«Я боялась, что нас расстреляют»: Анна Панова о встрече с российскими солдатами

«Это была настоящая отдушина для нашей семьи»

— Анна, что вы чувствуете сейчас, после более чем 50 дней войны?

— Мы все понемногу привыкаем к новой реальности. К мысли, что прежней жизни нет и нет прежнего мира — и так, как было, уже не будет никогда.

Я хотела бы сказать, что адаптировалась и научилась справляться со стрессом. Но это было бы неправдой. Я по-прежнему постоянно листаю ленты новостей. Все мои мысли с украинскими военными и мирными людьми в Мариуполе, который враг методично и жестоко стирает с лица Земли. Я молюсь о жителях Харькова, Изюма, Краматорска и других городов, которые сейчас под ударом врага.

Я пытаюсь понять, есть ли предел человеческой жестокости. И каждый день с ужасом понимаю, что для путина и русских солдат предела нет. Я советую всем не «зависать» в страшных новостях о войне. Но сама этому правилу не следую. Я — журналист и должна быть в курсе. Какими бы страшными ни были новости.

— Известно, что ваш дом под Киевом полностью разрушен.

— Знаете, когда нам чудом удалось сбежать с дачи в направлении Западной Украины, я мысленно попрощалась со всем, что там осталось. В итоге наше село в Макаровском районе было под оккупацией больше месяца. Наш дом стоял на окраине села, рядом пустые территории. Видимо, поэтому российские солдаты «облюбовали» этот участок. Устроили там себе командный пункт и медсанчасть. Но, признаюсь, до последнего во мне теплилась надежда, что дом уцелеет.

После освобождения села в начале апреля, посыпались страшные новости. Наше село впритык граничит с Мотыжиным, где нашли братскую могилу, где была похищена и потом зверски убита староста и ее семья, а также другие жители. Там шли жесточайшие бои.

Когда в село вернулись соседи, они сообщили, что наш дом сгорел дотла. А через несколько дней пришли фото. Мне было непросто примириться с увиденным, это правда. Знаю, что через подобное прошли сотни тысяч украинцев, которые тоже потеряли кров и имущество. Мне очень больно. Но главное, что мы живы.

— Вы постоянно жили в этом доме?

— Это была дача, куда мы приезжали на выходные. Дом строился из современных СИП-панелей, в нем можно было с комфортом жить хоть круглый год. Этот загородный уголок с любовью создавал мой муж. Там был роскошный сад — сливы, яблони, груши, малина… Это была настоящая отдушина для нашей семьи. Там хранилась коллекция картин украинских художников, которую муж собирал 25 лет. Саша все надеялся, что оккупанты не тронут полотна, но все сгорело дотла…

В доме были Сашины фотографии — с его раннего детства. Буквально за день до прихода русских мы просматривали их, муж с улыбкой пересказывал семейные истории…

— Чувствуете в себе силы вернуться на это место и увидеть все своими глазами?

— Я не готова. И не знаю, когда буду готова. Слишком много боли в этой земле. Хотя муж сказал, что хочет восстановить дом после войны. Саша говорит, что пустил корни в этом селе — как наш сад. А ведь сад уцелел. Нам всем придется как-то начинать с начала. Снова строить дома, восстанавливать города и села. И снова собирать урожай.

«Российские солдаты постучали именно в нашу калитку. Не открывать было нельзя»

— Где вас застала война?

- Мы были в Киеве. Помню, в пять утра меня разбудил муж со словами: «Вставай, началось!» Тревожный чемоданчик был заранее собран силами мужа: я до последнего не верила, что россия может напасть. Я разбудила дочь, кое-как погрузились в машину и выехали в село. Мы думали, что там будем в безопасности: это за 50 километров от Киева по Житомирской трассе. Но мы ошиблись.

Обстрелы в селе были слышны с первого же дня. Мы видели зарево, когда в Василькове горела нефтебаза, слышали бои за Гостомельский аэропорт, а потом и за Макаров. В небе кружили самолеты.

— И вы продолжали оставаться в селе…

— Да. На третий день войны обстрелы стали намного ближе: казалось, гремит в паре километров от нас. В какой-то момент мы заметили, что по сельской дороге едут танки и БТРы — буквально в 30 метрах от нашего дома! Мы надеялись, что они пройдут транзитом. Но машины остановились. На броне отчетливо был виден знак Z. Из бронемашин вышли военные и, оглядываясь, пошли к хатам.

Читайте также: Соломия Витвицкая: «Во двор дома, где живет мой папа, попала ракета»

— Что вы тогда почувствовали?

- Я никогда не забуду эти несколько минут своей жизни. И вряд ли смогу найти слова, чтобы достоверно описать свои эмоции. «Одень Милку!» — сказал мне муж. Дочь как раз смотрела мультик на планшете. Я схватила ее, кое-как надела кофту и перенесла малышку в ванную. Сидели и молились. Молились, как никогда в жизни.

Но солдаты постучали именно в нашу калитку. Не открывать было нельзя. Мы открыли. Боялись, что получим по удару прикладом или сразу автоматную очередь, но этого не случилось.

«Добрый день!» — человек с автоматом и георгиевской ленточкой ступил во двор. «Нам нужна ваша помощь. Можно, мы тут у вас на участке пару машин своих поставим?».

Я сразу поняла, что гражданских они используют, как живой щит. Жуткий леденящий страх, который испытала в тот момент, не забуду никогда. Я спросила разрешения уехать. И — на мое удивление — солдаты нам разрешили. Мы побросали немного вещей в машину, схватили ребенка и выехали к друзьям в том же селе. У них не было погреба. Пришлось идти к соседям, к которым тоже съехалась родня.

Мы находились в подвале размером не больше 20 квадратных метров — 20 человек, среди которых четыре ребенка. Сигналов воздушной тревоги там не было. Мы видели, как прямо у нас над головами сбили вражескую ракету.

— Известна судьба людей, вместе с которыми вы прятались в подвале?

- Это был первый вопрос, который я задала соседям, когда после месяца оккупации наконец появилась связь. Все живы! Люди оставались там все это время.

Мы выехали из села 1 марта. С каждым последующим днем оккупанты становились все злее. Мне рассказали историю семьи, которая попыталась бежать пешком. Отца и мать русские расстреляли, ребенка привезли обратно в село и бросили в подвал к местным.

«Дети делают нас очень уязвимыми и одновременно очень сильными»

— И все-таки вы решились выбраться.

— Через пару дней непрекращающихся боев мы поняли, что нужно уходить. Еды почти не было, подгузников оставалось на пару дней. Сидеть там с ребенком, которому нет и двух лет, — было невыносимо. Местная тероборона рассказала, что русские взорвали магазин, но там уже нечем было поживиться — забрали водку и презервативы. Оккупанты поставили на выезде на трассу блокпост с противотанковыми ежами. Машины гражданских в первые дни еще не расстреливали, просто разворачивали назад.

— Был момент, когда вам казалось, что это уже конец?

- Это было 28 февраля — именно так и казалось. Оставаться невозможно, выехать тоже, мы в чужой хате, на руках ребенок, свет и связь постоянно пропадают, обстрелы не прекращаются… Из ступора меня вывел Саша. На следующее утро, в первый день весны, он сказал: «Мы попытаемся выехать прямо сейчас». Сама я не решилась бы. Муж настоял — и я доверилась его интуиции.

Мы выбрали момент, когда стало немного потише. Увидели через поле, что оккупанты заехали на свою «базу», то есть на нашу дачу. Наверное, у них был обед. Милку я посадила себе на руки. На машину повесили белый флаг. Включили «аварийку» и ехали очень медленно. Село будто вымерло, на улицах не было ни души.

Я очень боялась, что нас расстреляют. Но на выезде — вражеского блокпоста не было. Мы выехали в сторону Львова. Первые 10 километров были, как из фильма про апокалипсис. Мы увидели развороченную Житомирскую трассу. Покореженные отбойники, сгоревшие танки на правой полосе и дымящаяся установка «Град» на обочине. Сгоревшие машины гражданских. Разбитые дома в придорожных селах. Видимо, бой только что закончился. Мы проскочили просто чудом! И никакая пуля не настигла нас из засады.

Читайте также: «Дом уничтожили специально»: Валерий Харчишин раскрыл детали и озвучил свою версию вражеских действий

— Как реагировала дочь на все происходящее?

— К счастью, она сразу уснула у меня на руках и всего этого не увидела. Обстрелы Милка слышала, конечно. Но, видимо, не понимала, что это, и не плакала. Когда уже где-то в Житомирской области мы остановились на заправке, я спросила ее, куда мы едем. «Дача», — ответила малышка. Видимо, она устала скитаться по чужим домам и чувствовала наше постоянно напряжение. Когда мы доехали до львовской квартиры, где нас гостеприимно приютили друзья, Милана разрыдалась. Это опять был чужой дом.

— Что помогло вам тогда не впасть в отчаяние?

— Знаете, дети делают нас очень уязвимыми и одновременно очень сильными. Необходимость спасти своего ребенка и обеспечить ему безопасность делает женщину воистину несгибаемой. Миллионы украинок этот опыт проходят сейчас — рожая в бомбоубежищах, кормя малышей хлебным мякишем в подвалах или убегая под обстрелами на свой страх и риск. Мой ребенок — мой стимул жить, мой стимул бороться. Война закончится — и снова будут эфиры на моем родном канале с лучшим названием в мире — «Украина». А сейчас я должна сделать все, чтобы будущее дочки было безопасным и счастливым.

— Что можете посоветовать тем, кто лишился дома?

— Моя история — ничто по сравнению с историями миллионов украинцев, которые лишились своего единственного жилья, которые до сих пор сидят в подвалах без надежды на спасение.

Держаться своих близких, обнимать детей и сохранять в себе человечность даже когда люто ненавидишь врага — такой мой собственный рецепт выживания. Он будет актуален и после войны.

— Как полагаете, она скоро закончится?

- Я верю в Вооруженные силы Украины! В то, что скоро оккупанты будут разбиты и с позором уйдут с нашей земли, а Украина непременно поднимется.

Но это еще не все. Нужно, чтобы путинский режим пал — монстр должен развалиться на кусочки и перестать представлять угрозу для мира. А до этого дня нам еще придется подождать и хорошенько потрудиться. Но, знаю, Украина точно победит!

Читайте также: «Фашистские гниды получат по заслугам»: Оля Цибульская показала, что осталось от квартиры ее родителей в Ирпене

Читайте нас в Facebook

Сделайте «ФАКТЫ»
избранным источником
в Google News