«когда летели в видяево, я думала: хоть бы один из ребят-подводников живой остался, пусть даже не мой сын, чтобы рассказал о том, что случилось на самом деле», -
По роковому стечению обстоятельств беседовать с родителями Михаила Родионова, которые живут в Севастополе, довелось в те дни, когда на Тихом океане близ Камчатки проходила операция по спасению запутавшегося в рыболовецких сетях глубоководного батискафа «Приз». И Светлана Михайловна, и Олег Федорович внимательно следили за событиями. Тогда еще никто не знал, что семерых членов батискафа успеют спасти английские специалисты.
- Видите, в среду батискаф затонул, сегодня уже пятница, а до сих пор не знают, что делать, — говорит Светлана Михайловна. — Пять лет прошло с того времени, как погибли наши ребята, а необходимых средств для спасения подводников на российском флоте все еще нет. «Курск» так никого ничему не научил…
«Перед тем как уходить в море, Миша оставил дома крестик и обручальное кольцо»
В семье Родионовых четыре поколения военных моряков. Олег Федорович служил командиром бригады в Донузлаве, затем его перевели в Севастополь, где он преподавал в Нахимовском училище. Светлана Михайловна тоже из семьи военнослужащих. У их дочери Елены муж сейчас служит на Северном флоте. А Михаил сначала учился в Севастополе в Нахимовском училище, а после распада Советского Союза уехал в Питер, в Военно-морское училище подводного плавания. После окончания по распределению попал на Северный флот.
- Он очень хотел быть подводником и служить именно на Севере, — рассказывает Светлана Михайловна. — Как его дедушка, который служил в Северодвинске. Миша поначалу проходил службу на разных подводных лодках, а потом добился, чтобы его перевели на «Курск». В апреле на него подписали приказ, а в августе они погибли. Сыну было 27 лет.
Теперь, анализируя случившееся, я вспоминаю: было очень много такого, что предсказывало беду. Просто тогда не обращали на это внимания. Выходит, зря. Помню, когда Миша поступил в Нахимовское училище, мы, как принято, с родными и близкими отмечали это событие. И у сына прямо в руках взорвалась бутылка шампанского! А вообще, Миша, хоть и Рыба по гороскопу, очень боялся моря и не любил купаться. Но хотел доказать деду, что тоже может стать подводником.
Отговаривал сына переходить на «Курск» и командир подводной лодки «Псков», на которой он служил. Но Миша даже в отпуск не пошел, чтобы дождаться приказа на «Курск». Последний раз звонил нам на День флота. Командир «Пскова» как раз ушел в отпуск, а у Миши закончился пятилетний контракт, который он подписал после окончания училища. И он подписал новый — на «Курск». Когда же случилась беда и мы поехали в военный городок Видяево, я обнаружила, что Миша, перед тем как уходить в море, оставил дома свой крестик и обручальное кольцо. Хотя раньше никогда так не делал. Как потом оказалось, многие ребята из экипажа «Курска» тоже оставили свои крестики и кольца дома. А ведь обычно обручалки и номерные знаки-жетоны носили на шнурке на шее, а крестики вообще никогда не снимали.
- Странно все было, — вспоминает Олег Федорович. — Когда наш сосед умирал, я это чувствовал, а когда сын, у меня в душе ничего не шелохнулось. Очень глубоко был наш ребенок, наверное, его душа не смогла пробиться к нам. И ангел-хранитель ему не помог.
- У Миши были две книги, которые он часто перечитывал, — продолжает Светлана Михайловна. — Первая — о гибели подводной лодки «Комсомолец», а вторая — мартиролог самых значительных подводных катастроф. Он вообще всегда интересовался, какие средства спасения существуют на воде. А перед тем, как уйти в море на «Курске», закончил в Питере курсы выживания.
В это время в комнату зашел самый младший Родионов — шестилетний сын Миши Олежка — точная копия отца. Малыш принес с собой портрет папы, поставил его на журнальный столик, молча перекрестился, поцеловал фотографию и тихо сказал: «Я очень, очень люблю своего папу». Смотреть на это без слез было невозможно.
- Он знает, что случилось с папой, и до сих пор сильно переживает, — объяснил Олег Федорович. — Поэтому стараемся при нем на эту тему не говорить. Можно только догадываться, что происходит в его душе.
- Миша, наверное, ему часто снится, — замечает Светлана Михайловна. — Помню, как на девятый день после гибели сына внук всю ночь кричал. Может, душа отца к нему приходила попрощаться. Олежке тогда было полтора годика. Вместе с внуком и невесткой Женей мы в тот момент были на пляже, как вдруг передали, что терпит бедствие подводная лодка Северного флота «Курск». Я еще переспросила у Жени: «На какой лодке Миша служит?» Она говорит: «На «Курске». Конечно, мы сразу ушли домой с Олежкой, а невестка с дочкой побежали звонить в Видяево. И начался кошмар.
«Весь мир дурили и сразу отказались от помощи иностранцев»
- У меня была возможность звонить из Севастополя, из штаба флота туда, на Север, — вспоминает Олег Федорович. — Там отвечали: не волнуйтесь, все нормально, все живы. Когда прошло четыре дня, стало ясно, что они тянут резину. Лишь на восьмой день признались: средств для спасения нет. Дурили всех, весь мир дурили и сразу отказались от помощи иностранцев. Потом на КП Северного флота нам вообще отвечали, мол, это закрытая информация и ничего сказать не могут. Зачем это было делать?
- И сколько времени родные членов экипажа оставались в неведении?
- В неведении остались до сих пор, — говорит Олег Федорович. — И так, похоже, будет, пока в России не поменяется власть. Может, тогда только станет известна правда о гибели «Курска». А сейчас все идет, словно по сценарию: работа с родственниками, с населением, с общественностью… Но то, что произошло на этой подводной лодке, определенному кругу лиц было известно с самого начала.
- Тем более что были найдены записки членов экипажа.
- С этими записками тоже какая-то странная история вышла, — вспоминает мама. — Когда военный человек пишет в такой момент записку, он вряд ли станет признаваться жене в любви. Скорее напишет донесение: на лодке случилось то-то. Где эти донесения? Где настоящая записка Колесникова, если она существовала на самом деле? Этот человек, который якобы написал записку жене, был самый старший, он собрал вокруг себя 26 человек, как там было написано…
- После аварии они должны были не записки писать, а вести журнал боевых действий, — говорит Олег Федорович. — Тем более времени у них для этого было шесть часов, как нам говорили. Сколько ребята жили на самом деле, никто не знает. Но даже за эти шесть часов можно было столько всего написать! Что случилось на лодке, сколько человек погибло, почему остальные не стали выходить из лодки, сколько в отсеках воды. Считаю, что Колесникову эту записку просто засунули в карман. Странно, его тело до половины сгорело, а записка не сгорела. Мы задавали этот вопрос следствию, но нам ответили, что он записку прижимал к груди рукой, поэтому, мол, она не сгорела. Только он ведь горел уже мертвый, понимаете! А вторую записку всунули в карман Аряпову, правда, потом почерковедческая экспертиза выяснила, что ее писал совсем другой офицер. Да что сейчас об этом говорить! Повторяю: есть круг людей, которые точно знают, что случилось с лодкой и какую задачу она выполняла. Нам об этом тоже не сказали.
«Курск» был самой ходовой, самой боевой лодкой Северного флота, которая собиралась в сентябре на боевую службу. К тому же ее так разрекламировали: дескать, всю Америку в страхе держит! Весь флот США дрожит, миллионы долларов тратит, чтобы «Курск» отыскать! Такого нагородили! И получилось, что главный враг Америки уничтожен. А как уничтожен, это уже второй вопрос.
По существующей классификации случившееся с «Курском» ни на аварию, ни на катастрофу не тянет. Два года тянулось расследование, пар выпустили, а потом сказали: все, больше про лодку не вспоминать. Дело закрыли. Про «Титаник» вспоминают до сих пор. Но ведь то — позор Англии, а тут — позор ВМФ России.
Мне как офицеру обидно еще и другое: наших ребят предали их же товарищи-подводники. Ведь в тех учениях вместе с «Курском» участвовали еще несколько подводных лодок и одна из них даже была вынуждена экстренно всплыть. Их экипажи точно знают (аппаратура не могла не зафиксировать), что на самом деле произошло. Правда, потом пленки, на которых было все запечатлено, у них тоже изъяли. Я читал материалы дела. Представляете, из всех офицеров только три человека сказали правду о том, что на «Курске» был взрыв! Один порядочный офицер написал, как поднимался в это время на мостик «Петра Великого», а на корабле весь генералитет находился, и вдруг махину так подкинуло, как на большой волне. Потом еще около минуты все гремело, взрыв по корпусу шел. Этот офицер так и пишет: посмотрел на начальников, а у них во-о-от такие глаза! Еще один офицер написал, что выдавал гранаты, которые бросали в район, где находился «Курск», чтобы лодка всплыла. Это было в 14. 00. А генералитет потом сказал, что донесение о случившемся на «Курске» получили в 23. 00. Когда мы приехали в Видяево и ждали, от нас прятали офицеров, которые могли бы рассказать об учениях.
«Почти всем ребятам написали, что они погибли от пожара»
Похоронить останки сына Родионовы, как и многие другие отцы и матери погибших на «Курске» подводников, смогли только спустя более чем год после того, как лодку подняли.
- Вот Мишино удостоверение личности, — показывает Светлана Михайловна. — Видите, оно было с ним. И не сгоревшее…
- Почитали бы вы заключение медэкспертизы: почти всем ребятам написали, что они погибли в результате пожара, от удушья, потому что у них была обнаружена копоть в легких, — говорит отец. — Даже тем, кто находился в отсеке ядерного реактора. Если бы реактор действительно горел, представляете, что бы произошло?
- Как вы считаете, случившееся с Мишей — это судьба? — спрашиваю у родителей.
- Конечно, судьба, — спокойно, как человек, покорно несущий свой крест, говорит Светлана Михайловна и незаметно смахивает слезу. — Отцу Миша часто снится, а мне — всего три раза. Последний раз, когда мы, родственники погибших, устанавливали ребятам в Севастополе памятник. Решили делать его в виде девятого отсека: чтобы из него виднелись поднятые вверх две руки, словно просящие о помощи. А ночью снится сон. Миша говорит мне: мама, у меня свои руки есть, зачем мне чужие? Я верю, что он рядом с нами. Когда открывали памятник, сильный дождь шел. Я говорю еще одной маме: давай попросим ребят, чтобы он закончился. Вы не поверите, только обратились с просьбой, как огромная туча через несколько минут ушла и погода наладилась.
- А я считаю, что они не рядом с нами, а очень далеко, — вздыхает Олег Федорович. — Ребята же не просто умерли, у них была страшная кончина!
- Нам сказали, что наш Миша сразу погиб, потому что находился в одном из первых трех отсеков, и взрывная волна снесла ему голову, — вспоминает Светлана Михайловна. — Но мальчишки с пятого, шестого, седьмого, восьмого и девятого отсеков были целы, даже «задраились». Только их не спасали, хотя у них был кислород, регенерация работала…
- Холодно было — ну так оделись бы и жили до тех пор, пока их не спасут. Люди на Северный полюс идут при минус 50, — уточняет Олег Федорович. — Но один умник приказал открыть люк девятого отсека, и вода пошла в лодку. После этого, наверное, они все и поумирали. До сих пор ни одна комиссия так и не определила, почему лодка затонула, откуда там появилась вода. Даже медэкспертиза, которой мы добивались два года, на вопрос, сколько жили подводники «Курска», так и не ответила.
- Очевидно, правда была такой, что ее нельзя было говорить, поэтому в заключении о смерти у большинства подводников стоит дата — август 2000 года, точной даты нет, — напоминает Светлана Михайловна. — Когда летели тогда на Север, я думала: хоть бы один живой остался, пусть даже не мой сын, но кто-то из ребят, чтобы рассказал о том, что с ними случилось на самом деле.
- Во время встречи родственников с Главкомом ВМФ России я лично задал ему вопрос: кто решил, что люди на «Курске» погибли? — вспоминает Олег Федорович. — Он сделал вид, что не слышит меня. Я еще раз переспросил, но он снова промолчал. Третий раз я буквально заорал. Главком же на мой вопрос ответил тоже вопросом: а вы что, не верите своему командующему Северным флотом? Комментарии излишни. По-моему, ребят утопили. А дата смерти до сих пор для нас самый больной вопрос. Родственники тех ребят, что похоронены в Питере (из этого города больше всего погибло), пытались с помощью адвоката обратиться в Страсбург и другие международные организации. Спустя какое-то время адвокат отказался заниматься этим делом, прямо заявив, что на него давят.
- Мы тоже сначала все события отслеживали по телевизору, а потом перестали, — продолжает Светлана Михайловна. — Помню, в первые дни пресс-секретарь командующего говорил даже, что на «Курск» подают кислород. Это же надо было такую ахинею нести!
Затонувший АПРК «Курск» подняли лишь в октябре следующего, 2001 года. Олег Федорович Родионов в это время находился на Севере и ждал, когда из лодки извлекут тело сына:
- Правда, сначала они не хотели доставать ребят, но мы настояли, — говорит Олег Федорович. — Мишу достали только в марте 2002 года. Все это время я жил у дочери в Мурманске.
- Я тоже потом ездила на опознание, — говорит Светлана Михайловна, — по костям опознавали своего ребенка.
- Это было 4 марта, — уточняет Олег Федорович. — Под отсеком, где были наши ребята, находилась аккумуляторная яма, в которой был раствор серной кислоты. Оказывается, они в ней долго плавали. А нам потом сказали, что рефрижераторы, в которых находились их тела, плохо работали. У меня сложилось впечатление, что нам всем предъявляли для опознания один и тот же труп, вывозили его на каталке, доставали из-под простыни челюсть… Лучше об этом не вспоминать.
В Севастополе похоронены восемь членов экипажа атомной подводной лодки «Курск». 12 августа, перед тем как ехать на кладбище, родственники решили в 11. 28 (время взрыва на «Курске») собраться у памятника погибшим подводникам. Монумент установлен недавно на средства, выделенные мэром Москвы Юрием Лужковым.
Прощаясь, все же решилась задать вопрос, о чем мечтают родители Михаила Родионова. Указав на маленького Олежку, оба ответили: внука поднять на ноги.
1136Читайте нас в Facebook
