Зиновий гердт: «однажды я даже поэму сочинил: «дорогие! Осчастливьте! Перестаньте писать в лифте! »
Хоть и прошло столько времени, а до сих пор в памяти мой визит к нему домой, в московскую квартиру на улице Строителей. Тогда, незадолго до кончины Зиновия Ефимовича, и состоялась эта беседа.
Мы сидели за старинным овальным столом в гостиной Гердта. Актер был взбудоражен: только что посмотрел «Новости». Назвал все увиденное и услышанное неласковым словом. Чтобы разрядить обстановку, мне несколько раз приходилось менять тему разговора, так как Гердта невольно заносило в день сегодняшний, в то, что волновало его в данный момент. Впрочем, о днях и годах прошлых он рассказал не менее занимательно и проникновенно своим неповторимым бархатным голосом.
«В войну был подрывником и сапером»
- Зиновий Ефимович, это правда, что профессию слесаря-электрика вы освоили не за два года, как все, а лишь за три?
- Было такое. Просто в 30-е годы начали создавать метро, и по специфике метростроя был еще год обучения. Все это время — с 1931-го — я играл в самодеятельном театре — ТРАМе. ТРАМ — это Театр рабочей молодежи. Его руководителями были Алексей Арбузов и Валентин Плучек, из этого театра вышла студия с постановкой «Город на заре» — о строительстве Комсомольска-на-Амуре. Мы были в заблуждении, совершенно легковерные…
Помню, у нас на собрании выступал лектор, кстати, родной брат Якова Михайловича Свердлова. Такой витийствующий актер с наработанными приемами, анекдотами и шутками. Рассказывал о международном положении. А в конце добавил: «Ну, поскольку здесь все свои, я сейчас назову несколько цифр и явлений, о которых вы ни в газетах не прочтете, ни по радио не услышите. У нас такой-то процент преступности, есть проститутки… » И мы слушали это. Боже мой! Что нам доверили! Мы живем, наполненные какой-то тайной! Какая степень уродства и гадости!
- Вижу, вам нелегко вспоминать о тех временах.
- Еще бы! Ведь весь ужас моего положения был в том, что я рано стал выезжать за границу и видел, что на самом деле происходит. И врал! Всю жизнь там врал, как у нас хорошо: «Да что вы! Это все ваша пропаганда, будто в СССР нет свободы! Приезжайте ко мне!» Какое там «ко мне»! Я сам ни в одну страну ни разу не ездил без двух начальников от КГБ. И как улыбался каким-то инструкторам райкомов, которые должны были подписать мне анкету! Я, человек вполне культурный, прошедший войну, сделавший себя сам, улыбался мальчишкам, которые являлись хозяевами моей судьбы!
- Не хотелось эмигрировать?
- Этот вопрос для меня закрыт давно. Не может быть и речи о моем пребывании за пределами России более трех месяцев. Дальше идет не просто мука, а настоящее убийство, алкоголь… Девяносто процентов эмигрантов остались за рубежом во время самого первого выезда. А я… В анкете, которая по сей день лежит в одном учреждении (это анкета на выезд в Братиславу), написал: «Выезжал за границу 76 раз, возвращался 84 раза». Вы понимаете? И этого никто даже не прочитал!
- А некоторые люди, вынужденно покинувшие страну, стали в ней еще более популярными. Вертинский, например.
- Может быть. Он уезжал aуже ВЕРТИНСКИМ, но популярность обрел благодаря силе изоляции. Представляете, оттуда, из другого мира, прибывали пластинки, и на них человек пел по-русски! Это придавало им необыкновенную прелесть. Помните: «И российскую милую землю узнаю я на том берегу… » Между прочим, многие из наших и сейчас в кабачках на Брайтон Бич поют. Ничего позорного в этом нет. Хотя я вряд ли смог бы в ресторане выступать. Оттого что не очень нуждаюсь в деньгах, да и старый уже.
- В Великую Отечественную вы были сапером…
- Да. Подрывником и сапером. До сих пор многое помню по этой части. Я ведь не только специальность слесаря получил, но и шесть месяцев в Болшевском военно-инженерном училище отучился.
Знаете, самый несчастный период моей жизни — это когда я был командиром. Мне было лет 25-26, и от меня зависели взрослые — старше меня — люди. Очень стеснялся повелевать. А ведь совершенно безраздельно ими владел, они даже не имели права через мою голову обратиться к командиру полка! И это ставило меня в такое чудовищное, нелепое и лживое положение! Какое я имею право? Кто я?! У меня ведь в душе не было ничего героического, никогда не смог бы пожертвовать своей семьей, близкими…
На войне меня тяжело ранило, и с актерством вроде бы было покончено. Но я нашел выход — спрятался за ширмой кукольного театра.
«Обожаю Чаплина! Смотрю на него, как червь на звезду»
- И проработали там чуть ли не 40 лет!
- «Протрубил» 36. И очень благодарен за это судьбе. Там я много узнал об искусстве и жизни людей на всем земном шаре, много повидал. В коллективе (хотя я ненавижу это слово и всю жизнь боролся с коллективизмом, отстаивая свою точку зрения) был, как и везде, маленький процент настоящих людей. Сейчас очень часто встречаюсь с самым лучшим артистом этого театра и его основателем замечательным писателем Евгением Вениаминовичем Сперанским и думаю: как хорошо, что я столь долгое время был рядом с этим человеком.
А вообще, судьба довольно часто ставила меня на пути замечательных людей. Но и ошибался я в людях очень часто. Я же в них сразу влюбляюсь, а потом нередко страдаю.
- Значит, разбираться в людях не умеете.
- Нет. Жена помогает. Она гораздо точнее определяет качества человека. С первого взгляда. И подчас говорит мне очень важные вещи. Как-то сказала: «Понимаешь, дружба величественнее, чем любовь». Я удивился. Любовь! Природное великое чувство! «Величественнее, — убедила она, — потому что любовь бывает неразделенная, а дружба неразделенной не бывает. Без взаимности это уже подхалимство».
Как-то жена была на концерте Спивакова. Пришла домой и сказала: «Знаешь, в искусстве нет прогресса и не должно быть. То, что делал Бах или Моцарт, недосягаемо. И не надо пытаться!»
- Но ведь и аудитория нынче не та.
- Вон по телевизору твердят об упадке духовности. Ни фига! Во все времена были и будут просвещенные зрители. Про Америку говорили, что это бездуховная страна. В Америке сотни симфонических оркестров, и на всех их концертах полно людей! А что творилось в Кеннеди-центре на праздновании столетия Прокофьева! Я был тогда в Вашингтоне, и Слава Ростропович меня пригласил. Это был потрясающий концерт, трехтысячный зал рыдал от счастья! Стоит хор — 400 человек. Огромный оркестр. Гений дирижирует! Ростропович! Поют кантату Прокофьева «Александр Невский». Я рыдаю — это понятно, ведь поют по-русски, я знаю слова. Но когда американцы — девчонки, старики, старухи, в бриллиантах, в джинсах, в кроссовках! Плакал весь зал!
- Знаю, что одним из своих учителей вы считаете Чарли Чаплина. Когда впервые увидели фильм с его участием?
- Как и все советские люди — при Сталине. Он очень любил Чаплина, особенно картину «Новые времена». Я ее смотрел бесчисленное количество раз. Потом у меня даже появился своеобразный пароль: с людьми сходиться в зависимости от того, как они относятся к Чаплину. Вот, к примеру, Петя Тодоровский. Мы не разлей вода, потому что он знает мелодии из всех картин Чаплина, причем даже лучше, чем я! Он ведь музыкант и на гитаре играет самое дорогое для меня на свете.
А с драматургом Сашей Володиным мы сошлись на почве поэзии: он процитировал какую-то строчку из Пастернака, а я — следующую. И до сих пор при встрече кричим друг другу стихи. Это тоже пароль.
Что же касается Чаплина, то, по-видимому, он параллельно со Станиславским создавал систему актерской жизни на экране и на сцене. Думаю, Станиславский даже многое списал у Чаплина. А я обожаю великого комика, смотрю на него, как червь на звезду.
«Наиболее полно выразил себя в… дедовщине»
- Ну, не прибедняйтесь. Вам ведь тоже с талантом повезло.
- Это с ленью повезло, а с талантом — нет. Ни музицировать, ни фотографировать, ни рисовать не умею. Хотя иногда без презрения гляжу на себя.
- Когда смотрите фильмы, в которых играли?
- Однажды что-то смотрел и сделал для себя множество открытий: это сыграно не так, это — глупо, то — бездарно. Поэтому больше не смотрю картин с моим участием. Честно говоря, даже «Золотого теленка» полностью ни разу не видел! А на днях по телевизору показывали фильм «Биндюжник и король», так я посмотрел какие-то две сценки и выключил. Дальше уже не мог. Мне все было поперек!
- А в чем вам удалось наиболее полно выразить себя?
- В дедовщине.
- ???
- Я же дедушка. И в этом выражаюсь довольно активно. А публично — ни в чем, пока ни в чем. Хотя есть одна форма, которая меня держит основательно. Это встречи с публикой, мои устные вечера. И мне интересно, и зрителям тоже.
- Наверняка в юности сами на такие вечера ходили.
- Конечно! Я сейчас удивляюсь: когда иду в Дом кино, у меня никто не спрашивает членский билет или пропуск. Говорят: «Здравствуйте, Зиновий Ефимович!» А я помню, как когда-то стоял у входа в зал и говорил входящим: «Можно, я с вами пройду?» Сегодня такие слова говорят мне. «Боже мой, — думаю. — Это значит, я такой старый и маститый? Что со мной происходит?»
В госучреждении, где нужно выписывать пропуск, люди из военизированной охраны не спрашивают его, а говорят: «Здравствуйте, Зиновий Ефимович! Вы к кому? Пожалуйста, это на втором этаже. Вот здесь лифт». Даже гаишники не просят предъявить документы! В молодости такого не бывает, так что у старости есть преимущество.
- Правда, что в начале своего актерского пути вы занимались пародией?
- Какая пародия! Каждый чуть-чуть актерский мальчик умеет обезьянничать, кого-то изображать. Например, педагогов. Я всю жизнь любил изображать поэтов. Это несложно. Все они завывают, когда читают свои произведения, надо только запомнить, кто как, и будет похоже.
- А сами стихи писать не пробовали?
- Нет. Хотя… Подождите. Один раз даже поэму сочинил. У нас в подъезде лифт разрисован до предела. Хоть выражения и приличные, но вольность необыкновенная! А в прошлом году кто-то повадился справлять там малую нужду. Ежедневно. Ну что можно сделать? Как поймать? И я написал замечательную маленькую поэму и приклеил ее в лифте. Рифма прекрасная:
Дорогие! Осчастливьте!
Перестаньте писать в лифте!
Это провисело недели три, но безобразие прекратилось. Значит, я таки что-то сделал для своего народа!
507Читайте нас в Facebook
