«Ребята уже не очень верят в то, что их спасут», — жена бойца «Азова» Арсения Федосюка

— Юля, как и где вы познакомились с Арсением?

— Мне 29 лет. Арсению тоже. Я из Львова, но 10 лет живу в Киеве, а Арсений — из Белой Церкви. Он являлся активным участником революции достоинства. Сразу после этих событий отправился на войну. То есть он находится на фронте непрерывно восемь лет.

Мы познакомились в интернете шесть лет назад. Знакомиться как-то иначе у него не было возможности, потому что он постоянно находился на боевых действиях. Сразу поняли, что у нас много общего. Начали общаться в интернете, затем были встречи во время его отпусков. Буквально через год поженились. Нашей семье пять лет.

— Кто Арсений по специальности?

— Он историк, окончил Киево-Могилянскую академию, а я философ. Как раз на интересе к философии и истории мы и сошлись. Детей у нас пока нет.

Читайте также: Жена командира «Азова» Дениса Прокопенко: «Я первая сообщила мужу, что началась война»

— Он романтичный мужчина?

— Для меня — очень. Всегда такие интересные вещи привозил домой. Для меня это было гораздо ценнее, чем какие-нибудь дорогие подарки. Например, мог привезти перо какой-нибудь птички или листик какого-нибудь дерева. Мы с ним обменивались листочками разных деревьев. У меня есть гербарий, который мы собирали вместе.

— Когда вы с ним виделись последний раз, как говорят военные?

— 22 февраля. Посмотрели обращение путина к россиянам перед тем, как он объявил признание легитимными так называемых «ДНР» и «ЛНР». Поняли, что будет эскалация. Думали, что на Донбассе. Я с ним попрощалась и отправила его в Мариуполь, как это всегда происходило. Что касается нападения на Киев, мы это обсуждали. У меня был собран рюкзак, но, честно говоря, не думала, что это случится.

24-го утром позвонили друзья, которые сказали, что атакуют Киев. Быстро собралась и отправилась на правый берег. Знала, что, если русские зайдут со стороны Чернигова (а это была единственная возможность, потому что там дорога позволяет технике пройти), то они захватят левый берег, мосты могут взорвать, я окажусь на оккупированной территории.

С самого начала войны я считала, что должна оставаться в Киеве. Так и было, пока мы не поехали к Папе римскому.

— О чем вы говорили с мужем, когда все только началось?

— Он был шокирован, что это произошло именно с Киевом. Я тоже. Трудно было экзистенциально принять, что столицу атакуют, что это настоящая полномасштабная война. Написал, чтобы я берегла себя. Он вообще хотел, чтобы я уехала во Львов. Но я его не послушала. Думаю, что он гордился, что я не уехала. Он постоянно был со мной на связи, потому что первая неделя была напряженнее здесь, чем в Мариуполе. Ему это даже не нравилось. Он писал: «Как это так? Мы здесь сидим и ничего еще не происходит. Мы хотим воевать, а вас там атакуют ракетами».

— Наверняка он понимал, насколько все серьезно, и что он может не вернуться.

— Он всегда понимал, что может погибнуть. Еще с 2014 года. Тогда он прошел трехдневную подготовку. Они выстрелили десять пуль, и все. Чем более профессиональным военным он становился, тем более опасные задачи выполнял.

Читайте также: «Я сидела в подвале и тупо ждала смерти. Понимала, что мы оттуда не выберемся», — Надежда Сухорукова рассказала об аде в заблокированном Мариуполе

Я всегда, провожая Арсения, понимаю, что это может быть последний раз, когда его вижу. Он тоже это понимает. Единственное, что на этот раз напряжение было сильнее.

В этом тревожном состоянии мы с другими женами «азовцев» находимся постоянно уже восемь лет. Единственное отличие сейчас в том, что это напоминает какое очень страшное реалити-шоу. Все происходит медленно, оно растянуто во времени и оттого еще ужаснее.

— Где ребята вообще и ваш муж в частности берут силы, чтобы так достойно держаться?

— Считаю, что в каждом народе есть такой специфический особый тип людей, которые готовы положить собственное здоровье и жизнь ради сверхматериальных ценностей, ради того, во что они верят, ради независимости своей Родины. Мой муж и его собратья такие. И собственно из этой внутренней силы и духовной организации они черпают эту мощь, это вдохновение до сих пор бороться в тех нечеловеческих условиях. Думаю, что таких людей немного, поэтому мы должны приложить все усилия, чтобы спасти их.

— Каким Арсений был в детстве? Почему стал историком?

— Его мама учительница. Она очень успешный педагог. Ее очень любят дети и родители. Не раз видела, когда ее встречают ученики, они сразу обнимают ее, благодарят, что она их воспитала.

Арсений рано научился читать и писать, потому что находился возле нее, бывал на уроках. В школу он пошел в пять лет, а в Киево-Могилянскую академию поступил в 15 лет.

Ребенком он рос скромным. Не был хулиганом, хотя иногда какие-то приключения случались. Думаю, все ребята не без этого.

В школе ему нравилась история. Его интересовала европейская цивилизация, Рим, античные мотивы. Собственно, любовь к истории и в частности к истории Украины и пробудила у него патриотические чувства, как он рассказывал мне. У него создалось впечатление, что с Украиной постоянно происходили какие-то несправедливые вещи, что Украину и украинцев очень часто порабощали, как-то подавляли. Он считает, что именно уроки истории привели его и на Майдан, и на войну.

Арсений человек жесткий, если мы говорим о боевых действиях. Но когда дело доходит непосредственно до отношения к конкретным лицам, он не жесткий. Мой муж никогда не будет ни над кем издеваться.

К ним сдавались в плен россияне. Знаю, что он с ними совершенно спокойно общался, никогда не пытал, не пытался причинить какую-то боль. Напротив относился очень по-человечески. Он считает, что для украинского солдата недостойно как-то издеваться над пленным, который не может ответить за себя. Для него это вообще недопустимо. Это его четкая позиция. Собственно, мне она очень нравится, горжусь этим. Издеваться над пленными нельзя. Прекрасно понимаю, что иногда у ребят сдают нервы, что это война, есть моменты, когда хочется отомстить, но считаю, что надо в себе эти чувства побеждать. Мы должны быть выше этого. И отличаться от россиян.

— Когда Арсений был ранен?

— Из истории Арсения хорошо понятно, что там вообще происходит. Осколок от снаряда попал ему в ногу больше месяца назад. Уже тогда не было медицинских условий, чтобы осколок вытащить. Он пил антибиотики, которые в то время еще были, чтобы железка просто прижилась в тело и не было сепсиса. Ему удалось это сделать. Рана зажила с осколком в ноге. Но среди «азовцев» это вообще не считается ранением. Для них ранения, когда у тебя оторвана нога, повреждения внутренних органов и т. д. Арсений мне говорил: «Ты даже не говори, что я ранен. Я сейчас пью антибиотики и буду дальше воевать». Так и вышло. То есть просто представьте, какая там ситуация.

Читайте также: «Трупы на деревьях и земле, куски человеческой плоти, братские могилы», — врач-интерн об аде в Мариуполе

— Не могу.

— Добавлю еще один интересный эпизод. Во время боев на Майдане в его лицо попал маленький шарик — дробь, которой стрелял «Беркут». Он не заметил этого. И потом на каком-то рентгене ему сказали: «У вас здесь дробь у носа осталась». То есть у него после Майдана есть такой «подарок». А после этой войны будет еще осколок в ноге.

— О еде и воде боюсь даже спрашивать. Как он держится?

— Когда он впервые сфотографировал то, что ест, увидела, что это немножко каши и кусок сыра с плесенью. Но это была не та плесень, как у дорогих сыров, просто испорченный сыр. Это была его еда на весь день. Такова ситуация со всеми. Это было две недели назад. Может, сейчас едят какие-нибудь каши и макароны, то есть ничего питательного там нет.

Насколько я понимаю, даже техническая вода у них кончается. Потому что на днях он написал мне, чтобы я нашла научную статью, в которой объясняется, как можно дольше прожить без воды. То есть они уже готовятся к тому, что вода закончится. Это чтобы просто понимать вообще весь трагизм всего происходящего.

Антибиотиков и обезболивающих нет. Ампутации, например, осуществляются без обезболивающих. Врачи там есть, но их мало. Даже женщины-врачи, насколько мне известно, остаются там. Среди умерших есть и медики.

— Как и где хоронят тела? Сейчас уже тепло, и проблема эта усугубляется.

— Скажу то, что знаю. Раньше они хранили тела в холодильниках завода. Потом вроде бы и туда не могли подавать электричество. Тела начали портиться. Эту информацию я получала десять дней тому назад. Не знаю, насколько она сейчас актуальна и что сейчас происходит. Или их хоронят, или все еще там хранят.

— Вы часто общаетесь с мужем?

— Раз в день-два. Раньше общались чаще, потому что там было больше систем Starlink. Сейчас их мало — большинство уничтожено россиянами. Поэтому ему приходится выходить из места, где он находится, идти в определенное место, где есть интернет, чтобы пообщаться со мной и мамой. Каждый раз, когда он это делает, он фактически рискует жизнью.

В последнее время он много меня спрашивает о наших успехах в освобождении. «Азовцы «в других обстоятельствах никогда бы не рассчитывали на политическое решение. Они всегда полагались только на себя, свое влияние, на свою мотивацию. Но сейчас ситуация настолько катастрофична, что мой муж вполне серьезно спрашивает, как прошла встреча с Папой. То есть он возлагает надежды на такие вещи.

Потому что для него трагедия, что он не может защититься, что нечем сражаться, потому что боекомплект закончился, что его раненые товарищи умирают от боли. Его непосредственный командир пропал без вести еще две недели назад. Это его очень сильно расстроило, после этого он постоянно волнуется по этому поводу.

Мы обсуждаем такие вещи. Я стараюсь немного поднять ему настроение тем, что мы встретились с Папой, общаемся с прессой. Он очень благодарен, что я это делаю. Но все равно вижу, что он расстроен, потому что результатов-то никаких нет. А каждый день гибнут люди.

— Были ли у него проявления слабости?

— Если можно назвать минутой слабости то, что он жалеет о своих товарищах, то такие моменты бывают. Все остальное — это готовность продолжать воевать. Всегда повторяет, что он именно в том месте, где должен находиться, что не может и не мог по-другому. Он там, потому что считает это правильным. У него всегда такая фраза: «А что я скажу своим детям, когда они меня спросят: «Папа, а где ты был на этой войне, что ты делал?» У него есть такая максима.

— Всем, кто находится на «Азовстали», очень тяжело. Ребята верят в то, что Украина победит?

— Думаю, что они уверены — наша победа будет. На самом деле все украинцы в этом уверены. Мы побеждаем этап за этапом. Отбили Киев, отбили север, сейчас идет так называемое большое сражение за Донбасс. Россия не продвигается, хотя есть действительно сложные участки фронта. Может, нам понадобятся годы, но мы все равно победим. Здесь сомнений нет ни у нас, ни у «азовцев».

Но они находятся в особой ситуации. Если честно, многие уже готовятся просто умирать. То есть они уже не очень верят в то, что их спасут. Скажу так.

— Какой была ваша беседа с Папой? Что он вам обещал?

— Мы просили о том, чтобы Ватикан стал третьей стороной, которая будет не то чтобы давить, а просить путина, чтобы он отпустил всех с «Азовстали», гарантирующей именно безопасный выход гарнизона оттуда. Поняла, что он совершенно погружен информационно в эту тему, что он все знает, все понимает. Потом, когда мы спросили, не мог бы он приехать в Украину или не мог бы организовать этот коридор, он ответил: «Я говорил с кардиналами, это не проблема».

Есть информация, что Эрдоган предлагал свое посредничество, Швейцария предлагала, мы увидели, что Папа абсолютно эмпатичен. Уверена, что он готов если не сам приехать, то отправить своих людей. То есть единственный, кто не согласен с этими всеми предложениями, это путин.

— Что лично для вас было самым страшным за этот период?

— Если не считать Мариуполь, потому что я субъективна, там мой родной человек, то для меня было очень больно узнавать о насилии. Для меня это хуже всего. Когда в бою умирают военные, это тоже страшно, но это хоть как-то вписывается в логику войны. А когда это издевательство и насилие над детьми, женщинами, гражданскими, об этом даже читать тяжело.

«Азовцы» — это военнослужащие, они это выбрали. Не то что они избрали умирать (несомненно, это катастрофа, и все это понимают), но это взрослые мужчины, это добровольцы. А издевательство над беззащитными детьми и женщинами у меня вызывает очень большую плеяду худших эмоций.

Я человек, который верит в Бога. Верю, что эти преступники — от путина и его круга до русских солдат — если не здесь, на земле, то после смерти точно получают то, чего заслуживают. Думаю, что путин и его окружение будут наказаны украинцами. Ибо война, которую он начал против Украины, это его конец.

— Арсений тоже верующий человек?

— Он не воцерковлен. То есть мы не исповедуем какой-то религиозной традиции, но верим в сверхматериальное. Некоторые метафизические представления у нас есть. Просто они личного характера.

— Когда все закончится и, дай Бог, вы увидите своего мужа, что в первую очередь сделаете для него?

— Обниму, скажу, что я его люблю и горжусь им. Искренне поблагодарю за то, что он выжил, потому что это было непросто. Когда мы были с девочками в Риме, мне было больно находиться там без него. Поэтому мечтаю оказаться там с ним. Знаю, что он увлекается этой цивилизацией. Хочется вместе это увидеть.

Читайте также: «Дайте возможность украинцам попрощаться со своими героями»: заместитель командира полка «Азов» обратился к мировому сообществу и Зеленскому