«с каторги бежали обычно по три человека: одному была уготована участь «пищи»
«Услышав, что расстрел заменили десятью годами лагерей, я плакал и повторял: «Спасибо!»
Истребовав свое дело из архива в 1989 году, Андрей Филиппович наконец-то понял, за что его арестовали в 1941-м.
- Думаю, что дружной семье моих родителей одинокая соседка просто позавидовала, — говорит 84-летний Андрей Первой. К такому выводу он пришел, изучив историю доноса. — А тут я еще повод подал: пожаловался на усталость во время земляных работ, ведь, как только война началась, рыть окопы по всему городу стало святой обязанностью всех более-менее взрослых горожан. А последней каплей, видимо, стало то, что я племяннику той завистливой бабы влепил затрещину — за то, что обижал моего младшего брата. Вот и сочинила его тетушка донос, обвинив меня в «распространении пораженческих настроений» и «антисоветчине».
Жила семья собеседника не богато и по-своему сложно. Глава семейства инженер Филипп Первой до войны чуть не попал в число «врагов народа». Его отдали под суд после того, как в строящейся гостинице «Донбасс» случился пожар. Филипп Первой руководил этой стройкой. Но, быстро осознав, что такому высококлассному специалисту замену найти непросто, энкаведисты сняли с него обвинения и вернули на главные стройки города Сталино (так тогда назывался Донецк). Мать и отец очень любили друг друга, их сыновья прекрасно учились. Наверное, все это и было причиной зависти одинокой соседки.
- Если бы не моя судимость, я бы мог окончить институт, стать классным шахматистом, — размышляет бывший политзаключенный. — А когда я, 27-летний, вернулся с каторги, да с судимостью, меня еле прописали — даже не дома, а в общежитии, в соседнем городе Макеевке, и приняли только в техникум. Что обидно: допрашивал меня полуграмотный сержант — он даже фамилию мою не мог просклонять — так во всех падежах и писал: «Первой».
18 августа 1941 года люди в штатском забрали Андрея из дому, сказав его матери: «Мы должны кое-что выяснить». И с тех пор семья в течение восьми лет(!) ничего не знала о судьбе старшего сына. На запросы родителей просто не отвечали. А среди тел расстрелянных энкаведистами людей (вошедшие в октябре 1941 года в город немцы разрешили родственникам забрать непохороненные трупы с тюремного двора) Андрея родители не нашли. Первое письмо от сына пришло им только в 1949 году, когда зэкам разрешили писать на волю.
- В КГБ меня сразу постригли наголо и бросили в забитую до отказа людьми камеру, а ночью вызвали на допрос, — рассказывает Андрей Филиппович.
«НКГБ. Из протокола допроса от 18. 08. 41 г. «Следствие предлагает вам прекратить бесполезное запирательство и приступить к даче правдивых показаний о проводимой вами антисоветской агитации», — бывший «антисоветчик» скрупулезно собрал и аккуратно подшил восстановленную хронологию своего дела Ь 1063 1941 года. Школьника, ничего тогда не смыслившего в политике, жестоко били на ночных многочасовых допросах, угрожая пристрелить за отказ признать вину. 19 сентября 1941 года Андрея Первого приговорили к расстрелу по статье 54 пункт 10 (антисоветская агитация) тогдашнего Уголовного Кодекса УССР. Суд военного трибунала, на который привезли сразу 18 человек, длился, по словам собеседника, не как записано в протоколе — два часа, а минут 20 — без прокурора, адвоката и свидетелей. Только троих (из 18 осужденных) солдат, отставших от своих частей, отправили в штрафбат…
После слов «Приговор окончательный и обжалованию не подлежит» рыдающего подростка бросили в камеру смертников, где в душной полутемной комнатке на 20 квадратных метрах голого пола ждали своей смерти около 60 человек, обессиленных жарой и побоями. Там Андрей прождал казни 21 день. Без прогулок и бани, питаясь только пустой баландой. Каждый день по шесть-восемь человек уводили на расстрел. Утром 19 сентября 1941 года в числе 12-ти вызванных парнишка услышал и свою фамилию. Стал прощаться с жизнью, но…
- Нас неожиданно перевели в другое здание СИЗО, где зачитали приказ командующего Южным фронтом о замене расстрела 10 годами лагерей, — вспоминает бывший смертник. — Я плакал и повторял: «Спасибо!» Повзрослев, я понял, что, наверное, просто наверху решили: не экономно в военное время убивать рабочий скот.
«Два дня я спал бок о бок с трупом приятеля, скрывая от охранников, что он умер, и ел его пайку»
По этапу в Иркутскую тюрьму заключенных доставили только через два месяца. Сначала осужденных гнали до ближайшей железнодорожной станции пешком под ледяным дождем. Многих арестовали еще летом, и одеты они были соответственно. Тогда Андрей застудил ноги, которые так за всю жизнь и не вылечил. А при попытке к побегу мальчик потерял еще и зубы.
- До Урала нас везли в товарных вагонах, давая в пути только воду и пару сухарей, — вспоминает собеседник. — А в Куйбышеве пересадили в теплушки, по 150 человек в каждую. В центре теплушки была буржуйка, бочка (ведра на три) с водой и дрова. За воду дрались, а вши заедали до смерти. На каждой остановке из вагонов сбрасывали под откос по три-четыре трупа. Я не выдержал. На станции под Уфой, где нас впервые повели в баню, я воспользовался тем, что доски пола в раздевалке закреплены непрочно, и спрятался в подполье, собираясь бежать, когда все уедут.
Увы, беглеца вычислили на перекличке, нашли и покарали: привязав веревками к стене товарняка, распятого мальчика по очереди били охранники. Лишившись зубов, Андрей Первой больше попыток к бегству не предпринимал.
- В Иркутской области, где я работал на каторге, бежать пытались только матерые уголовники, но и их либо ловили, либо они погибали, — объясняет собеседник. — Бежали по три человека: одному заведомо была уготована участь «пищи», а двое оставшихся не находили поддержки у населения и начинали охотиться друг на друга…
Иркутскую тюрьму, где при царе сидел сам Сталин, бывший зэк вспоминает, как санаторий:
- В бане мы отмылись, отстирались и впервые спали в тепле на деревянных полках-настилах, а не на грязном полу. А утром нам дали по 400 граммов свежего ржаного хлеба и по 700 граммов горячего перлового супа с рыбой. Через день выводили на 20-минутную прогулку…
Но через четыре месяца, «откормив» уцелевших после этапа зэков, их погнали на каторгу — в поселок Свирск: рыть траншеи под водопровод и валить лес для эвакуированного Ленинградского авиационного завода. Работали потом и на самом заводе, и в местном колхозе. Портреты зэков-ударников, в том числе и Андрея Первого, даже в заводской газете помещали, только не писали, что они враги народа.
- За все 10 лет я так и не встретил в лагере «настоящих антисоветчиков» — тех, кто открыто бы выступал против советского строя, — делится своими наблюдениями бывший политзаключенный. — Может, не все, кто там находился (а там были и ученые мужи), рассказывали нам, простым смертным, о своих убеждениях? Но таких «антисоветчиков», как я, там хватало. Например, в 1946 году поступили к нам новички — военные, среди которых был сержант Ращупкин, прошедший и Отечественную войну, и Маньчжурскую кампанию. Он был осужден за то, что имел неосторожность восхититься… китайским фарфором. Тут же последовал донос, что он восхваляет «вражеские достижения». А в 1949 году в нашем карцере побывал… заезжий пропагандист! Это самый памятный курьез из моей лагерной жизни.
Лектор, допущенный в зону по случаю 70-летия товарища Сталина, говоря об успешных побегах «отца народов» из царской ссылки, так увлекся, что, явно забыв о специфике аудитории, выпалил: «Вот как надо бежать!» После этих слов пропагандиста тут же увели в карцер, где он пробыл 10 дней. По тем временам, можно сказать, легко отделался.
А в декабре 1942 года Андрей Первой снова оказался на грани смерти. «Тяжелостатейников», к которым относился и Первой, безо всяких объяснений переселили в БУР (барак усиленного режима), где ежедневно от холода и голода умирали по нескольку человек.
- Выход оттуда был только один: убить кого-нибудь, чтобы перевели в тюрьму, где было теплее, — вспоминает собеседник. — Бандиты, которые решались на убийство, потом еще два-три дня орали, «уговаривая» охрану прийти забрать жертву и их — убийц. Я же убивать не мог, но смертью своего замерзшего ровесника мне пришлось «воспользоваться». Я два дня спал на полу, обнимая труп парнишки, чтобы есть его пайку: говорил охране, что он болен, не поднимается.
Всех выживших после БУРа лагерная медкомиссия признала инвалидами первой группы и предложила родственникам (если они были поблизости) забрать их по домам. Истощенный Андрей уже не мог передвигаться и умер бы, если б… не отпетые уголовники, которые прозвали паренька Звездочетом и очень ценили. Обладая уникальной памятью, «грамотей» пересказывал им все прочитанное из литературы, астрономии, физики и учил играть в шахматы (на зоне их лепили из хлеба).
«Граф Монте-Кристо» и шахматы спасли мне жизнь»
- Вот пошли мои благодарные слушатели к самому главному пахану — бандиту с местных золотых приисков Мише Подлуцкому, которого я тоже пристрастил к шахматам, — и пожаловались: «Звездочет подыхает. А он нам еще «Монте-Кристо» не дорассказал», — вспоминает собеседник. — Подлуцкий попросил начальника лагеря включить меня в его бригаду, которая разгружала суда в порту на Ангаре. Хозяин лагеря хоть и удивился — зачем, мол, вам живой труп, — но посодействовал. Грузчиков кормили лучше, а в первый вечер зэки со мной еще и своими пайками поделились. Я съел… ведро баланды! Через неделю «труп» ожил, — шутит собеседник, подчеркивая, что он жалуется только на две проблемы: больные ноги и хорошую память. — А вот журналистов я люблю, — добавляет Андрей Филиппович.
- И за что же вы любите журналистов? — не удержалась я от вопроса.
- В 1963-м у меня произошел конфликт с судьей, у которой мы с родней делили наследство, — объясняет пенсионер. — Она пообещала мне — дословно — «рога обломать», а я пожаловался на оскорбление председателю суда. Но тот не принял мою сторону. Напротив, в отместку за коллегу взял и выселил мою семью из родительского дома, сфальсифицировав документы о том, что мой отец якобы построил этот дом на нетрудовые доходы. Но я через три года, пройдя 24 суда, таки отстоял свои права на родительский дом. Однако уже принятое судебное решение никто не хотел исполнять. Я отчаялся и обратился в газету «Правда Украины». Корреспондент приехал в Донецк, пошел к судье и написал правдивую «разгромную» статью. Через пару дней я вселился в родной дом и… уверовал в силу печатного слова.
Правда, сейчас в решении своей проблемы собеседник надеется не столько на прессу, сколько на здравый смысл. А дело вот в чем. Андрею Филипповичу как бывшему репрессированному обязаны бесплатно выделить машину «Таврия». На то есть соответствующий закон, изданный 15 лет назад, и Указ 2001 года «О мероприятиях по господдержке бывших политических узников и репрессированных». В очереди на машину Андрей Филиппович стоит под номером 371. Таким льготникам на всю Донецкую область выделяется примерно 20 машин в год. То есть, чтобы получить машину, 84-летний инвалид первой группы (и, понятно, другие очередники аналогичного возраста) должен дожить, минимум, лет до 100-105…
- Но я верю, что здравый смысл и справедливость восторжествуют, — не без оптимизма заявляет собеседник. — Смерть Сталина 5 марта 1953 года и хрущевскую оттепель я встретил уже на свободе. И тогда уже понимал, что не один Сталин виноват в репрессиях. Вот хоть возьмем завистливых соседей-доносчиков: при пересмотре моего дела (для реабилитации) они дружно отвечали, что ничего не помнят или слышали «что-то с чьих-то слов». Кто их заставил оклеветать меня? Или хоть тот безграмотный следователь: зачем он подростка бил? Неужели не понимал, что я еще ребенок, далекий от политики…
387Читайте нас в Facebook
