«это вы сталина дураком сейчас обозвали?! « -- зловеще переспросил лазарь каганович у первого секретаря днепропетровского обкома партии павла найденова
Весной 1933 года, ровно семьдесят лет назад, в Украине разразилась трагедия, равной которой в истории нашего народа нет. 75-летний херсонец Олег Найденов помнит страшный голодомор в основном из рассказов родителей.
«На улицах Днепропетровска нищие победители-калеки с орденами на гимнастерках просили милостыню»
-- Мой отец партработником стал случайно, -- рассказывает Олег Найденов. -- После окончания летного училища он служил инструктором в школе летчиков--штурманов в подмосковном Тушино. В начале 30-х годов по состоянию здоровья был уволен. Семья переехала на родину, в Днепропетровск, где папа и получил назначение в политотдел Братолюбовской МТС -- тогда тракторные станции повсеместно создавались для помощи колхозам.
Вообще-то голод начался в 1932-м. Хотя мне тогда шел только четвертый год, я хорошо это запомнил, потому что летом 1932-го умер мой двухлетний братик Вова. Его, опухшего от голода, сфотографировали -- этот снимок и сейчас хранится в семейном альбоме. Мама потом рассказывала о жутком выборе, который стоял тогда перед людьми: понимая, что двоих детей не сохранить, спасительную ложку баланды родители вынуждены были предлагать лишь одному из ребятишек…
-- Родители связывали голод с неурожаем или с целенаправленной политикой Сталина в отношении Украины?
-- Мне трудно ответить на этот вопрос. Да, неурожай был, в 1932 году не уродили озимые. Но вначале крестьяне особо не переживали: не будет хлеба -- на картошке перезимуем! Не получилось. Уже в конце марта-апреле 1933 года люди стали пухнуть от голода, а в мае, июне и июле смерть косила целые села. Лето в том году на юге выдалось засушливое, воду с речек бочками возили, чтобы спасти урожай. А когда стали молотить, получили по 6-7 центнеров с гектара, хотя план сдачи хлеба государству составлял 9 центнеров. Многие руководители на местах, пытавшиеся «открыть глаза» верхам на истинное положение дел, были репрессированы. Из-за того, что партийные кадры массово уничтожались, карьера отца оказалась стремительной: с должности начальника политотдела МТС его сначала назначили первым секретарем Васильковского райкома партии, а летом -- первым секретарем Мелитопольского горкома партии. В 1938-м папа уже заведовал сельхозотделом Днепропетровского обкома партии, а через полгода его перевели в отраслевые секретари. В 1940-м отец возглавил Днепропетровский облисполком. Многих товарищей по партии и близких друзей отца в 1937-м расстреляли. Он же избежал их участи, скорее всего, потому, что был молод и не решался поднимать голос против проводимой политики.
-- В 1947 году ситуация была уже иной?
-- Безусловно. К этому времени папа прошел Великую Отечественную войну. Член Военсовета 37-й армии, он в 1943 году, как только наша армия освободила первый район Днепропетровщины, был отозван с фронта на прежнюю должность председателя исполкома областного совета -- для восстановления партийного и государственного аппарата на освобождаемых территориях. А в феврале 1944-го отца избрали первым секретарем Днепропетровского обкома партии. Его полковничий китель тогда уже украшало несколько боевых орденов. Вскоре отцу вручили орден Ленина за быстрое восстановление в условиях послеоккупационной разрухи металлургической промышленности в Днепропетровске и Днепродзержинске. К тому же после войны у людей изменилась психология: победители считали, что теперь могут говорить то, что думают. Вот отец и сказал… Мне тогда было девятнадцать. Хорошо помню, как в 1947-м он уехал на пленум ЦК КП(б) Украины. Вернувшись, заперся в спальне и несколько дней не выходил. Мама нам говорила, что папа болен. На самом деле оба они ожидали, что за отцом придут.
«Преемником отца сразу же назначили Леонида Брежнева»
-- Что же случилось на том пленуме?
-- Это произошло не на самом пленуме. После него Лазарь Каганович, фигура для Украины поистине зловещая, собрал всех первых секретарей обкомов партии Украины и устроил разнос за провал хлебозаготовок. Ведь и в июле 1932-го Сталин направил его в Украину с той же миссией -- выкачать хлеб. И тогда с легкой руки Лазаря Моисеевича появился «закон о колосках», послуживший фундаментом для создания ситуации голода и разгула беззакония. Вот и теперь, чтобы закрутить гайки и приструнить осмелевшие после победы в войне партийные кадры, в Украину вновь приехал заместитель председателя Совета Министров СССР Каганович. Задача была прежняя: вымести из республики все до последнего зернышка. Потом отец рассказывал, как Лазарь Моисеевич поднимал «первых» одного за другим: когда будет выполнен план сдачи зерна государству? Дошла очередь до Днепропетровской области. «Мы план не выполним», -- откровенно сказал отец. В 1947 году урожай выдался очень скудным. Думаю, что, кроме этого, папа отлично помнил ситуацию 1933-го, когда умер его маленький сын. К тому же вчерашнему фронтовику невыносимо было видеть, как на улицах Днепропетровска нищие, голодные победители-калеки с орденами на гимнастерках просят милостыню.
Я и сам хорошо знал одного такого: он сидел у нашего дома, и я всегда старался опустить в протянутую руку кусочек чего-нибудь съедобного. «В области нет хлеба. Не знаю, как будем зимовать», -- пытался убедить Кагановича отец. «Не говорите глупостей, -- перебил его партийный бонза. -- На самом деле зерно есть. В наших планах учтено все до грамма». И тут Найденов возьми да скажи: «Хотел бы я знать, какой дурак эти планы составлял?!». Воцарилась зловещая тишина. «Вы имеете в виду товарища Сталина? -- ехидно спросил после продолжительной паузы Каганович. -- Ведь план хлебозаготовок он подписал». Отец ужаснулся такому повороту дела и стал сбивчиво доказывать, что говорит лишь об уполномоченных Министерства заготовок СССР (упоминзаг), которые перед уборкой разъезжались по стране, чтобы определить урожайность в колхозах. Областному начальству в этом щекотливом деле не доверяли. Не дай Бог упоминзаг спрогнозирует меньший урожай, чем окажется на самом деле. Не желая рисковать, специалисты обычно завышали предполагаемую урожайность на центнер-два. Так, кстати, было уже и в более позднее, брежневское, время. Это я знаю из личного опыта -- работал в сельскохозяйственной отрасли. Но Лазарь Моисеевич прервал объяснения отца одной фразой: «Мы своим людям доверяем». Отец вернулся домой и стал ждать ареста. Его преемником сразу же назначили Леонида Брежнева.
-- Но ареста не последовало?
-- Время шло, а за папой никто не приходил. В то время первым секретарем ЦК КП(б) Украины и одновременно председателем Совета Народных Комиссаров УССР был Никита Хрущев, который отца очень уважал. Но что он мог против Москвы? Выждав какое-то время и поняв, что Каганович скандальному делу хода не дает, Хрущев назначил отца министром мясомолочной промышленности. Тем не менее Лазарь Моисеевич не преминул вмешаться: «Нам такие кадры не нужны». Отец вернулся домой, тягостное ожидание опять поселилось в нашей квартире. Выжидал и Хрущев. Через какое-то время он предложил отцу еще одну должность, уже гораздо менее ответственную, однако Каганович вновь воспрепятствовал назначению.
В советские времена официальный Киев выполнял бутафорскую роль, все до мелочей решалось в Москве. Гораздо позже, уже в 1956 году, когда Кагановича разоблачили, отца пригласили выступить на ХХ съезде КПСС, где рассматривался вопрос о культе личности Сталина и преодолении его последствий, и рассказать, как Лазарь Моисеевич решал вопросы с партийными кадрами Украины.
«Заметив, что мне не понравился ее супруг, Галя Брежнева развела руками: «Ничего не поделаешь, любовь»
-- Как отнесся ваш отец к тому, что в его кресло сел Брежнев?
-- Надо сказать, что Брежнев тоже присутствовал на упомянутой встрече с Кагановичем, поскольку возглавлял тогда Запорожский обком партии. «Поднажмем и выполним», -- пообещал он Лазарю Моисеевичу. К тому же папа очень хорошо знал Леонида Ильича, тот до войны работал под руководством отца. Да и жили мы по соседству в двухэтажном обкомовском особнячке на улице Дзержинского. Моя мама дружила с Викторией Петровной. А назначение Леонида Ильича на его место папу не особо огорчило. Расстроился он позже, уже когда Брежнев стал генеральным секретарем.
-- Почему?
-- Очевидно, понимал, что не по Сеньке шапка. Тут сразу следует разграничить отношение к Брежневу-человеку и Брежневу-руководителю страны. Наши семьи поддерживали отношения почти всю жизнь, и родители всегда уважали Брежневых за то, что, возглавив советский политический истэблишмент, они не зазнались, сохранили старые дружеские связи. И в семидесятые, и в восьмидесятые моя мама, бывая в Москве, непременно звонила Виктории Петровне и всегда получала приглашение зайти в гости. Они общались, переписывались до самой смерти. Женщины ведь и в эвакуации были вместе. Правда, в Семипалатинске, куда супруга Брежнева отправилась с двумя детьми, Виктории Петровне не понравилось, и она подбивала мою маму похлопотать о переезде наших семей в Алма-Ату. Маме было легче добиться этого -- папа тогда был депутатом Верховного Совета СССР. Но мама не согласилась, и Брежнев -- начальник политотдела одной из армий -- вынужден был прислать в Семипалатинск своего адъютанта, который все и организовал по желанию Виктории Петровны. Возвращаясь из эвакуации, мы, помню, заезжали в Алма-Ату за Брежневыми. Тогда, оставив маму у них, я попросил Галину отвести меня к моему лучшему другу Коле Шашкову. Отец Коли был чекистом и во время войны возглавлял в армии Власова отдел СМЕРШа. Когда армия попала в окружение, Шашков посчитал невозможным сдаться в плен и застрелился. Посмертно ему присвоили звание Героя и на родине в Великих Луках потом поставили памятник. Мы с Колей, тогда 14-летние подростки, так обрадовались встрече, что все говорили и не могли наговориться. Галя не дождалась меня и ушла.
Кстати, после войны я оказался в одном классе с Галей Брежневой, хотя на один класс был старше ее. Так получилось, что из эвакуации их семья вернулась чуть раньше нашей, и когда я пришел в школу восстановиться в списках, мне сказали, что я уже записан. «Тебя Галя Брежнева записала», -- улыбнулась секретарь. И музыкой стал заниматься после того, как Галина записала меня. Она очень добивалась тогда моей дружбы, да и гораздо позже, когда Брежневы уже переехали в Молдавию, присылала свои фотографии. Сейчас в моем семейном архиве хранится много Галиных фотографий с автографами. Галя часто приглашала и меня приехать в гости. Галка и внешне, и по темпераменту была копией отца: взбалмошная, фонтан энергии. Помню, моя мама говорила: «Ох, и снятся кому-то кислые яблоки! Наломает эта девчушка дров!». Галя и сама в шутку часто повторяла: мол, выйду замуж за старика с кучей детишек.
Поэтому, когда Галина связала свою жизнь с Евгением Милаевым, который был едва ли не вдвое старше ее, никто из нас не удивился. Как-то на правительственной даче в Ялте она меня с ним познакомила. Захожу в комнату и вижу: на полу на ковре лежит человек, держит на голове шест, на который взбираются двое восьмилетних мальчишек. Это и был циркач Милаев со своими сыновьями-близнецами. Они с Галиной только поженились. Показался он мне очень старым, несимпатичным, я не смог скрыть от Галины своего разочарования. Заметив это, она развела руками и расхохоталась: «Ничего не поделаешь, любовь!».
-- А между Брежневыми-старшими любовь была?
-- Без сомнения, Виктория Петровна любила мужа. Его трудно было не любить. Он умел расположить к себе людей. Как-то летом после войны (по-моему, это был 1945 год) Александр Фадеев с женой, народной артисткой СССР Ангелиной Степановой, и драматург Александр Корнейчук с супругой Вандой Василевской машинами ехали из Киева в Херсон. Ехали на отдых -- с палатками и удочками. По пути остановились в Днепропетровске и зашли к первому секретарю обкома партии. Было воскресенье, отец позвонил домой и попросил маму накрыть стол: мол, привезу гостей. И вот сидим, обедаем, мирно течет беседа. Фадеев подписал мне на память только вышедшую в печать «Молодую гвардию». Вдруг открывается дверь, входит Брежнев. В то время он под началом Ворошилова находился со специальной советской миссией в Австрии и приехал домой в отпуск.
И тут началось! Леонид Ильич сыпал шутками, рассказывал какие-то комичные фронтовые истории. Одну из них, как русские отбили и заняли железнодорожную станцию и нашли там вагон с неизвестной жидкостью, напоминающей спирт, я помню до сих пор. Рассказчик в лицах изображал бойцов, терзаемых желанием выпить. «Хлопцы, я берусь, -- наконец нашелся доброволец-дегустатор. -- Только одна просьба: если отравлюсь и умру, сообщите родным, что геройски погиб за Родину». Налили, выпил, ждут… Брежнев не торопится, каждую деталь смакует, а компания за животы от смеха хватается. Фадеев советует Корнейчуку: запиши, вставишь куда-нибудь. Одна история сменяется другой, еще более интересной -- два часа пролетели, как одна минута.
Как только наш сосед поднялся из-за стола, чтобы уходить, столичные гости наотрез отказались его отпускать, буквально умоляя остаться: «Ну куда вам торопиться, ведь в отпуске?!». Когда он все же ушел, они долго расспрашивали, кто это был, просили отца рассказать им о Брежневе. Я еще тогда для себя сделал вывод, что Леонид Ильич любил играть на публику, ему нравилось производить впечатление. Но и какой-то природный артистизм в нем, безусловно, был.
Да что там писатели и артисты, когда Брежнев самого Сталина однажды очаровал! Тогда в Москве проводились декады искусств всех республик. Приехали с концертом-отчетом представители Молдавии, выступают в Кремле, на заключительном вечере присутствует сам Иосиф Виссарионович. В финале на сцену выходит первый секретарь ЦК Компартии Молдавии Брежнев и что-то зажигательно говорит. «А кто этот бровастый?» -- вдруг спрашивает Сталин. Ему объясняют. И Иосиф Виссарионович одобрительно произносит: «Ты смотри, какой ма-ла-дэц!».
В Брежнева была влюблена и знаменитая актриса Любовь Орлова. Когда он в 1956 году возглавил партийную организацию Казахстана, 54-летняя артистка на личном самолете Брежнева то и дело привозила на целину творческие концертные бригады, где ее в это время видели гораздо чаще, чем в Москве. Об этом романе судачил тогда весь Днепропетровск. А вообще в этом городе никто никогда плохо о Брежневе не говорил. Хотя многие с самого начала его карьеры генсека скептично оценивали и само это назначение, и связанные с ним перспективы. Время показало, что земляки, и мой отец в том числе, не ошибались. Хотя еще раз подчеркну: личных причин обижаться на Брежнева у папы не было. Наоборот, когда отец уже перед смертью заболел (это были семидесятые годы), Леонид Ильич прислал в Херсон врача из Кремлевской больницы. Что-что, а дружить он умел.
592Читайте нас в Facebook
