Перед тем как идти на переговоры к засевшим в подвалах рейхстага фашистам, лейтенант берест, вместе с егоровым и кантарией водрузивший на крыше знамя победы, умылся… Белым вином и побрился «сухой» бритвой
Помню, еще школьником, в 60-е, от отца-фронтовика впервые услышал о том, что в конце войны Знамя Победы над фашистским рейхстагом водружали не двое, а трое советских воинов, но третьему звезду Героя не дали.
И вот через 60 лет Президент Виктор Ющенко своим указом присвоил звание Героя Украины уроженцу села Горяйстовка Ахтырского района Сумской области Алексею Прокофьевичу Бересту за боевую отвагу в Великой Отечественной войне, личное мужество и героизм, проявленные в Берлинской операции, и установление Знамени Победы над рейхстагом. Высокая награда недавно была вручена в Киеве его дочери Ирине Алексеевне и внуку Алексею. На родине Береста, в Ахтырке, бесстрашному лейтенанту установили большой красивый памятник.
«Командир полка — Егорову и Кантарии: «Исторический момент, вашу мать! Родина ждет, мир ждет, а вы — «Фона-а-рика нет… »
Вдова героя Людмила Берест на торжественное вручение награды мужа в Киев приехать не смогла — возраст, здоровье уже не то. Хотя в хорошей компании, собравшейся за столом во дворике под виноградной аркой, Людмила Федоровна еще может выпить рюмочку душистого кизлярского коньячка. Живет эта старенькая, но еще довольно бодрая женщина в небольшом кирпичном домике-времянке с газовым отоплением и «удобствами» во дворе. Говорит, с молодости к хоромам не привыкла.
- Говорят, Сталин хотел закончить войну к Первомаю, — рассказывает Людмила Федоровна. — И приказал изготовить девять номерных экземпляров Знамени Победы — по количеству наступавших на рейхстаг соединений. Муж рассказывал, что наши солдаты и сами делали красные флаги и флажки из чего угодно, но в основном из ткани разорванных немецких перин. А че вы удивляетесь, красный цвет возбуждает!
Но пробиться к зданию германского парламента было очень трудно. Его, как и каждый дом, немцы превратили в крепость. Из одного здания, правда, не стреляли. Берест с солдатами ворвался туда, а оказалось, что это… посольство Швейцарии. Пришлось извиняться и возвращаться под пули. На подступах к рейхстагу лежали тела десятков наших погибших.
Такого ужаса, говорил Алеша, он не видел за всю войну. А воевал еще на финской — добровольцем ушел. Думал, что и сам там останется. Шутил, что с его огромным ростом мишенью был хорошей. Ему Петя Пятницкий, младший сержант, дважды жизнь спасал, а потом со знаменем погиб, добежав до ступенек главного входа.
Ведь было как. Тридцатое апреля, немцы из наших крошево делают. А Жуков, командующий Первым Белорусским, уже приказ объявил с благодарностью войскам, водрузившим знамя. Какое знамя, если наших в рейхстаге еще и ноги не было! Их комдив, генерал Шатилов, кричал по телефону: прицепите хотя бы к колонне! И дал команду долбануть по рейхстагу изо всей артиллерии. Жахнули так, что огромное здание исчезло в огромном облаке пыли и дыма. Вот в него и нырнули Берест, а за ним Егоров и Кантария, и залегшие на площади бойцы и офицеры из батальона Неустроева. Леша отвечал за знамя как замполит батальона. Но он умел не только лекции читать. Отчаянный был мужик. Ни черта не боялся.
И они добежали. Знамя привязали к колонне. Ну и надо же рейхстаг брать! Дверь подорвали гранатой. Другие бросились в проломы. Батюшки, а внутри немчуры — кишмя кишит. И все очумевшие от артналета, но злющие, сдаваться не хотят, эсэсовцы! Врукопашную лезут.
И вдруг кто-то Лешу хвать! Женщина. Обнимает, целует и по-русски кричит: «Братики пришли!.. » Оказалось, это две русские девушки, угнанные в Германию. Они работали посудомойками в столовой рейхстага. Сказали, что, судя по количеству посуды, здесь находится около трех тысяч гитлеровцев. Наших было около сотни человек.
Загорелись шкафы с бумагами, вспыхнул пожар… Противогазы оказались у немногих. Бойцы гибли от огня и удушья. Выскочивших на улицу скосили пулеметы, бившие из соседней оперы. Берест и его товарищи решили, что лучше погибнуть в бою, чем при отступлении. Связи не было.
Аж к вечеру немцев удалось загнать в подвалы, бой утих. Командование вспомнило о знамени. И приказало Егорову и Кантарии идти на крышу. Те вскоре вернулись ни с чем. В темноте не нашли выход! «Исторический момент, вашу мать! — возмутился командир полка. — Родина ждет! Весь мир ждет! А вы — «Фона-а-рика нет», разведчики… »
Командиром группы назначили лейтенанта Береста. Дали для прикрытия десяток автоматчиков. На втором этаже их встретил ураганный огонь, пришлось драться и врукопашную. Там, где лестница была разрушена, на плечи замполита взбирался Егоров, на него — Кантария. Как командир, ответственный за операцию, Берест и на крышу рейхстага — на фронтон над центральным входом — вышел первым, чтобы выяснить обстановку, найти подходящее место… Знамя привязали к бронзовой ноге конной скульптуры. Это произошло в 22 часа 30 минут 30 апреля 1945 года.
Примерно в это же время, сообщается в недавно вышедшей книге севастопольского историка Сергея Горбачева «Берлинский Маринеско», красный флаг над рейхстагом водрузили бойцы из того же 79-го стрелкового корпуса под командованием капитана Владимира Макова. После свершившегося опьяненный успехом Маков — бывший моряк-защитник Севастополя, не умеющий говорить с пафосом, доложил по рации, что «знамя вставлено в корону какой-то немецкой бляди». Он не знал, что это была статуя прусской богини Победы.
«Для переговоров с противником лейтенанту пришлось стать полковником»
- Ночью бой возобновился, — продолжает Людмила Берест. — И закончился лишь под утро. Немцы выбросили белый флаг, предлагали переговоры, но потребовали, чтобы парламентеров возглавлял офицер в звании не ниже полковника. А где его взять? Самым старшим по званию в рейхстаге в ту ночь был комбат капитан Неустроев, да и тот невысокий, щупленький. Зато за полковника вполне мог сойти представительный, солидный Берест.
Леше понадобилось привести себя в порядок. Из туалетов исходило зловоние. Воды в кранах не было. Тогда кто-то откупорил бутылку белого сухого вина и плеснул на ладони лейтенанта. Тот умылся, а потом опасной бритвой без мыла соскоблил трехдневную щетину. Погоны лейтенанта прикрыл трофейной кожаной курткой. Капитан из политотдела дивизии дал свою офицерскую фуражку. А комбат заделался адъютантом. Переводчиком взяли худенького солдатика Ваню Прыгунова, освобожденного на пути в Берлин из фашистской неволи, где он неплохо выучил язык.
Немецкий генерал заявил, что подошли немецкие танки, русские отогнаны от рейхстага и сдаваться должен полковник Берест со своей частью: «Вас здесь только сотня… » «Разговор идет не в Москве, а в Берлине, — твердо сказал Берест. — Я не за тем шел сюда четыре года!.. » И по матушке добавил.
Но генерал капитулировать не желал, потребовал оставить заложника в качестве гарантии. Неожиданно переводчик Ваня Прыгунов заявил, что остается. Берест предупредил генерала, что за жизнь «старшего лейтенанта» тот отвечает головой.
На выходе из подвала сопровождавший парламентеров эсэсовец выстрелил Бересту в спину, но промахнулся. Алексей среагировал мгновенно и разрядил в него всю обойму. Отстреливаясь от наседавших немцев, Леша укрылся за бронзовой статуей кайзера Вильгельма. Она приняла на себя летевший в Алексея фаустпатрон и разлетелась вдребезги. Лейтенанта оглушило. Кончились патроны. Берест схватил упавшую к его ногам бронзовую руку кайзера, ударил ею одного эсэсовца, другого… Затем швырнул в двух немцев, устанавливающих пулемет. Те подумали, что это граната, и брызнули в стороны.
Вдруг сзади на Алексея прыгнул и начал душить за горло здоровенный фашист. На выручку метнулся наш боец с гранатой в руке. Хотел ударить немца ребристой железякой по голове, но промахнулся, огрел «лимонкой» Береста по спине и выронил гранату. А чека осталась в руке! Увидев вертящуюся на паркете смерть, Алексей из последних сил оторвал от себя немца и швырнул на гранату. Это спасло нашим жизнь, осколки только резанули по ногам. Береста кое-как перевязали. И вдруг стрельба прекратилась. Немцы все-таки выбросили белый флаг.
Берест бросился разыскивать вражеского генерала, обещавшего вернуть Ваню Прыгунова. Расспрашивал немцев, хватал за грудки их офицеров: где генерал, где русский заложник? Я вам, сволочам, поверил! Солдаты обшарили все закоулки, но ни генерала, ни Вани Прыгунова не нашли.
«Даже Михаил Шолохов не смог помочь… »
Сразу после окончания боев все участники штурма рейхстага были награждены орденами Красного Знамени. А вот с присвоением звания Героя вопрос затянулся. Дело в том, что на следующий день после того, как Берест, Егоров и Кантария водрузили Знамя Победы, количество флагов на рейхстаге резко увеличилось. Всякий служивый народ сюда повалил — посмотреть, расписаться на стене. К сожалению, кое-кто из тех, кто искренне хотел первым ворваться в «логово», свою мечту принял за действительность. Как те, кто якобы нес на субботнике бревно с Лениным. Военному совету 1-го Белорусского фронта пришлось разбираться целый год. Указ о присвоении звания Героя Советского Союза вышел 8 мая 1946-го. И сразу поверг многих участников тех событий в недоумение…
- Когда Леша еще был жив, к нам приезжал бывший комбат, Герой Советского Союза Степан Неустроев, — вспоминает Людмила Федоровна. — Рассказывал, что однажды в Москве встречался с бывшим членом Военсовета 1-го Белорусского генералом Телегиным. И тот пожаловался, якобы Жуков увидел в списке представленных должность «замполит батальона» и вычеркнул. Замполитов Жуков не любил.
Подвыпив, Неустроев порывался снять свою звезду: «Леша, она твоя!.. » Степан Андреевич вспоминал, что, когда наблюдал за пожаром и грохотом в рейхстаге со своего наблюдательного пункта в «доме Гиммлера», думал, что там все погибли.
А под конец жизни Неустроев признался, что в его воспоминаниях, а также в мемуарах командира полка и командира дивизии было много серьезных неточностей, отклоняться от которых ему не рекомендовали.
- Вместе с мужем, а после его смерти вместе с дочерью Ириной вы часто встречались с однополчанами Алексея Прокофьевича. Как сложилась судьба Героев Советского Союза Михаила Егорова и Мелитона Кантарии?
- На встречах ветеранов они держались особняком. Кантарию мы вообще редко видели. Он, говорят, имея четыре класса образования, работал директором универмага в грузинском городе Очамчири. Егоров был попроще, даже однажды приезжал к нам. Но, когда в начале 50-х Алешу хотели посадить (и потом таки посадили якобы за хищения!), мы обратились к нему за помощью. Ответа Егоров не прислал. Да что вам сказать, попивал он. Наверное, слава — слишком тяжелая ноша. В 1975 году в честь 30-летия Победы первый секретарь райкома партии вручил ему дорогой подарок — ключи от автомобиля «Волга». А через месяц Миша врезался на ней в рефрижератор, сам погиб, пассажиры погибли. Похоронен в Смоленском кремле. Ой, да что вы хотите, если даже сам Михаил Шолохов, наш великий земляк и депутат, не помог… Так хоть телеграмму прислал: «В курсе всех событий. Скорблю. Но ничем помочь не могу… »
- За что же Алексея Прокофьевича судили?
- Он всю жизнь страдал из-за своей прямолинейности и порядочности. Войдя в Германию, наши начали мародерствовать. Взяли «дом Гиммлера» — рейхсканцелярию СС. А там — дорогие картины, прочие произведения искусства… «Да это все в музеях должно находиться!» — сказал Берест и принялся составлять опись. Это не понравилось офицерам трофейной команды. Вместо того чтобы собирать на поле боя брошенные врагом оружие, технику, всякое армейское имущество, трофейщики в конце войны зачастую превращались чуть ли не в грабителей. Им покровительствовали генералы и маршалы, которых они ублажали.
- Неужто офицер Берест ничего не привез?
- Почему же. Фарфоровая пивная кружка с откидной посеребренной крышкой до сих пор хранится у дочки Ирины. А еще был у Леши кожаный кожух от немецкого фотоаппарата, он его использовал для ремонта обуви.
В сейфе в кабинете рейхсфюрера СС Гиммлера Берест нашел несколько десятков дорогих швейцарских наручных часов. Их рейхсфюрер еще в 1941-м намеревался вручать эсэсовцам, которые первыми войдут в Москву. Алексей же начал раздавать часы солдатам, которым предстояло штурмовать рейхстаг. А подошедшего офицера-особиста отшил со словами: «С длинными руками — под церковь!.. »
… В начале 50-х муж работал начальником районного отдела кинофикации. В сельский клуб нагрянула проверка. Во время сеанса в зале зрителей оказалось больше, чем было продано билетов. Алексей знал об этом. Он не мог позволить билетеру не пустить на фильм мальчишек, чьи отцы не вернулись с войны. Только муж не знал, что кассирша, работавшая до него, дважды проворовывалась, но у нее был покровитель. Береста подставили.
На допросе следователь ехидно заметил, что Алексей небось в годы войны в тылу отсиживался. Берест взял его и вместе с креслом выбросил в окно со второго этажа. И сам пришел к начальнику милиции. «Выбросил так выбросил», — спокойно ответил тот. Он не знал тогда, что за делом стоял кто-то из более высоких инстанций. И Бересту дали десять лет с конфискацией имущества. Якобы за хищения.
Когда к нам домой пришли описывать имущество для конфискации, в доме нашли кровать, оставшуюся от прежнего хозяина, стол и стулья, которые одолжил сосед. В протоколе описи так и записали: «Нет ничего».
Я решила, что если правды нет, то и жить незачем. Залезла с детьми на холодную нетопленную печь, укрылась. Не могла объяснить малышам, почему папы нет. Они, бедные, и сами чувствовали, ни о чем не спрашивали. Трое суток мы лежали молча, не ели, не пили, и, если бы соседи не обратили внимания, что из трубы три дня не идет дым, мы бы Богу душу отдали. Папочке нашему мы об этом до конца дней его не признались. Он и так настрадался.
По амнистии срок сократили вдвое, а позже мужа и вовсе реабилитировали. Но два года и восемь месяцев он провел на лесоповале.
«Девочку Алеша успел отшвырнуть… »
- А как муж оказался в Ростове?
- В мае 1945-го Алексея назначили начальником поезда, который вез из Германии на родину репатриированных — бывших узников фашистских концлагерей. Леша со слезами на глазах рассказывал, как везли этих несчастных — истощенных, больных. В таких же товарных вагонах, как и немцы. Многие в дороге умирали. Воинов-победителей дома встречали с музыкой и цветами. А эшелоны с репатриантами делали остановку только ночью, на дальних запасных путях.
И вот Берест сдал свой эшелон в Москве и получил краткосрочный отпуск. В родной Горяйстовке он не был шесть лет. Сами понимаете, встреча была бурная. Сестры наварили самогону… А потом Леша вдруг почувствовал себя плохо. И все говорил: пройдет. Здоровье-то у него было богатырское! Но пожилой опытный фельдшер заподозрил брюшной тиф. А тиф тогда лечили только в Ростовском военном госпитале, где я работала медсестрой в инфекционном отделении. Привезли к нам Лешу. Видный, конечно, мужик. Но у нас все началось с того, что мы с ним поругались. Тифозных больных надо брить. И это делала я. C русой густой шевелюрой он расстался спокойно. Когда же очередь дошла до лобка, он одеяло хвать на себя! Застеснялся. И ни в какую! «Оставь себе на память!» — фыркнула я и ушла. Температура — сорок, ничего не соображал, но лежать не захотел и удрал на вокзал. Доктор ругается, ищи, говорит. Еле нашла…
Долго он лечился. И ничего у нас с ним такого не было. Однажды я дома мыла полы. Вдруг мама говорит, что там какой-то военный ходит возле калитки. Не знаю, говорю, никого не приглашала. А он маму спрашивает: «Здесь Люда из госпиталя живет?» «Здесь», — отвечает мама. — «Ну, здравствуй, теща, зять пришел». И заходит во двор. «Много вас тут ходит», — мама говорит. «Не знаю, сколько было раньше, но теперь я буду один… » — улыбается. А я впервые увидела его в форме, при орденах… Как держала тряпку, так и выронила.
Свадьбы не было. Леша добился, чтобы в загсе нас расписали быстро. Посидели с родными и в тот же вечер уехали в Германию, где он служил.
- Как же Алексей Прокофьевич, уцелевший в кошмаре войны и лагерей, погиб в мирное время?
- За пару дней до случившегося часа в два ночи Леша вдруг проснулся: «Люся, там за окном женщина в белом к нам заглядывала… » Мы жили на первом этаже, рядом — автобусная остановка. Я подошла к окну, посмотрела — никого, успокоила мужа. А где-то за неделю пропал кот, который всегда провожал Лешу до автобусной остановки, а потом встречал…
И вот 3 ноября 1970 года после работы Алексей постригся, ногти подстриг, забрал в детсадике нашего внука. Вечерело, было почти темно. Снег пошел. Возле завода «Ростсельмаш», гда Берест работал бригадиром пескоструйщиков сталелитейного цеха, они переходили железнодорожные пути. Впереди, это мне потом рассказали люди, шла женщина с девочкой лет восьми. Подходила электричка. Толпа народу кинулась к платформе. Кто-то толкнул девочку на рельсы. А там по параллельному пути шел скорый поезд «Москва-Баку». Берест бросился к девочке, отшвырнул ее с рельсов. Сам отскочить не успел.
Его отбросило на перрон. Он лежал, потом попытался сесть, позвал: «Алеша!» Умер, не приходя в сознание, в четыре утра. А часы на руке продолжали тикать. Алексею было 49 лет. Патологоанатом сказал, что еще лет сто мог бы жить — все органы были здоровые.
В гробу лежал, как живой, совершенно невыболевший был, чуть улыбался. Нарядили Лешу в новый, первый в его жизни сшитый на заказ костюм, который ни разу не успел надеть. Гроб его оказался маловат, крышка не закрывалась, пришлось увеличивать.
Родители спасенной девочки пришли на похороны. Предлагали деньги. Но мы отказались.
Меня еще с месяц после того, как Леши не стало, к следователю вызывали. Уголовное дело ведь возбудили. Однажды в коридоре встретила машиниста того поезда. Исхудал — еле-еле душа в теле. Я — к прокурору. Моего мужа уже не вернешь, говорю. Вы что же, и другую семью осиротить хотите? После этого дело закрыли.
584
Читайте нас в Facebook
