, но говорить на нем даже не пытаюсь, — признался Ежи Гофман. — Не хочу калечить великий язык, на котором разговаривал сам Шевченко, это было бы кощунством с моей стороны, поэтому буду беседовать с вами на русском. Прежде всего, хочу поблагодарить президента фестиваля Павла Ментова и генерального директора Валентина Кузнецова за приглашение. В Житомире я имел возможность не только представить свой фильм «Украина. Становление нации», но и, самое главное, услышать мнение зрителей — простых украинцев.
В первую очередь фильм нужен молодежи. Уверен, картина может взволновать и оставить след в душе. Фильм «Украина. Становление нации» — не краткий курс истории. Он должен подтолкнуть украинцев к тому, чтобы осмыслить историю своей страны, узнать, кем был твой дед-прадед, поинтересоваться становлением своего города, области. Потому что лишь у того человек есть будущее, который знает свое прошлое.
Не скрою, что название книги Леонида Кучмы «Украина — не Россия» спровоцировало меня создать фильм «Украина. Становление нации». Меня изумило название книги, ведь как поляку мне вполне понятно, что Украина НЕ Россия, так же как Польша НЕ Германия. Но если появилась такая книга, написанная президентом страны, значит, есть большая проблема.
Над фильмом я работал около пяти лет.
За это время собрали огромный фонд — более 20 часов кино- и фотоматериалов об Украине, полученных из Канады, Соединенных Штатов, Германии, Англии, Швеции, России и, конечно, Польши. Есть уникальные кадры. Мы готовы продать картину вместе с фондом. Вот уже несколько месяцев ведем тщетные переговоры с разными украинскими министерствами. Все чиновники обещают купить фильм: и министр культуры Украины, и телевидение. Но пока воз и ныне там.
Мы специально задержали премьеру в Польше, потому что было бы неэтичным презентовать фильм об Украине до показа на ее родине. Однако картина появится уже в декабре в Соединенных Штатах и Канаде. На фильм потрачены большие деньги (более четырех миллионов долларов), которые нужно как-то вернуть. Мы подождем еще немного и, если не договоримся, пустим киноленту в прокат.
Меня постоянно спрашивают, почему я, поляк, снимаю фильмы об Украине. Ответ очень простой — история наших держав переплетается. Пусть не всегда эта история была радостной и веселой, чаще драматичной. Столетиями мы ссорились и враждовали между собой, а затем встречались в ссылках. И поляки, и украинцы — в кандалах. И приходило, может быть, слишком позднее переосмысление: а стоило ли драться? Молодежь наших стран уже давно сдружилась между собой, а старшее поколение должно забыть взаимные обиды.
«Меня депортировали из Польши в Сибирь в восемь лет»
— Легко ли вам, знаменитому режиссеру, добывать деньги для съемок?
— Мне легко, потому что я оптимист и всегда с большой надеждой смотрю в будущее, — заявляет Ежи Гофман. — Помню, как мы 11 лет(!) доставали деньги на создание фильма «Огнем и мечом». Никто уже в это не верил, говорили, что скорее кактус вырастет у меня на ладони, чем удастся собрать средства на картину. Ведь когда деньги давало государство, в стране процветала цензура, а закончилась цензура — не стало денег. И все-таки произошло чудо. Неожиданно мы встретили «сумасшедшего» человека, президента крупного пивоваренного завода, и он выделил сумму на начальный бюджет фильма. Потом познакомились с директором банка, который поверил в наш успех и дал… кредит. А если учесть, что последний раз польский банк давал кредит в 1939 году, то можно понять, как рисковал банкир. Конечно же, создатели фильма заложили все свое имущество и могли проиграть, но мы победили и уже через шесть недель проката полностью вернули вложенные в картину деньги.
— В одном из интервью вы признались, что депортация в Сибирь спасла вам жизнь. Каким образом?
— Это парадокс, но это правда. Ведь я по происхождению еврей. Предки моей матери — раввины — пришли из Испании в Польшу в XVI столетии. Так что, останься я в Польше, шансов пережить гитлеровскую оккупацию имел бы немного. Во время войны погибли родители моей мамы, ее сестра с семьей, все кузины, в общей сложности 27 человек. Спаслись лишь несколько человек, которых перепрятывали поляки, рискуя собственной жизнью.
В сибирской ссылке умерли мои дед, бабушка, сестра бабушки и дядя. Меня вывезли с родины в 1940 году в возрасте восьми лет. Поселили в Новосибирской области в лагере «спецпереселенцев». У заборов стояли вышки с вооруженными охранниками. Первые слова, которые я там услышал и запомнил на всю жизнь, произнес комендант поселка Каштаки: «Никто и никогда отсюда не уедет, каждый должен привыкнуть к мысли об этом, а если не привыкнет, то сдохнет». Спецпереселенцы имели право удаляться от места жительства на пять километров — только этим мы отличались от зэков.
Переселенцы трудились на местном лесоповале. Основная масса людей погибла уже в первый год. Люди умирали от цинги, голода и ужасных климатических условий. Семью Гофманов спасло то, что отец и мать Ежи были хорошими врачами. Иногда родители, уезжая в другие совхозы, оставляли сына одного на пять-шесть недель. Зато потом привозили что-нибудь съестное: несколько гусиных яиц, патоку с сахарного завода. Чтобы не умереть с голоду, семья занялась выращиванием картофеля. Из картошки Гофманы готовили абсолютно все. Мерзлые клубни — сладкие на вкус — заменяли Ежи конфеты.
Когда началась Великая Отечественная война, советское руководство и правительство Польши в эмиграции подписали договор, согласно которому поляки перестали быть врагами народа и получили амнистию. Семье Гофманов разрешили селиться, как вольным.
«Я просто ошалел от увиденного: сотни, тысячи лотков с хлебом, мясом, колбасой!»
— Отец рвался на фронт, — продолжает режиссер. — Но в наших краях появился его бывший пациент, крупный деятель довоенной соцпартии Польши профессор Малиняк, которому папа перед войной спас жизнь. После подписания договора профессора назначили представителем польского правительства в изгнании по Новосибирской области и Алтайскому краю, со штаб-квартирой в Барнауле. Он уговорил родителей переехать в Алтайский край, где обитало много наших соотечественников, но не было ни одного польского врача. В конце концов, в 1943 году отец ушел на фронт. Мать продолжала работать врачом, а на меня полностью легли заботы по дому. Сразу по окончании войны отец прислал нам личный вызов. В июле 1945 года мы уже были в Польше.
— Что первое вам запомнилось по возвращении на родину?
— Развалины Варшавы, панорама которой была видна через Вислу — это был мертвый, черный и полупустой город. Но даже не это меня поразило, ведь мы и раньше повсюду встречали полностью уничтоженные, выжженные селения. Изумили сотни, тысячи лотков с белым хлебом, мясом, колбасой! Жратвы в Польше после шести лет оккупации было неимоверно много. И естественно, что я, пребывавший много лет в полуобморочном от голода состоянии, просто ошалел от увиденного.
Это изобилие продолжалось несколько лет, а потом все начало исчезать. Помню, как однажды подростками мы зашли в один кабачок. Не нужно удивляться, что в 15-16 лет мы курили, пили, и это считалось почти нормальным. Военное поколение было особенное — оно давало нам на многое право, потому что мы не по своей вине в 13 лет становились взрослыми людьми. Так вот, в кабачке под стеклом огромной витрины лежала только полувысохшая селедка цвета химического карандаша. Мы заказали по сто граммов водки, а закусить было нечем.
— Расскажите о своих родственниках.
— Мой дед по линии отца был настоящий великан и носил такие же огромные усы. Он был очень красивый, на него даже 70-летнего заглядывались женщины. Он мог схватить моего отца, который тоже не был крошкой, и легко подбросить его вверх. Никогда в жизни он не повысил на меня голос. Когда я был в чем-то виноват, он сердито дергал себя за ус и говорил: «Пастух последний!» Это было самое обидное ругательство из его уст. Я тогда прятался от стыда под стол. Когда дед умер от воспаления легких, я чуть не сошел с ума, настолько сильным это было для меня потрясением. Я обожал бабушку по линии мамы и мог часами, спрятавшись где-то в углу комнаты, наблюдать за тем, как она расчесывает свои длинные, до пят волосы без единой седины.
Мама научила меня любить романтизм, польскую поэзию, литературу и историю. Она всегда верила, что мы вернемся в Польшу и не хотела видеть меня безграмотным. Отец преподал мне три урока, которые остались в моей памяти на всю жизнь. Однажды я пришел из школы в слезах и пожаловался, что меня поколотил старший парнишка. Отец достал из шкафа свой офицерский ремень, оставшийся еще со времен Первой мировой войны, и так отшлеил, что вся задница была синей. После этого я никогда в жизни не жаловался.
— А когда спустя три месяца отца вызвали в школу за то, что я, первоклассник, пеналом выбил зуб мальчишке из третьего класса, — продолжает Ежи Гофман, — отец только спросил, за что я ударил парня. Я честно признался, что тот обзывался, а бил пеналом потому, что не мог дотянуться до обидчика, он намного выше меня.
Второй раз отец избил меня тем же ремнем за то, что я проиграл чужие деньги. После этого я играл в азартные игры только на свои. Был еще и третий урок. Уже в Сибири, когда отец находился на фронте, я платонически влюбился в сестру друга. Но по селу пополз слух, что у нас «взрослая» любовь. Я предупредил сплетницу, чтобы не врала. Поговорил с ней во второй раз. А в третий — на виду у всех ударил ее по лицу. Мама обо всем написала отцу, и он целый год в своих письмах с фронта не упоминал обо мне. Он не мог наказать меня ремнем, потому что был далеко, и решил это сделать иным способом. После этого я никогда в жизни не ударил женщину. Может быть, именно поэтому распался мой первый брак.
«Если бы не случай, возможно, я никогда больше не увидел бы свою дочь»
— Моя первая жена была армянка, и, согласно армянским традициям, в споре с ней я должен был поставить ее на место, — объясняет режиссер. — С Марленой мы прожили всего два года. Это был студенческий брак, от которого у меня осталась дочь Йона. После развода, когда дочери было всего девять месяцев, мать отвезла ее в Армению. Встретились мы лишь спустя десять лет. И если бы не случай, возможно, я никогда больше не увиделся бы со своей дочерью.
Узнав через прессу о том, что я нахожусь на одном из кинофестивалей в Москве, Марлена явилась ко мне с необычной просьбой. И рассказала историю, похожую на сценарий для триллера. В США жил старый армянин. Однажды, гостя в Польше, он нашел там маленького мальчика-армянина, усыновил его и увез в Америку. Спустя годы он решил показать сыну, гражданину США, его этническую родину и привез того в Армению. Там, разволновавшись после встречи с родственниками, старик умер. Советская власть не отпустила мальчишку обратно в США, он остался в СССР.
Прошло 15 лет, мальчик повзрослел, познакомился с Марленой, моей первой женой, и они поженились. Затем молодой человек отправился в Москву, несколько суток прятался в подворотне дома, расположенного напротив американского посольства, и, улучив момент, прорвался внутрь с заявлением, что он гражданин США. Американцы, убедившись в том, что сказанное — чистая правда, потребовали вернуть их подданного. Марлене как жене американца объяснили, что она вместе с мужем может выехать в Штаты, а ее дочь Йона, уроженка Варшавы, останется жить в Армении. Не зная, как поступить, Марлена привезла девочку в Москву и сказала, что ради будущего дочери я, отец, обязан отвезти Йону к себе в Польшу. А позже, когда Марлена устроится на новом месте, она заберет ее к себе.
Разумеется, я согласился помочь, но как это сделать? За советом пошел в наше консульство и, рассказав в чем дело, попросил содействия. После долгого размышления земляки посоветовали мне «потерять» свой паспорт и заявить об этом. А новый документ мне выдали уже с записью о том, что я въезжал в страну вместе с маленькой дочкой. Моя вторая жена Валентина очень волновалась, как мы станем пересекать границу, а вдруг пограничники о чем-нибудь спросят дочку на польском? Тогда я пошел в «Детский мир» и купил огромного мягкого медведя — в два раза больше, чем девочка. Я дал Йоне игрушку и сказал: «Держи крепко мишку и, умоляю, ничего не говори, я иду следом за тобой». В аэропорту все любовались девочкой, которая несла большого мишку. И нас, слава Богу, никто не зацепил. Дочь прожила с нами три года, а потом Марлена забрала ее в США.
Сегодня мы с первой женой настоящие враги, но это не мешает быть нам большими друзьями с дочерью. Дочь сохранила свою девичью фамилию Гофман, и я ужасно горжусь этим. В американской энциклопедии есть имена четырех парней и одной девушки, которые изобрели первый персональный компьютер. Так вот, эта девушка — моя дочь.
«Валя так очаровала индийского магараджу, что он подарил ей… слона»
— Со второй женой вы прожили долго. Никогда не жалели о том, что женились на ней?
— Вы знаете, когда писателя Зингера спросили, не думал ли он о том, чтобы разойтись со своей женой, он ответил, что неоднократно думал о том, чтобы ее убить, но никогда, чтоб разойтись, — улыбается Ежи Гофман. — Я считаю себя чертовски счастливым человеком. Моя вторая жена Валентина, с которой я прожил 33 года, сыграла в моей жизни огромную роль. У нее была просто звериная интуиция. Она, словно настоящая ведьма, чуяла плохих людей и в два счета выбрасывала их из дому и даже из нашей жизни. Валя могла убить любого, кто пытался меня обидеть.
Рассказывая о своей жене, Ежи Гофман едва сдерживает слезы. С невероятной теплотой описывает свою Валю. Оказывается, она была очень маленького роста и имела размер ноги, как у Дюймовочки. Режиссер с огромным трудом доставал ей 34-й размер обуви, специально бегая по бутикам Парижа и Милана.
— На днях один из лучших писателей Польши Тадеуш Конвицкий, вспоминая о моей жене, сказал: «Я помню тот день, когда ты привел Валентину в ресторан знакомиться с нами. В ней было что-то необыкновенное», — продолжает собеседник. — И это истинная правда: где бы ни появлялась моя жена, она кругом оставляла о себе неизгладимое впечатление. В нее буквально все влюблялись. Однажды, путешествуя по Индии, Валя так очаровала одного магараджу (высший титул у индусов. — Авт. ), что он подарил ей огромного… слона. Мы чуть в обморок не упали от такого презента. Магараджа даже предложил организовать доставку слона в Варшаву! Но как объяснить, что слон нам не нужен? Дело в том, что в Индии считается дурным тоном отказаться от подарка. Нам с большим трудом удалось убедить магараджу, что его подарок нам очень дорог, но у нас нет возможности за ним ухаживать.
Валентина была настоящий другом режиссера. Он признается, что без нее, может быть, не было бы знаменитого Гофмана. Мэтр очень тяжело воспринял болезнь жены — рак груди. Супруги до последнего верили в чудо, посещая всевозможных знахарей, но слишком поздно обратились к врачам.
— Нам присылали снадобья со всего мира, — вспоминает режиссер. — Валя принимала все и верила, что болезнь вот-вот отступит. Однажды так и произошло, жена неожиданно почувствовала себя лучше. Но это было только кажущееся облегчение. Спустя несколько дней ей стало совсем плохо. В больнице мне сказали, что через несколько недель жены не станет, но заверили, что ей совсем не будет больно, и пообещали, что она умрет во сне. После услышанного у меня под ногами зашаталась земля. Я не представлял, как можно жить дальше и нужно ли жить вообще. На тот момент я снимал фильм «Огнем и мечом», эта картина меня спасла.
— Вы снимаете сложные исторические фильмы, у вас много консультантов?
— Когда снимал «Пана Володыевского», у меня было десять консультантов, в «Потопе» — только пять, в «Огнем и мечом»… ни одного. Они мне уже не нужны, настолько я хорошо «вошел» в XVII столетие.
— Вы умеете готовить?
— Могу приготовить «голенку в пиве». Свиную ногу нужно сначала проварить в воде, затем залить пивом и запечь в духовке. Могу сварить настоящий украинский борщ, суп-лапшу, польский борщ.
— Украинский борщ научила вас готовить жена-киевлянка?
— Конечно. Она изумительно вкусно готовила, но не прочь была отведать и мои блюда.
808Читайте нас в Facebook
