Олена Степова: "Меня внесли сразу в два "расстрельных" списка — для Болотова и для Нацгвардии"
Луганская правозащитница Олена Степова сегодня широко известна как блогер, благодаря которому украинская интернет-аудитория все чаще вырывается из информационного поля пропаганды, слухов и узнает, что же в действительности происходит с людьми на Донбассе. Свои дневники Олена под псевдонимом начала писать, сидя в подвале во время бомбежек. «Я старалась понять, почему с нами произошла такая катастрофа. Мне казалось, что если я найду причину, разложу все по полочкам, то можно будет остановить происходящее. Начала писать из страха, что многие считают нас сепаратистами. Мне хотелось кричать о том, как все происходит на самом деле»…
Недавно щемящие душу записи Олены при поддержке российской писательницы Людмилы Улицкой были изданы в книге «Все буде Україна». «Много кричали о том, что Украина должна услышать Донбасс. Но ведь никто даже не пытался заговорить. Орали, требовали. А я вот заговорила — и меня услышали, и мне стал отвечать весь мир».
«ФАКТЫ» беседовали с Оленой Степовой о причинах и хронологии продолжающейся на востоке Украины войны и о трагедиях, которые эта война множит.
— Еще во время аннексии Крыма у нас начались первые истерики: мы знали, что будем следующими, — рассказывает Олена Степова. — Проукраински настроенные граждане инстинктивно потянулись к единомышленникам, прорусские тоже сгруппировались, а кто-то просто ждал, чтобы выбрать, в каком из двух лагерей окажется лучше.
На первый митинг мы шли со страхом, что там будет толпа кричащих. Но все было интеллигентно: выступали представители власти города, депутаты, гости из России. А пришло около 500 человек. Из 72-тысячного города Свердловска. Причем толпа, все — с недоверчивым прищуром, стояла каменной стеной и, скорее, была готова сместить местную власть, чем поддаваться на ее провокации.
Весной началась активная пропаганда, которую вели городские чиновники, Партия регионов, коммунисты и руководители ахметовских шахт. Отключили отечественные каналы, а все местные СМИ стали писать страшилки о том, что новое украинское правительство отменяет льготы шахтерам и пенсионерам. Поползли слухи, что, мол, скоро придут безработные западенцы и займут наши рабочие места. Активно насаждалась мысль, что мы никому, кроме Путина, не нужны и только Русь, великая и могучая, нас спасет. Возбуждались неокрепшие умы, не привыкшие отличать факты от мнений, информацию от пропаганды, события от вымыслов.
— Что именно внушали людям?
— Шахтерам рассказывали, что Коломойский воюет с Ахметовым и хочет захватить шахты, отобрать у горняков имущество. Чиновники, милиция, судьи боялись люстрации: они же все на денежных потоках сидят. Учителей пугали, что приедут западенцы и лишат их работы. Верующим в церквях во время проповедей внушали, что грядет насаждение католицизма, что православных будут убивать, а детей отдавать в европейские семьи, где их станут насиловать опекуны-педофилы.
В ополчение ушел весь «цвет города», а на Донбассе это не интеллигенты и интеллектуалы, как в столице, а шахтеры-бригадиры («классический» портрет: в 35 лет сделал карьеру, женился на красавице, обеспечил детям высшее образование, владеет домом и хорошей машиной, ездит отдыхать на море). Шахтеры ополчились, чтобы защитить свои города, шахты и поля от «голодных бандеровцев». Это был внутренний городской патриотизм. Создавались мобильные группы, мужчины дежурили на блокпостах с дубинками и палками. Ополченцы следили за порядком в городе, и этот порядок был. С украинскими патриотами спорили, причем спорили интересно, с аргументами, так что обе стороны выносили из этого спора что-то новое для себя. Но при этом в Россию шахтеры не спешили. Потому что, когда в 1990-х у нас на Донбассе массово закрывались шахты, местные горняки уже попробовали работать в российском Гуково. Но очень скоро практически все они вернулись из этого приграничного шахтерского городка. Во-первых, платили украинцам там заметно меньше, чем местным, а работу давали самую тяжелую. А во-вторых, гуковские шахты оказались совершенно не модернизированы, тогда как на украинских стоит японское оборудование…
Так вот, на одной улице в соседних домах у нас размещались ополчение (народная самооборона города) и «русский мир». Когда мужики из этого самого «мира» напивались и шатались по дорогам с российскими флагами, ополченцы останавливали их, лупили и отбирали флаги. В середине весны мэрия побеседовала с самообороной, что, мол, нужно позволять «русскому миру» быть, поскольку им нужно отчитываться своему руководству, а отчитываться не получается: их бьют. Был заключен даже этакий пакт о ненападении. После чего представители «русского мира» стали появляться на улицах осторожно — утром и поздно вечером. Они выходили, быстро фотографировались, высылали руководству фото, после чего скрывались с глаз долой до следующего сеанса связи.
— Скажите, а как много жителей Донбасса поддержали сепаратизм и военные действия?
— Это сложный вопрос, и ответ на него неоднозначен. Шахтерские местечки все ментально разные. И чем ниже социальный уровень городка, тем больше в нем оказалось сепаратистов. Снежное, Горловка, Антрацит, Красный луч — это нищие, разворованные города, в которых казаков и россиян встречали хлебом- солью и ждали от них материальных благ. Тогда как в городах с высоким социальным уровнем сепаратизм не был популярен. Так, к примеру, в нашем 72-тысячном Свердловске (мы не бедствуем) в боевых действиях участвовали до двух тысяч жителей.
Социальная неудовлетворенность, помноженная на страх перед иллюзорным, надуманным врагом, — вот формула переворота на Донбассе. Нельзя не винить этих людей, но и винить только их тоже неправильно.
А потом в Украину зашли российские казаки — и началась война. Первая волна боевиков — это были никому не нужные люмпены, которых казаки и чечены бросали на амбразуру. Выдавали оружие и — вперед защищать родную землю от «правосеков», «бандеровцев» и «киевской хунты». Вот только убивали эти боевики с оружием в основном не идейных, а материально обеспеченных людей.
— Прикрываясь борьбой за идею, сводили личные счеты?
— Мы ходили в вышиванках по городу до середины июня. Потому что в плен брали предпринимателей, а не проукраински настроенных граждан. К примеру, хозяйку одного из магазинов бросили в подвал только потому, что ее кум положил глаз на ее бизнес. Имея связи с боевиками, под предлогом борьбы с «правосеками» можно было «отжать» себе что душа пожелает. Сейчас, кстати, этот кум — начальник налоговой так называемой «ДНР».
Очень много рвалось того, что убивало страшнее, чем пули. Мой кум (умный, образованный человек, IT-специалист) знал, что я под псевдонимом тайно пишу в Интернете свои заметки на полях. Но под влиянием вышеупомянутых церковных проповедей сдал меня как опасный элемент. Он очень верующий. «Разбогатею, — говорит, — куплю себе приход».
Как-то раз, когда я ехала в автобусе, рядом со мной присел военный. Он из ополчения, которое сейчас выполняет фактически роль самообороны, милиции. Заходит на остановке женщина лет 45-ти — и сразу к военному: «Вы почему на жалобы не реагируете? Я вам список, кого расстрелять, давала? Почему ходят еще? Вот любовница моего мужа еще не расстрелянная! Витька из второй квартиры машину от вас прячет! Ирка парфюмерией торгует, она олигарх! Я вам уже новый список везу». Военный отворачивается и говорит мне: «Как они нас задолбали! Таких с прошением расстрелять — соседей, родню, мужа, жену — человек по двадцать за день приходит!»
— Лично вы, когда узнали, что вас внесли сразу в два списка «врагов народа», что делали?
— Да, меня наша городская власть от греха подальше занесла сразу в два «расстрельных» списка. Кто побеждал, тому на стол клали список с «врагами». Причем фамилии во всех списках были одни и те же. Победил Болотов (самопровозглашенный премьер так называемой «ЛНР». — Ред.) — мы в этом списке значились людьми, которые кормили Нацгвардию. Победила Нацгвардия — я «проходила» как командир ополчения.
Представьте: на носу президентские выборы, мы в избирательной комиссии готовимся, и тут ополчение забирает наши компьютеры, чтобы выборы сорвать. В это же время на «Интере» выходит сюжет, что я — самый циничный, жестокий руководитель «армии юго-востока». Что мне подчиняются генералы Мозговой, Козицын… Сюжет этот крутят круглосуточно, весь город в курсе. И вот я прихожу к ополченцам: мол, что это вы девушек моих запугали, компьютеры забрали? Один из них, смотревший «Интер», узнал меня, тут же рассказал всем, что пришла пани-атаманша. И они стали как шелковые! А мне что? Мне хорошо. Приказала им все вернуть, да в придачу заставила вымыть полы в здании. Они еще девчат кофе напоили. Так что к президентским выборам мы были готовы. Тем не менее выборы у нас не состоялись. Поскольку накануне выдачи бюллетеней позвонили из Киева и сказали: «Вас захватили». Мы в ответ: «Нет, мы на работе, у нас заседание полным ходом». Они: «Вы не поняли? Вас захватили! Так что отключайте сервера и домой. Зарплату всем выплатим».
— На допросы вас вызывали? Били? Как вы общались с ополченцами?
— Разборки с нами были. На меня соседи написали донос, что я из «Правого сектора». На допрос вызывали. Ударили только раз: потом за меня заступились. Я ведь многим помогала в городе бороться с Ахметовым и с пенсионным фондом — чтобы пенсии правильно насчитывали, добивалась регрессов. Благодаря моей помощи ДТЭК (компания Рината Ахметова. — Ред.) по искам выплачивал пострадавшим десятки тысяч гривен; с моим участием сняли коррупционных начальников пенсионного и регрессного фондов. Я привыкла бороться за справедливость, жить в бою. И когда ко мне пришли и стали ворота ломать судимые, отпущенные по амнистии мужчины, я их опознала. Назвала фамилии, статьи, по которым эти люди были осуждены. Кстати, одному из них я помогала скостить срок, чтобы жена с маленьким ребенком не остались без кормильца. Спрашиваю мужиков: «Не стыдно вам?» Они глаза опустили, развернулись уходить, но слышу, что звонят кому-то и говорят: «Мы уходим, а вы выезжайте и берите с собой гранатометы». Приехала вторая бригада: парни, с которыми я когда-то на дискотеку ходила. Кинулись сразу ко мне: мол, пока ехали, глянули в адрес, увидели чей, испугались, что с тобой что-то случилось, спешили спасти. А я им говорю: «Так это я и есть «Правый сектор». Ох, они и разозлились!.. Сели мы с ними, поговорили. Они мне объяснили, что выступают против олигархов. Я сказала ребятам, что не хочу их ни оплакивать, ни видеть разочарованными… И так каждый раз — глаза в глаза. Правда, это только если с местными. С приезжими выход один — бросать все и прятаться. Там никакие разговоры не помогут.
— Это правда, что против казаков, чеченцев, осетин и русских восстала, как говорили, даже земля?
— Когда началась война, стало происходить удивительное: вода уходила из тех мест, где в окопах сидели русские солдаты. Жара раскаляла степь так, что казаки, чеченцы и осетины от жажды лишались чувств. Дрожала почва, в шахтах случались завалы. А к поселку Александровка, где в балке в засаде расположились чеченские боевики, сползлись змеи со всей округи! Боевики устроили по ним стрельбу, но гадам было все равно. Пришлось чеченцам бежать из поселка, оставив в балке три зенитные установки.
— А как боевики зашли на украинскую территорию? Можно было их как-то остановить?
— Колонны техники в течение трех часов шли через наш город! По сорок установок «Град» тащили. На границе при этом стояли 150 человек мальчиков — что они могли сделать? Вот стоит 72-я бригада в степи — лупи по ним чем хочешь. Как они живые остались, я удивляюсь. Селяне их кормили, передавали им в тыквах сигареты, карточки для телефонов. Те самые селяне, которых многие из других областей страны почему-то называют люмпенами и быдлом, поддерживающим сепаратистов…
— А когда и откуда у сепаратистов появилось оружие?
— Восьмого марта в городе неожиданно стали массово скупать «ювелирку». Заказы на дорогие эксклюзивные украшения поступали от таможенников и пограничников. Контрабанды вроде нет, а спрос на золото вдруг шальной. Ющенко в свое время сильно контрабанду зажал, а при Януковиче контрабандой занимались только его депутаты… В июне же ополченцы проговорились, что еще с февраля в Украину пропускали партии российского оружия.
— Любимый аргумент пророссийски настроенных: «А вы сами-то этих русских видели?»
— Видела. Сначала живых видела, потом мертвых. Было время, когда машинами привозили срочников. Молоденьких — над губой еще пушок. А потом эти машины возвращались с фронта, и из них на дорогу капала кровь. Привозили людей — увозили тела. А теперь другие русские пришли — с волчьей осанкой и холодным взглядом.
Со временем мы научились различать: у казаков бороды, как из ваты, сами небритые-немытые; у чеченцев и осетин бородки пикантные, телосложение спортивное, нрав сдержанный — никак их не разговорить. То ли дело русские! Дом моей знакомой стоял на границе обстрела, за ним прятались танки. А она в этом доме с ребенком жила. Ложилась на балконе и слушала разговоры россиян, а потом передавала информацию куда надо. Однажды видит: бегают российские боевики туда-сюда, разгружают что-то. «Пойду, — говорит, — узнаю». — «Куда пойду? У тебя ребенок!» Но она пирожков напекла, водки взяла, пошла… Вернулась с картой и временем наступления, отнесла куда следует — и, благодаря ей, украинскую бригаду предупредили заранее, что будет атака.
Сами россияне из приграничного Гуково звонили в Свердловск и сообщали: «Готовьтесь. К нам привезли «Катюши»… Мы всегда дружили с ними, у нас многие переженились между собой — конечно, они переживали за нас. Говорили: «Мы же видим, что это наши по вам стреляют».
Много было флагов российских, но по ним делать выводы как раз ненадежно. Флаг ведь вывесить можно любой. Видели мы не раз, как с разными флагами к шахтам подъезжали казаки: обстреляли шахту, установили один флаг, уехали. Позже приехали снова, но уже под другим знаменем…
— Чувства, что события развиваются по чьему-то сценарию, не возникало?
— Возникало, и часто. Иногда очень чувствуется, что происходящее не обошлось без режиссера. Это порождает много вопросов. Как к российской власти, так и к нашей. Мне бы, к примеру, очень хотелось понять, зачем в апреле, когда ситуация уже была накаленной, Турчинов подписал закон об амнистии.
26 тысяч амнистированных — это целая армия «ДНР» и «ЛНР». Свердловский суд, адвокаты, правозащитники писали прошения остановить амнистию в связи с острой социально-политической обстановкой региона. Но все просьбы были проигнорированы. Амнистированные стояли потом на блокпостах, убивали прокуроров и не только. Нам объяснили, что им предлагалась амнистия в обмен на согласие идти воевать за Украину. Но мы же не тупые. Я многих из амнистированных знаю. К примеру, мужчину, который убил своих родителей и получил за это 15 лет, выпустили через четыре года…
Театр абсурда везде и во всем. Например, откуда разговоры о том, что украинцы стреляют по своим? У нас в городе есть комендатура Нацгвардии… казаков.
Бывает, мужики из нее напиваются, начинают стрелять. А на форме у них написано «НАЦГВАРДИЯ» — большими буквами, а маленькими — «войска Донского». Люди же читают большой шрифт…
Как-то в мае приехал автобус. Из него вышли ребята сплошь в метках «Правого сектора»: красно-черные флаги, фуражки и форма с надписями СС и «Правый сектор», свастиками. Правила нарушают, людей сбивают, у всех шок. Зашли эти парни в исполком. Все ждут, что сейчас начнется настоящая схватка. Но нет: тишина. Казаки из окон не выпадают, боя нет. Позже выходят из здания. Все те же, но уже в камуфляже с георгиевскими лентами. То есть надели костюмы «Правого сектора», пограбили, поорали на всю улицу «Мы — „Правый сектор“, приехали вас убивать!» — и сняли костюмы.
А знаете, как Болотов поднялся? До мая никто не обращал внимания на жалобы жителей по поводу наркопритонов, завсегдатаи которых терроризировали бабушек, обворовывали. И вот по каждой жалобе стали приезжать ребята Болотова: подъехали — пальнули по притону и уехали. Бабушки были рады: наконец-то их спасли. Участковый пять лет крышевал бандитов, а Болотов наконец порядок навел — будем за него голосовать…
— Какой период войны вам кажется самым страшным?
— Когда в городе орудовали казаки и чеченцы. Это был тотальный беспредел, грабежи, убийства и изнасилования. Хватали женщин на остановках, заталкивали в машины. Остановки опустели, детей перестали водить в садики и школы. Прямо на площади расстреляли мастера спорта по боксу и девушку, которая под горячую руку попала. Когда зашли россияне, не буду врать, такого не было. В поселках на линии фронта рассказывают, что у них изнасилования российскими военными были. А у нас нет.
На сегодняшний день ситуация в Свердловске такова: существует три комендатуры — российская армейская, казачья и ополчения. Ополченцы забитые уже, никуда не лезут. Казаки занимаются контрабандой и бизнесом. Русские занимаются воинскими частями. Друг друга не трогают.
«Новороссия» пошла не вглубь Украины, а вглубь России. Банды, которые грабили нас, дошли до Ростова и теперь грабят их. Везут оружие, наркотики, уже там угоняют машины. Этот проект обречен, потому что люди там не заодно. Каждый мнит себя центром мироздания и хочет править. Никто не хочет работать.
У нас уже очень много разочарованных. Воюют те, кто хочет заработать на войне. Адептов Путина практически не осталось, всё больше матом кроют. Пришло понятие, что никто их в России не собирался к себе брать. Россия не дала нам ничего, кроме оружия.
— А те, кто все же уехал в Россию, — счастливы?
— Вернулись они. Не понравилось им жить в бараках, не понравились цены, качество продуктов. Россияне из приграничных городов в день зарплаты всегда у нас скупались: носки, колготы, колбаса, масло, конфеты рошеновские, что уж говорить о водке и пиве. И признавались, что у нас, в Украине, не только дешевле, но и вкуснее. Зубы у нас лечили, у них ведь самая дешевая пломба 100 долларов стоит, а у нас и за 100 гривен найти можно.
Не вернулись только те, кто попал на Дальний Восток: денег не хватает оттуда выбраться. Люди уезжали в «русский рай» из «украинского ада», а потом возвращались, так как в том «раю» не нашли ничего привлекательного.
— В Крым не бегут?
— С Крымом моя приятельница попала в неприятную ситуацию. Запаниковала во время обстрелов, нервы сдали, взяла ребенка и уехала в лагерь беженцев в Новочеркасск. Звонит мне и говорит: «Садимся в самолет, нас везут в Крым». Мечтала там поселиться. Только вот приземлился самолет в… Иркутске. В итоге она потеряла в Украине квартиру, работу с хорошей зарплатой, муж подал на развод, потому что переезжать туда не собирается. А она вернуться не может: нет денег.
— А как вы переживали бомбежки?
— Когда бомбили, а длятся обстрелы от получаса до суток, мы сидели в подвале нашего частного дома. Я, муж, дети. Навели в подвале порядок, провели туда свет, вентиляцию, поставили ведерки. Вечером несем вещи в подвал, с утра — на солнышко сушиться, потому что утром не стреляют. Поверхностные обстрелы не страшны: палят, просто чтобы под колонну не лезли. А настоящие бомбежки в основном с шести вечера и до утра.
Стали ходить друг к другу в гости «подвалами»: мы к куме или она к нам. Как-то пришли, и тут обстрел начался. Несемся в подвал, на нас падают ветки… Добежали. В подвале столик стоит, чай, «зарядники» для мобильных, книги… Вдруг слышим крик. Выскакиваем. Оказалось, люди в автобусе посреди дороги под обстрел попали. В итоге к нашим двум семьям с детьми еще 15 человек из автобуса прибавилось! И ничего: поместились, чаю попили. Они еще удивлялись, до чего у нас уютно…
— Вы думаете, это всё надолго?
— Надолго. Острая стадия переросла в хроническую… Возможно, все это случилось, чтобы вылечить всех, кто тянул нас в болото и открыл двери ада. И если мы перестанем слушать тех, кто старается нами манипулировать, кто боится нашего единства, и будем поддерживать друг друга, то в итоге обязательно все будет Украина.
19590Читайте нас у Facebook
