«не везет — это когда пилот выпрыгивает с парашютом из подбитого вертолета и думает, что спасся, а машина его догоняет и винтом разрубает пополам»
Когда в батальоне специального назначения, где служил старший лейтенант Боков, узнали, что есть решение возвращать их в Союз, радости не было предела. Но зимой?.. В это время года подняться на перевал граничило с самоубийством — почти пять тысяч метров над уровнем моря!
В путь колонна тронулась ранним утром. Техника не шла — ползла по горной дороге, как будто ощупывая ее колесами. Люди замерли, боясь не то что двигаться — говорить и дышать. Мало того что существовала угроза попасть под обстрел или напороться на мины, сама заснеженная дорога могла подвести. И подвела! Два автомобиля, двигавшиеся в сцепке предпоследними, будто споткнувшись, подались назад и стали сползать с дороги. «Господи, да где же ты?» — едва не выкрикнул ехавший следом Виталий Боков. И будто кто-то невидимый разорвал сцепку. Задняя машина, в которой не было людей, кувыркаясь, понеслась вниз по склону горы. Передняя же, поднатужившись, вскарабкалась на дорогу.
Афганистан отпустил колонну домой.
«Солдат судьбу не выбирает: куда пошлют — там умрет. Или выживет»
Получив назначение в Афганистан в 1986 году, Виталий Боков воспринял его как нечто само собой разумеющееся. Конечно, поступая на факультет разведки Рязанского воздушно-десантного училища, он, как и многие его одногодки, воевать не собирался. Защищать Родину в его представлении значило служить, пусть и в трудных условиях, но на территории СССР. А если за границей, то в Германии, Чехословакии, Венгрии… И первое назначение он действительно получил в эстонский городок Вильянди. Женился, стал отцом. Но сынишке не исполнилось и года, когда ему прямо на утреннем построении вручили предписание: в течение суток покинуть расположение части и отбыть в Ташкент — интернациональный долг зовет! Значит, пора испытать себя по-настоящему, воспринял Виталий новое назначение.
- Виталий, жена плакала, провожая вас в Ташкент?
- Крепилась. Я отвез ее к родителям в Рязань. Тесть мой служил на Кубе во время Карибского кризиса. Стрелять ему не довелось, но под американскими пушками посидел. Он пожелал мне удачи.
- И она была у вас?
- Наверное, была. Живой же!
- А могло быть иначе?
- И много раз. Нас, конечно, хорошо учили. Но теория — это теория.
- Хороша теория. Я видела в вашем выпускном альбоме, как курсанты кирпичные столбики рукой разбивают, а то и лбом…
- И все равно это теория. Знаешь, например, что на войне убивают. Но вот прилетели мы с товарищем в Кабул. В Ташкенте самолет взлетал, можно сказать, по-граждански. А в Кабуле садился по-военному, то есть без выкрутасов, резко — чтобы не попасть под обстрел. К месту назначения — в Баракинский батальон — добирались на попутном вертолете. А он — после операции. Садимся и видим носилки, на них черные полиэтиленовые мешки — тот самый «груз 200». На взлете носилки по салону — «вж-ж-ж!» На посадке — обратно «вж-ж-ж!.. » Вот это уже реальность.
Скажу честно: первое время боялся лишний раз с брони сойти. Но быстро понял, что это не спасение. Именно с брони меня и снесло два раза — две контузии получил. Да если пойти на поводу у страха, можно просто с ума сойти! Ведь в Афганистане неприятности подстерегали на каждом шагу. Захожу в палатку. Сидит мой сослуживец и смотрит на чайник. «Чай пьешь?» — спрашиваю. «Нет, — отвечает, — саперов жду». А дело в том, что чайник мог оказаться «сюрпризом». Наливаешь в такой воду, кипятишь, зовешь товарищей. Но чтобы разлить кипяток по чашкам, требуется нажать кнопку на крышке — тут-то мина и взрывается. От войны не спрячешься.
- Некоторые, однако, прятались. И как вы к ним относились?
- Стремление выжить естественно для человека. А если говорить о солдате — тем более. Потому что он свою судьбу не выбирает: куда пошлют — там умрет. Или выживет. Последнее, конечно, предпочтительней. Но важно, какой ценой! Был в моей группе сержант Толик Лесников. Я его всегда ставил в головной дозор — это люди, которые идут впереди группы на таком расстоянии, чтобы если что, остальные не пострадали, а наоборот — тех, первых, могли выручить. Ходили ночью — по звездам, по памяти… Ведь подсветить ничего нельзя, а значит, на карту не взглянуть. Так вот идем однажды — темень!.. Вдруг Толик остановился, дождался меня и рукой показывает: пощупай. Трогаю — проволока. Растяжка! Я поставил в этом месте автомат так, чтобы остальные поняли, куда нельзя ступать, и группа перешагнула растяжку.
Сам же Толик разулся, закатил брюки до колена и пошел дальше, ощупывая тропу голыми ногами. И еще три растяжки обнаружил! Вот так можно выживать.
Можно и по-другому. У нас в спецназе закон — своих врагу не оставлять. Попавшего в беду выручали или выносили мертвым при любых обстоятельствах и любой ценой. На фоне этого представьте: вышла группа на боевое задание. Один солдат уходит якобы за водой и пропадает. Час его нет, другой… Нашей группе было поручено его искать. Двое саперов погибли, пулеметчик ранен. А потом оказалось, что тот солдат просто сбежал к душманам. Со временем я узнал, что его на кого-то выменяли, но командование решило в батальон его не возвращать. Это правильно. Плохо бы ему пришлось.
А другие после тяжелейших ранений просили направить их обратно. Одного, помню, вывезли с поврежденным позвоночником в таком состоянии, что не помогли три вколотых шприца обезболивающего, а больше нельзя — умрет. Он просит — такое я до сих пор только в кино видел — застрелить его. Да разве же это возможно?! Потом ему удачно сделали операцию. Выжил и вернулся к нам дослуживать.
«Самые тяжелые известия летчикам сообщали… женским голосом»
- Кроме как вернуться с задания живым, были ли другие радости?
- Главные — две: баня и почта. Там как «афганец» (сильный сухой ветер. — Авт. ) подует, поднимается не пыль — мука. Прямо слоем налипает. И помыться — это такое счастье! Ну и почта. Это наши письма в Союз просматривались, а родные писали много и подробно.
- А вы о чем им писали?
- Конечно, не о том, что кого-то убили или ранили. И нельзя, и зачем расстраивать? Помню один случай. Выручали группу, которая вела бой в горах и попала в окружение. Человек девять взяли на борт без труда, потому что они сидели на склоне. А часть группы высоко, вертолету сесть негде, и пилот буквально одним колесом зацепился за обрыв и висит. Обстрел идет по полной программе. Одна пуля попадает в топливопровод. И тут слышу то, что летчики, как правило, слышат один раз в жизни. Женский голос говорит: «У вас пожар в хвостовом отсеке».
- Женский-то голос откуда?
- Считается, что мужчины в стрессовых ситуациях на женский голос реагируют спокойней. Ведь главное — не допустить паники. И автоматическое оповещение о каких-либо неполадках озвучено женским голосом. Так вот, пожар в хвостовом отсеке. Я — к пилоту висящего на одном колесе вертолета: что, мол, делать? Ответ: гасить! Как? Чем? Я бросил на пробоину свой рюкзак — и пламя исчезло. Тут врывается в салон солдат, на котором штаны горят. Я его за шиворот обратно — на землю. Называется, спасать прилетел, да? Но ведь от него все может загореться. Погасили на нем пламя. Люди садятся в вертолет, а в это время с борта отстреливаются. Но вывезли всех! Горючего как раз до аэродрома и хватило. Только когда написал отчет, поел, меня начало трясти. А ведь в тот день я собирался писать письмо домашним. Сижу и думаю: о чем? Написал, что накануне ходили в баню, потом я партию в шахматы у товарища выиграл. А главное, что скоро приеду в отпуск.
Кстати, после отпуска тяжелее было возвращаться в Афганистан, чем в первый раз лететь. И домашним тяжелее, и мне самому. Контузии сделали свое дело.
«Ничего вам не должно быть страшно, бойтесь только спецназа — он везде»
- Но не думайте, что только нашим солдатам было страшно, — продолжает Виталий Боков. — Как-то переводчики принесли нам радиоперехват. Отправляя караван из Пакистана, какой-то душманский вождь напутствовал своих «братьев»: дескать, вы идете на правое дело и ничего вам не должно быть страшно, бойтесь только спецназа — он везде. И боялись! У меня был такой случай. Взяли караван. Ну, постреляли… Один душман лежит — вроде убитый. Присмотрелись — живой. Оказывается, он был в обмороке. Очнулся — стал кричать: ненавижу, дескать, «шурави»!
- Но вот приказ — домой, в Союз!
- Конечно, мы обрадовались. Но по-настоящему прочувствовали его, когда перешли горы. А значит, позади остались и душманы, и засады… У Александра Розенбаума есть песня «Караван», там припев: «И сегодня там по моим следам кто-то снова берет караван». Так вот, за нами уже никто не шел брать караван. И его не ждала пуля. Впереди равнина и где-то там граница. Смотрю в ту сторону, навстречу ветер холодный, а из глаз слезы льются. Я таких чувств никогда не испытывал.
Наш отряд вышел 6 февраля и стоял уже на советской стороне до тех пор, пока границу не перешел последний солдат. Ведь думали, что вслед за нашими войсками могут душманы потянуться. Но этого не случилось.
- С орденами вернулись?
- Есть немного: две Красных Звезды и «За службу Родине».
- Вы сейчас часто с друзьями видитесь?
- Я и работаю с ними. Афганцам друг с другом легче. Мы одинаково многие вещи понимаем: что — хорошо, что — плохо, как можно поступить, а как — нет.
- Помогаете безработным афганцам?
- Среди моих друзей таких нет. Зато есть пример. Директор фирмы, где работаю. У него сильно травмирована рука. Перенес несколько тяжелых операций. Сейчас говорит: «Будь я таким, как все, вряд ли чего-нибудь добился бы. А так мне отступать было некуда». Как инвалид он имеет право и другим советовать: не ждите никакой милости ни от кого, не вздыхайте — мол, не повезло. Знаете, что такое на войне «не повезло»? Это когда пилот выпрыгивает с парашютом из подбитого вертолета и думает, что спасся, а машина его догоняет и винтом разрубает пополам. Я это видел своими глазами.
685Читайте нас в Facebook
