«когда я подполз к прикрывавшему нас танку, он выстрелил. У меня из ушей пошла кровь, но полностью восстановился слух, потерянный после того, как моя бмп подорвалась на мине»
В Афганистан командир мотострелковой роты из Владимира-Волынского капитан Виктор Ерохин попал в декабре 1981 года. Только вернулся с уборки урожая, несколько месяцев не видел детей и жену, которой накануне сделали операцию. Начиналась зима, а дров и угля дома не было, семья спала в шубках. Прибывший из колхоза ротный — уставший, пропахший соляркой, хотел на минутку заскочить домой. Но в дверях квартиры его ждал начальник отдела кадров полка с фотографом, чтобы сделать фото на загранпаспорт. Ничего не объяснили, заставили надеть парадный китель, щелкнули и приказали завтра быть во Львове в штабе округа.
«После первого убитого мною человека я две недели не спал»
- Не успев толком побыть с семьей, 7 декабря я прилетел в Джелалабад и приступил к обязанностям заместителя начальника штаба батальона мотострелковой бригады, — рассказывает Виктор Анфиногенович. — А 25 декабря погиб комендант дороги Джелалабад-Кабул, по которой шли военные и гражданские грузы, наземная техника. И меня назначили на эту должность.
Перед этим я успел поучаствовать в боевой операции. Получил приказ повести группу бойцов и офицеров в горы и устроить засаду. Но у душманов разведка тоже работала неплохо, и мы сами напоролись на засаду. Я же по неопытности, зная, что ночью в горах очень холодно, напялил на себя теплую черную танковую куртку. В ней прекрасно выделялся на фоне светло-серой местности, выглядел белой вороной среди товарищей, менее заметных в обычной полевой форме. По мне лупили из четырех точек крупнокалиберные пулеметы. Господи, я забыл о подчиненных, спрятал голову под камень.
Вдруг вижу: ко мне под пулями строевым шагом подходит молоденький старший лейтенант, берет под козырек: «Товарищ капитан, разрешите обратиться… «Так стыдно стало. Приподнялся из-за своего камня, принял доклад. Старлей предложил дерзкий план снятия окружения: он рискнул со своим пулеметно-гранатометным взводом спрыгнуть с восьмиметровой скалы, где душманы нас не ждали, и зайти к духам с тыла. Это нас и спасло. А я в том бою победил свой страх.
Под Новый год мне доложили, что дорога заминирована. Огромная колонна грузовиков с боеприпасами застряла на нашей площадке, не может двинуться. А я итальянские мины даже на картинке не видел.
Отъехали мы метров триста, как наша БМП вдруг чуть ли не подпрыгнула от взрыва. Меня волной сдуло с брони и швырнуло на землю, я потерял сознание. Пришел в себя — понял, что контужен, ничего не слышу. Меня втащили в БМП, и тут через триплекс я увидел вдали на возвышенности духа-пулеметчика, стреляющего по нашим. Решил взять его в плен. Духу понадобилось перезарядить ленту. А тут на него движется бронированная машина. Руки задрожали, он бросил пулемет и побежал.
О пленном доложил в штаб бригады и получил приказ выжать из него максимум информации. В мои функции входил сбор разведданных о формированиях противника, промышлявших в зоне моего участка. Дух упорно молчал. Высокий, не менее двух метров роста, страшный, вонючий — они ведь не мылись… Я пытать не умел. Вывел на улицу, поставил к стенке, говорю: стреляю три раза мимо. Не расколешься — четвертая пуля твоя. И когда буквально с полуметра пальнул из «макарова» над ухом, он тут же упал на колени и заговорил.
Что дальше с ним делать? Начальник разведки прислал шифровку: «Источник должен высохнуть». Ночью вывели пленника на улицу. И тут произошло неожиданное.
К месту казни я шел впереди. За мной — дух, сзади переводчик. В какой-то момент я интуитивно повернул голову и увидел, как бандит подпрыгнул, ногой ударил переводчика, схватил связанными руками забытую во дворе солдатами совковую лопату и занес ее у меня над головой. Хорошо, что я успел выхватить висевший на правой штанине большой нож и на долю секунды его опередил — полоснул духа от паха до горла. Его внутренности вывалились в пыль. Я обалдел. Он тоже с удивлением посмотрел на них. Затем сделал два шага назад — и исчез в 100-метровом артезианском колодце, крышка которого оказалась сдвинута.
Ты знаешь, в армии нас вроде бы готовили убивать. А я в жизни даже курицу не зарезал. И не спал две недели, каждую ночь он ко мне являлся.
«Мы пировали в дукане, а за окном старик продавал свою девочку с усохшей ручкой»
- Вообще-то афганцы — народ, заслуживающий сочувствия, — говорит бывший воин-интернационалист. — Нищета у них там. В их армии, например, мясо было положено только офицерам один раз в день.
Мы же, советские, мясо получали только в виде тушенки. Мороженое мясо, которое доставляли рефрижераторы, уходило в дуканы, а на вырученные деньги армейские прохиндеи покупали водку. Нам доставался в основном сушеный картофель. Научились рыбачить гранатами (очень хорошо клевало), отстреливать отставших от отары овечек, дымовыми шашками выкуривать из нор дикобразов. Я тебе скажу, мясо у них — деликатес!
Афганские военные сражаться со своими не очень хотели. В армию шли из-под палки. Мы, кстати, помогали проводить «призыв»: вместе с их подразделением окружали кишлак, все мужское население сажали на машины и отвозили, скажем, в Джелалабад. Там их обучали, выдавали оружие. А через некоторое время большая часть солдат разбегалась. Были среди афганцев офицеры, учившиеся в Союзе, — грамотные, хорошие. Но случались и те, кто звания купил.
Все у них продается! Однажды, отмечая в дукане день рождения дочери одного из офицеров, мы наблюдали, как рядом на базарчике отец продавал мешок риса, вязанку дров и… свою восьмилетнюю дочь! На груди у нее висела табличка с надписью, что девочка умеет готовить плов и знает несколько букв. У ребенка от полиомиелита усохла правая ручка, поэтому никто не хотел ее брать. В конце концов девочку купил старик за восемь тысяч афгани. У меня сердце сжималось от увиденного.
Еще в начале службы в ДРА бывалые офицеры подсказали мне, что лучше будет, если командир заведет солдата-телохранителя, в спокойной обстановке помогающего справляться с бытовыми проблемами, а в бою уберегающего от неожиданностей. Решил такого бойца выбрать сам. Просить у других командиров бесполезно — хорошего вряд ли кто отдаст. Подхожу к солдатам: «Кто у вас самый большой раздолбай?» — «Юрка Рябов. Никогда на зарядку не ходит, лежит. Надо убирать территорию — тоже спит. Его и сержант боится. Юрка — самый сильный, пятьдесят раз на руках подтягивается. Ему все пофиг — идем в горы, он всегда впереди группы. Две медали у него… «
Когда я спросил самого Рябова, за что получил медали «За отвагу» и «За боевые заслуги», этот немногословный деревенский увалень скромно ответил: «Ну, дали. Был, как все… «
Во время Пандшерской операции мы заняли кишлак. Его население разбежалось. Мы видели, как на мине подорвались двое мужчин. Один бежал с беременной женой. Мина вспорола ей живот и ребенка размазала по камням. В кишлаке остался только слепой старик. Он сидел на пороге, опираясь одной рукой на тросточку, а другой перебирал камушки-четки, что-то бормотал и просил воды, раскачиваясь, как маятник. Я повернулся, чтобы дать команду принести деду флягу, и вдруг прогремела автоматная очередь. Старик, оказывается, нажал на тросточке незаметную кнопку, из рукоятки выскочила длинная тонкая сабля, которую мирный с виду дедуля чудом не успел вогнать мне в спину. Если бы Юрка вовремя не выстрелил в него.
«Солдату Юре Рябову, закрывшему меня собой от очереди, в день гибели исполнилось 20 лет»
- Однажды к нам приполз и потерял сознание изможденный афганский мальчонка, — продолжает рассказ Виктор Ерохин. — Когда мы привели его в чувство, он рассказал, что душманы согнали на высоту население их кишлака, сочувствующее власти. Неделю без пищи и воды держали там около двухсот стариков, женщин и детей. Люди начали умирать. Старики связали из паранджей и чалм веревку и спустили этого мальчика со скалы, чтобы попросить «шурави» о помощи. Плача, пацан говорил, что уже умерла его вторая мама (у афганцев может быть четыре жены), и просил спасти третью маму.
Некоторым афганцам под покровом ночи удалось спуститься к нам с горы вместе со скотом. Люди и животные были страшно голодны. Меня поразило то, что коровы слизывали в кустах даже солдатские экскременты.
Чтобы спасти остальных, требовалось хотя бы четырехчасовое перемирие с душманами, засевшими в пещерах над единственным в этом районе мостом. Мулла собрал около сорока стариков. А мне начальник политотдела приказал возглавить эту делегацию парламентеров, вести ее к душманам.
На всякий случай написал письмо сыну. Отдал его вместе с моим автоматом Юрке. На рассвете повесил на упомянутую трофейную тросточку свою белую нательную рубаху вместо флага и повел старейшин к пещерам. Шел, думая, что каждый следующий мой шаг будет последним. Пока мы миновали мертвое пространство под скалами, было тихо. Затем прогремела очередь, и пули подняли пыль у ног стариков. Старейшины остановились. После второй очереди попятились. После третьей — пустились наутек.
Я же со своим флажком продолжал идти. Но когда прозвучала четвертая очередь, какая-то сила сбила меня с ног и швырнула под стоящий на дороге подорванный БТР, кто-то на меня навалился. Гляжу — это Юрка в тюрбане и халате. Я на радостях расхохотался: «Откуда ты взялся в этом маскараде?» А он смотрит на меня широко открытыми глазами и молчит. Я подумал, что он ранен. Вколол ему шприц-тюбик промедола, обезболивающего. Никакой реакции! Перевернул парня — а у него вырвано полспины…
Оказывается, перед нашим выходом Рябов втихаря раздел в пещере какого-то старика. Бронежилет не стал надевать, чтобы не отличаться своей и так плотной фигурой, под полу халата спрятал мой автомат и последовал за мной в толпе старейшин. Когда духи начали лупить по мне, толкнул меня под БТР, прикрыв собой от пуль.
Увидев, что я остался один, духи вылезли из пещеры и решили взять меня живьем. И тут меня выручил оказавшийся у Юрки мой автомат. Отстреливался одиночными, выпустил весь магазин. Слава Богу, неподалеку стоял наш танк с перебитой из душманского гранатомета гусеницей. Экипаж уцелел, и командир-прапорщик крикнул, чтобы я полз к ним, в броню. Дескать, прикроют. Соединив два ремня, взвалил Рябова себе на спину и пополз. Полз эти полсотни метров и физически ощущал, как неживое тело товарища рвут «мои» пули. Чтобы сдержать духов, танк, к которому я приблизился, выстрелил. У меня из ушей пошла кровь. Но я обнаружил, что теперь снова хорошо слышу! А ведь после того, как мы подорвались на мине, у меня были проблемы со слухом. Очевидно, после выстрела мои барабанные перепонки встали на место.
Потом, в танке, я достал Юркин патрон (всех солдат приучил в пустой патрон класть бумажку со своими данными) и узнал, что в этот день ему, спасшему мою жизнь ценой своей, исполнилось 20 лет. Как сегодня помню, это было 25 мая 1982 года.
- Как-то, возвращаясь на БМП с соседнего поста, я увидел, что на минное поле забрели стадо овец и двое пацанят-пастухов, — продолжает Виктор Ерохин. — Овцы начали подрываться, затем старшенького, мальчишку лет десяти, разнесло. А маленький, ему годика четыре, стал метаться, плакать, не знал, куда кинуться. Возле дороги стоял старик. Он боялся заходить на минное поле, упал на колени и стал молиться.
Я остановил БМП, выскочил на поле, так как знал расположение мин, мы их ставили в шахматном порядке, схватил ребенка и вынес на дорогу. Ночью ко мне пришел этот старик. Его звали Миагуль, он сказал, что является старейшиной племени кочевников, а спасенный мною малыш — его единственный сын. В руках Миагуля (ему оказалось лишь 43 года, афганцы часто выглядят старше) был увесистый мешок… с деньгами. Там было около двух миллионов афгани, то есть примерно двести тысяч в пересчете на советские рубли. Мужчина сказал, что это бакшиш, подарок мне от всего рода. Когда я попытался отказаться, Миагуль схватил пачку денег и бросил в печку. И пообещал сделать то же с остальными, если не возьму. От подарка рода отказываться нельзя.
Тогда я заявил, что, если это деньги мои и могу распоряжаться ими, как хочу, пусть он завтра зафрахтует на эти деньги грузовик, едет в Кабул и накупит детям всего рода сладостей от моего имени. А на остальные пусть купит машину дров на кишлак. Там дрова очень дорогие. Килограмм — семь афгани.
Он так и сделал. Я наблюдал в бинокль этот праздник детворы. Дети кочевников, оказалось, отродясь не видели рахатлукума, халвы, сахара…
Мы с Миагулем подружились. Я разрешил им пасти возле дороги овец, дал карту наших минных полей — конечно, с разрешения начальства, ведь за такое можно было загреметь. А за это мальчишки-пастухи наблюдали, где душманы минируют дорогу, и быстренько докладывали нам. Благодаря Миагулю на моем участке ответственности в 1982 году не подорвалось ни одной советской машины.
Афганцы указывали нам местонахождение банд, в одну из них внедрили племянника Миагуля. Потом эти банды мы ликвидировали. Но в конце концов душманы Миагуля вычислили. Его выдал дуканщик, который, как позже выяснилось, был их агентом, собирал информацию. И однажды наша БМП, как бы случайно задев дукан, превратила его в кучу песка. А Миагуля жаль. Он был по-своему красив, мудр, образован, его уважали муллы кишлаков, в которых останавливались кочевники. Рост под два метра, ладонь, как четыре моих. Очень хотел мира. Он помнил, что до того, как ввести войска, Советский Союз много лет помогал Афганистану преодолевать средневековую отсталость.
После подрыва на первой мине я попросил комбрига выделить мне саперов. Прислали двух салажат. При разминировании поля они нарвались на наши же мины. Снимали их, потом решили присесть на камень перекурить. Передвинули камень, чтобы лежал поудобнее. А там оказалась мина-сюрприз. Спасло их то, что были в бронежилетах. Ноги же посекло крепко.
На дороге духи ставили в основном итальянские мины. Мощные, шесть-восемь килограммов тротила и ни одной железной детали! Миноискатель эту дрянь не брал. Щупом искать тоже небезопасно. Выделили нам кинолога с восточноевропейской овчаркой по кличке Пират. Умная собака. Ни одного афганца к нашему посту не подпускала — она их за версту по запаху чуяла. Сразу ощетинивалась, рычала. Неплохо чуял Пират и взрывчатку. Но из-за жары, постоянных запахов солярки и бензина быстро уставал, мог за один заход снять до трех мин, не больше. За год пес помог нам обезвредить более двадцати таких сюрпризов.
Душманы решили его убрать. Пират повадился бегать за солдатами на речку Кабул. Пока бойцы набирали воду, он купался. Ездили за водой раз в три дня. Вражеский снайпер трое суток просидел в камышах, дожидаясь жертвы. Четыре раза прострелил ее. Истекающий кровью Пират прополз более трехсот метров и умер у меня на руках. Не забуду его глаза — в них была такая человеческая боль и тоска!
1012Читайте нас в Facebook
