Охранник гауптвахты дисбата обвиняется в том, что заставлял арестованных пить собственную мочу и нагишом ползать по деревянной стружке
«ФАКТЫ» рассказывали читателям о том, как летом прошлого года, в ночь с 30 на 31 июля двое арестантов гауптвахты дисциплинарного батальона, располагающегося на окраине Киева, захватили в заложники охранника, затолкали его в одну из камер и, завладев оружием, требовали «колбасы, пива и привезти маму». Они держали в напряжении «отцов-командиров» до тех пор, пока под утро бойцы спецподразделения СБУ «Альфа» штурмом не взяли помещение гауптвахты. Знатоки не сомневались, что следствие по этому делу надолго не затянется. Однако не тут-то было: в ходе допроса бунтовщиков всплывали совершенно неожиданные для прокуратуры подробности. Оказалось, что арестанты гауптвахты подвергались самым изощренным унижениям и издевательствам со стороны охраны. Возможно, именно это и послужило причиной бунта?
«Капитан предлагал мне нож, чтобы я перерезал себе сонную артерию»
Биография у Саши Станкевича короткая. Окончив девять классов, парень сразу же устроился на работу столяром-паркетчиком. В 18 был призван в армию, несмотря на несколько перенесенных сотрясений мозга. Отслужив меньше года в военно-учебном комплексе «Десна», самовольно оставил часть, чтобы повидать родных. На семью в прошлогоднюю весну одно за другим сыпались несчастья: в марте умерла бабушка, в апреле слегла в больницу мать, а в июне умер отец. Вдобавок Сашина девушка, ожидающая от него ребенка, очень тяжело переносила последние месяцы беременности, и ее положили в больницу на сохранение. Лишь после рождения малыша, в конце июня, молодой отец отправился с повинной в военную прокуратуру Дарницкого района Киева.
Там беглеца, как положено, тут же арестовали и отправили на гауптвахту. Но, поскольку столичная «губа» была на ремонте, Станкевича отвезли в дисбат.
Дальше я приведу выдержку из письма, которое Станкевич спустя несколько месяцев после описываемых событий сумел из СИЗО-1, где оказался после бунта, переправить в «ФАКТЫ».
«По прибытии в дисбат меня сразу жестоко избили и подвесили в наручниках к решетчатой двери камеры, так что я едва касался носками ног земли. Наружная дверь была открыта, поэтому я мог наблюдать все, что творилось в этом спецподразделении.
Во время прогулок и проверок арестованных заставляли раздеваться наголо, и вынуждали ползать по полу, швыряя ногами вдогонку одежду. Постельные принадлежности даже на ночь не выдавались. Объем пищи составлял три-четыре ложки каши и просвечивающийся кусочек хлеба, первого мы не видели. В туалет выводили один раз в сутки.
Дошла очередь и до меня. Рядовой роты охраны К. попытался заставить и меня ползать по помещению гауптвахты, но я не подчинился его приказу. Тогда он вышел на несколько минут и принес ремень с бляхой, которым стал меня бить. От этого на спине образовались глубокие раны, сейчас остались шрамы.
Время от времени вечером прямо к КПП части на иномарках подъезжали неизвестные и забирали молодых солдат, которых использовали для сексуальных утех в саунах и загородных дачах. Однажды и мне последовало предложение «роскошного отдыха». Сначала я воспринял это не всерьез, но когда понял, что со мной не шутят, отказался в грубой форме. Пообещал написать жалобу в Дарницкую прокуратуру.
После этого разговора ко мне пришли офицеры штаба и начальник караула. Втроем они избивали меня до потери сознания, потом закрыли между основной и решетчатой дверью. Расстояние между дверьми было настолько мало, что я не мог ни присесть, ни пошевельнуться, чтобы хоть как-нибудь закрыть лицо от испарений, которые исходили от стен и пола, предварительно политого хлоркой. В таком состоянии я провел около 14 часов, у меня воспалилась слизистая глаз -- я чуть не ослеп.
В каждой камере предусмотрена небольшая емкость для сплевывания. Из-за того, что в туалет выводили очень редко, я (не выдержав), вынужден был мочиться в эту емкость. Обнаружив в плевательнице мочу, офицеры и выводные вынуждали меня пить содержимое этого сосуда. Я отказывался -- и бывал избит.
Не выдержав мук, я вскрыл себе вены лезвием, которое мне было выдано с целью ликвидации надписей на стенах камеры, в которой я сидел. В госпитале вены зашили. (и в тот же день отправили обратно в часть. -- Авт. )
Спустя некоторое время ко мне в камеру пришли начальник караула и дежурный по части и стали на полном серьезе предлагать веревку и мыло, чтобы я удушился. Они уверяли, что этот исход будет для меня самым легким. После этого вывели меня в прогулочный дворик, пристегнули руками вверх к решетке. Выводной снял с меня брюки и трусы, взял за ноги ниже колен, а капитан Р. привязал к моим гениталиям провода с клемами от механической динамо-машины и начал вращать рукояткой в разном темпе. Через несколько минут я сорвал голос от крика и потерял сознание. В таком положении, пристегнутым, я провел почти сутки -- несмотря на то, что полдня меня поливал дождь.
В течение семи суток с меня не снимали наручники, не производили осмотров, не делали перевязок. Перед банным днем при осмотре фельдшер выявил загноение и опухоль рук. Присутствовавший при чистке ран капитан Р. сначала предлагал мне свой нож, чтобы я перерезал себе сонную артерию, а потом пистолет: «На, застрелись, или пробегись, если хочешь, а я тебя сам хлопну».
«Бунтовщикам дали колбасы и пива, предварительно подлив туда клофелина»
Ровно в полночь Александру удалось вырваться из своей камеры. Он напал на охранника, прижал его к решетке камеры арестованного Михаила Невзорова, отбывающего в дисбате трехлетний срок за грабеж и разбой. Последний не растерялся, крепко ухватил часового за шею. Каким образом эти двое отняли у охранника автомат, кто из них запер часового в свободной камере, кто пытался расстрелять сверхпрочный замок на наружной двери -- решит суд. Достоверно одно: во время «вооруженного восстания» никому из его участников -- ни заложникам, ни штурмующим, ни самим бунтовщикам -- не было причинено сколько-нибудь серьезных телесных повреждений. Бунтовщикам доставили по их требованию колбасы и пива, предварительно подлив туда клофелина, привезли по требованию Станкевича его мать, сестру и подругу. А там и «Альфа» подоспела…
Следствие по делу шло долгих полгода. Получив письмо из СИЗО-1, мы обратились к военному прокурору Северного региона генерал-лейтенанту юстиции Валерию Радзехе с просьбой провести проверку изложенных в нем фактов. И что же? Оказалось, что полтора десятка арестантов гауптвахты, находившихся там одновременно со Станкевичем и Невзоровым, сразу после бунта были допрошены офицерами военной контрразведки. Свидетели долго не решались давать показаний, но, наконец, получив гарантии безопасности, рассказали о таких издевательствах со стороны охранников, что прокуратуре пришлось возбудить уголовное дело против одного из них, самого «рьяного» -- Андрея Снегирева (фамилия изменена).
Судя по материалам дела, Снегирев издевался над арестованными со всей изощренностью садиста. Так, например, он действительно имел привычку закрывать арестованного между дверью и решеткой, предварительно посыпав пол хлоркой. На прием пищи он отводил арестантам всего 10 секунд -- кто не успевал, тот лишался своей, и без того крошечной, порции. На отправление естественных потребностей уделял три секунды. Не успел -- пей!
Еще очень нравилось Снегиреву заставлять своих подопечных полностью раздеваться. Он приказывал, чтобы солдаты нагишом проделывали разные физические упражнения: заложив руки за голову и наклонившись вперед, кружились, пока не упадут; отжимались до полного изнеможения; приседали и выпрыгивали вверх с хлопком ладонями над головой. Когда кто-то падал на пол, потеряв равновесие, экзекутор от души смеялся, вставлял своей жертве в рот резиновую дубинку.
Из обвинительного заключения: «Чтобы сломить отпор военнослужащих, Снегирев подвел раздетых М. и О. к боксерской груше, оттянул ее и, отпустив, нанес О. не меньше пяти, а М. -- не меньше трех ударов по голове. Потом Снегирев принудил М. в голом виде ползать по периметру караульного помещения, в ходе этого упражнения Снегирев нанес арестованному около сорока ударов резиновой дубинкой. Вечером Снегирев открыл камеру М. , дал ему четыре кусочка мыла и принудил их есть. Выражая недовольство тем, что М. плохо пережевывает мыло, Снегирев шесть раз ударил его ладонью по лицу».
-- Поведение Снегирева -- редкое по дерзости и жестокости, -- сказал журналистам военный прокурор Валерий Радзеха. -- Жаль, что о его выходках стало известно так поздно.
Действительно, жаль. А с другой стороны, все-таки непонятно, почему же в прокуратуре, контролирующей соблюдение законности в дисбате, о творящихся в части дерзостях и жестокостях узнали последними -- только когда гром грянул?
Мог ли начальник караула не знать, что вытворяют его подчиненные?
На прошлой неделе в военном суде Дарницкого гарнизона началось слушание обоих дел. Александр Станкевич выступает попеременно -- то в роли обвиняемого, то как потерпевший. В ходатайстве об объединении этих дел в одно адвокату Станкевича было отказано.
-- Между физическими и моральными мучениями, которые достались Станкевичу на гауптвахте, и его бунтом существует прямая связь -- утверждает адвокат Игорь Гадецкий. -- Прокуратура с этим не согласна. Я также просил об отводе прокурора из прокуратуры Северного региона, поскольку не в его интересах выносить сор из избы. Прокурором вообще должен быть независимый гражданский человек. Однако суд мне отказал. На мой взгляд, возбуждение уголовного дела против Снегирева -- это попытка найти крайнего и таким образом замять дело. Ведь арестованные называли в числе своих мучителей не только Снегирева. Например, рассказали, как помощник начальника караула прижигает зажигалкой отросшую за ночь щетину тем, кто не успел побриться. Но следователь прокуратуры признал эти детали несущественными. Сейчас руководящие лица дисбата в один голос твердят, что ничего не знали. Но мог ли начальник караула не знать, что выделывают в караулке его подчиненные? Мог ли не знать этого командир части? Караулочный дворик отлично просматривается с вышки -- разве часовые не видели, как по нему скачут голые арестанты? Если же командир действительно не знает, что творится в 50 метрах от административного корпуса, -- то какой же тогда он командир?
Сколько времени займет судебное разбирательство -- спрогнозировать трудно. О решении суда мы обязательно расскажем читателям. Кстати, Александра Станкевича и его мать активно поддерживает Комитет солдатских матерей. Председатель киевской организации комитета Любовь Луцкова, напряженно следящая за ходом обоих процессов, считает, что справедливость должна восторжествовать.
P. S. Опрошенные контрразведкой арестанты отметили, что после мятежа Станкевича и Невзорова обращение с ними улучшилось. На обед стали давать суп, а к нему --- четыре кусочка хлеба…
1162Читайте нас в Facebook
