Первый командующий 40-й армией, воевавшей в афганистане, генерал-лейтенант борис ткач: «брежнев никогда не ругался, но после каждого его звонка в штаб армии офицеры с трясущимися руками уходили на перекур, чтобы успокоиться»
Очевидцы и участники войны в Афганистане говорят, что многие подробности тех событий уже стерлись в памяти. Ведь столько всего было! Но все же, рассказывая о том или ином случае, даже генералы не могут сдержать слез. Особенно когда вспоминают о погибших или когда речь заходит о долгожданном миге возвращения домой.
«Два чемодана, набитые военной формой, там оказались ненужным барахлом»
- Командовал я 40-й армией почти два с половиной года, — вспоминает генерал-лейтенант в отставке Борис Ткач. — И, конечно, знал о готовящейся мне замене. Но всякий раз происходила какая-то мистическая история. Когда мне сообщили, кто именно должен сменить меня на должности командующего, то оказалось, что я знаком с этим человеком. Из самых лучших побуждений позвонил ему, чтобы поговорить, рассказать об обстановке, сложившейся там, и как-то настроить. Ведь ситуация в Афганистане была сложной и вникать в дела нужно было мгновенно. Прошло какое-то время после звонка, и я узнал, что приказ о назначении этого человека отменяется. Спустя время назначили другого. Я тоже решил ему позвонить… История повторилась. А вот следующему генералу я принципиально не звонил — и смена прошла благополучно.
Помню прощальный ужин с боевыми товарищами. Самый трогательный момент произошел уже на борту самолета, на котором я возвращался домой. Когда пролетали над рекой Амударьей, по которой проходила граница, пилоты посоветовали мне сбросить вниз бутылку коньяка. Традиция, объяснили мне, чтобы никогда туда не возвращаться. Бросил бутылку — словно камень с души свалился…
- Как вы оказались первым командующим 40-й армией, ведь войска были и до вас?
- Никто не думал, что мы останемся там надолго. Ведь изначально войска должны были вернуться через несколько месяцев. Потом срок продлили еще на какое-то время, потом еще… И все это время наши войска назывались не армией, а ограниченным контингентом войск. Командовал ими первый заместитель командующего войсками Туркестанского военного округа генерал-лейтенант Юрий Тухаринов. Кстати, более чем полгода я был у него в Афганистане заместителем. Но когда стало ясно, что мы остаемся на афганской земле надолго, контингент переименовали в 40-ю армию, ставшую действительно легендарной. Осенью 1980-го в Кабул в штаб привезли боевое знамя армии, боевой формуляр, куда вписали мою фамилию — как первого командующего.
Вспоминаю курьезный момент, связанный с моим назначением в Афганистан в феврале 1980 года. Об этом узнал во время учений в Ровно, где проходил службу. Вызвали в Москву, проинструктировали. На сборы дали сутки, предупредили, что с собой ничего брать не нужно. Но как опытный военный, который переезжает на новое место службы, я решил взять все формы — летнюю, зимнюю, парадную, повседневную, полевую. Два чемодана напаковал. Когда же прилетел, все это оказалось ненужным барахлом. Ведь ходили мы в Афганистане в обычной солдатской полевой форме. Даже погоны были тряпичные, с темными звездочками. Все эти меры предосторожности спасли не одну жизнь. Хотя, пока мы к этому пришли, потеряли много офицеров.
«Наши десантники начиняли пустые бутылки из-под «Боржоми» ручными гранатами»
- Рассказывали, что душманские снайперы целились в звездочку на фуражке?
- Так было до тех пор, пока офицеры не стали носить такие же панамы, как солдаты. Но душманы ориентировались в обстановке быстро. Они знали, что в бою возле командира всегда находится три-четыре человека — радист, связной, помощники. Поэтому снайперы били по таким небольшим группам, и эти группы мы запретили. Младшим командирам в бою разрешалось отдавать команды только голосом, ведь моджахеды отлично усвоили: кто машет руками, тот командир.
Простые солдаты, кстати, тоже проявляли чудеса изобретательности. Известно, что впереди колонны с грузами всегда шли наши боевые машины пехоты (БМП). В первой машине находились, по сути, смертники. Ее либо уничтожали из гранатомета, либо взрывали фугасом, заложенным на дороге. При таком взрыве механик-водитель практически был обречен на гибель. Остальной экипаж, находившийся на броне, мог отделаться синяками, в худшем случае — контузией. И вот один парнишка, которому утром нужно было идти в голове колонны, придумал, как спастись. В своем БМП под сиденьем и под ногами он уложил обычный ватный матрас, предварительно прорезав отверстия для рычагов. Когда машина наехала на фугас, ее хорошо тряхнуло, но матрас компенсировал ударную волну и задержал осколки. К вечеру о случившемся знали практически во всех военных гарнизонах Афганистана, а тыловики стали выдавать танкистам второй комплект матрасов. Маршал Соколов, возглавлявший в Афганистане группу советских военных, которые осуществляли общее руководство боевыми действиями, наградил водителя орденом Красной Звезды. Он же вызвал из Волгограда и Харькова конструкторов и показал им пресловутый матрас. Вскоре на БМП стали делать двойное дно, которое выдерживало взрыв фугаса.
Еще наши десантники придумали оригинальное использование пустых стеклянных бутылок. Местную воду пить запрещалось, и первое время в Афганистан завозили «Боржоми» в стеклянных бутылках. Но утолить жажду ею было невозможно — из-за солей и минералов губы трескались, а пить хотелось уже через десять минут. Позже стали завозить египетский виноградный сок в маленьких, граммов по 150, металлических баночках. Сок был очень вкусный, и, что самое удивительное, одной такой баночки хватало, чтобы утолить жажду, на полдня. Но пока «Боржоми» продолжали поставлять, бутылок скопилось огромное количество. И была у нас на вооружении ручная граната Ф-1. Если ее бросать с вертолета (что часто практиковалось для прикрытия) метров с 30-40, то она взрывалась, не долетев до земли. Что же придумали десантники? Взяли бутылки из-под минералки. В том месте, где бутылка начинала сужаться, наматывали шнур, пропитанный бензином, и поджигали его. Когда он сгорал, узкая верхняя часть бутылки легко отделялась. А в нижнюю ее часть впритирку входила граната. Чека выдергивалась, но рычажок взрывателя был прижат стеклом, и взрыва не происходило. В таких «упаковках» гранаты применялись в бою: при ударе о землю стекло разбивалось, и граната взрывалась там, где нужно. Иногда сбрасывали даже целые ящики с нашпигованными взрывчаткой бутылками.
Раз уж мы коснулись темы продовольственного обеспечения, хочу сказать вот о чем. Бытует мнение, что офицеры в Афганистане как-то особо питались. На самом деле все мы ели из одного котла. Ведь все время питание завозилось из Союза. Причем в концентратах — и борщи, и картошка, и мясо, и хлеб. Нам запрещалось покупать у местных даже лавровый лист. И не столько из-за боязни отравиться, сколько из-за того, чтобы не подорвать хиленький внутренний рынок…
«Винтовка, из которой в меня стрелял душманский снайпер, хранится в историческом музее Ташкента»
- Судя по эпизоду с гранатами в бутылках, противника не жалели?
- В бою не до жалости. Хотя иногда все же приходилось сдерживать ребят. Особенно после того, как они видели зверские расправы душманов над нашими парнями, попавшими в плен. Об этом много рассказывали очевидцы. Тяжело вспоминать такие моменты… Боевики издевались даже над трупами бойцов. А у нас был суровый приказ: отбивать у врага тела погибших солдат. И когда мы видели трупы с переломанными конечностями, вырезанными на груди звездами, отрезанными гениталиями, пальцами, ушами, губами, невозможно было сдержать гнев. Поэтому наши солдаты практически никогда в плен душманов не брали.
В этой связи вспоминаю звонки генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева. В штабе армии в Кабуле часто собиралось военное руководство на всевозможные совещания. Кстати, маршал Ахромеев, тогда заместитель начальника Генерального штаба, каждый день, без отпусков и выходных, был на этих планерках уже в пять утра. Часто в штаб звонили из Москвы — и министр обороны Устинов, и министр иностранных дел Громыко, и сам Брежнев. Несмотря на то что в штабе находились офицеры выше меня по званию, на разговор с Брежневым, как правило, звали командующего. Генсек никогда не ругался, а задавал стандартный набор вопросов, о том, как идут дела, как обеспечение. В конце всегда интересовался, когда начнется братание советских войск с афганским народом. На фоне той жестокой войны, которую мы вели, это звучало несколько странно, но я всегда отвечал по форме, дескать, мы оказываем помощь боеприпасами, топливом, продовольствием. И хотя ничего особенного Брежнев никогда не говорил, после его звонка все офицеры шли на перекур, чтобы успокоиться. У некоторых от волнения даже дрожали руки.
- Такие вопросы генсека говорят о том, что ему, вероятно, не докладывали об истинном положении дел?
- О положении дел в Афганистане ему докладывали десятки министерств. Только каждый видел ситуацию со своей колокольни. Поэтому к Брежневу попадала уже «рафинированная» информация. А отдувались за это, как всегда, военные. Мы плечом к плечу воевали с афганцами, которые поддерживали правительство Бабрака Кармаля, но до братания было очень далеко. Ведь иногда возникали проблемы даже с формированием боевых афганских частей. Бывало, набираем новобранцев. Три недели они проходят курс молодого бойца, инструкторы муштруют их на всю катушку. В конце курса кажется, что отряд подготовлен, солдатам выдают новое белье, новую форму, амуницию, оружие. Людей готовят к присяге. И вот утром на построении оказывается только половина бойцов, да и те полураздетые. За ночь часть из них ушла прямо с оружием — их перекупили моджахеды. А те, что остались, распродали новенькое имущество. И такое происходило массово. Кстати, очень много наших людей гибло из-за своей доверчивости — повернулся наш солдат спиной к крестьянину, а тот из-за дувала достает ружье и стреляет в спину. Со мной тоже был подобный случай.
Колонна, в которой я находился, переезжала небольшой заболоченный участок. Часть машин прошла нормально, застрял лишь один танк. Танкисты подогнали второй танк, потом третий. Время шло. Я решил подойти и разобраться. Пока подходил, танкисты уже справились и рванули вперед. Я оказался один. Стал возвращаться к своему БТРу, и тут у моей левой ноги в землю ударила пуля. Залег, не могу шевельнуться. Ну, думаю, все, конец. Но бойцы сообразили, что меня долго нет, и двинулись ко мне навстречу. Они быстро поняли, в чем дело, и дали залп в сторону гор, откуда предположительно прозвучал выстрел. Потом два отделения солдат поднялись к укрытию снайпера. Самого душмана не нашли, но обнаружили оружие — американскую винтовку М-16. На ее стволе было сделано три насечки в виде римских цифр десять «Х» и еще одна диагональная черточка. Эту винтовку передали в военный музей Ташкента.
Афганская земля стала клондайком для наших исторических музеев. Первое время мы находили горы оружия, причем самого разнообразного — клинки, сабли и кинжалы времен Первой мировой войны, винтовки времен гражданской, автоматы, применявшиеся в годы Великой Отечественной. Все это добро отправляли в музеи, во все уголки СССР. Да и многие офицеры привозили домой небольшие коллекции холодного оружия. Привез и я парочку сабель и кинжалов, но все раздарил друзьям. Осталась только память о нелегких испытаниях, выпавших на мою долю и долю моих боевых товарищей.
775Читайте нас в Facebook
