Президентский марафон

Завтра в Москве состоится презентация новой, уже третьей по счету, книги Бориса Ельцина «Президентский марафон», которую сам автор назвал «итоговой». Первый президент России предупреждает читателей, что в ней не следует искать сенсаций и разоблачений, но в то же время в книге можно сказать многое из того, что по различным соображениям не позволяется политику, находящемуся у власти. Мемуары Ельцина о его втором президентском сроке и добровольной отставке обработал Валентин Юмашев, бывший глава администрации Бориса Николаевича. В строжайшем секрете держалось название издательства, которому выпала честь опубликовать «Президентский марафон». Даже ходили слухи, что книга сначала выйдет в Германии. Но Ельцин сделал неожиданный выбор -- российское издательство АСТ, специализирующееся на детективах, фантастике и любовных романах. Борис Николаевич рассчитывает, что его творение прочтет как можно больше людей. Кстати, главным героем книги стал не сам Ельцин, а его преемник Владимир Путин. А вот каким его описывает автор, вы сможете узнать, прочитав наиболее интересные фрагменты «Президентского марафона», которые «ФАКТЫ» начинают публиковать с сегодняшнего дня.

28 декабря 1999 года, как обычно, прошла запись новогоднего телеобращения президента к стране. Это бывает всегда в представительском зале Кремля -- елка, золотые часы, привычный ритуал и новогодний текст. Группа ОРТ, всего несколько человек -- режиссер, оператор, звукорежиссер, осветитель, -- работала собранно, внимательно. Я пожелал россиянам счастливого Нового года. Встал. Погас текст на телесуфлере.

«Значит, так, -- сказал я сухо. -- Голос у меня получился какой-то хриплый. И текст не нравится. Будем переписывать».

Лица спичрайтеров вытянулись. Никаких замечаний до записи я не делал, это было для них полной неожиданностью. «Почему, Борис Николаевич?» -- «надо поработать над текстом. Даю три дня. Записывать будем 31 декабря».

Тут уже расстроились телевизионщики: «Борис Николаевич, почему 31-го? А монтировать когда? А если какие-то замечания или, не дай Бог, собой какой-нибудь? Зачем такой цейтнот?» -- «Я еще раз повторяю. Записывать будем 31-го».

И пошел к выходу…

Ну не мог, не мог я объяснить этим милейшим, исполнительным людям, в чем была причина моего неожиданного «каприза». Слава Богу, удивления это не вызвало, только небольшое огорчение: они привыкли к моему характеру, к экспромтам и сюрпризам.

«А вдруг кто-то из них что-то заподозрил?» Я от этой мысли даже замедлил шаг, адъютант сбился с ноги, удивленно на меня взглянул, тоже слегка притормозил.

Длинный кремлевский коридор всегда дает время успокоиться, прийти в себя и подумать.

Подумать было над чем…

Никогда еще я так долго не держал столь важное решение в тайне даже от ближайших помощников из президентского аппарата.

Решение я всегда любил принимать в одиночку. И реализовывать быстро. Принятое решение не терпит волокиты, разговоров, оттяжек. С каждым часом оно теряет силу, эффективность. Поэтому, как правило, я сразу включаю «приводной ремень», механизм реализации: в первую очередь, разумеется, глава моей администрации; за ним -- помощники, аналитики, юристы, канцелярия; потом пресс-секретарь, тележурналисты, информационные агентства тоже включаются в работу.

С КАЖДОЙ минутой об этом узнает все большее число людей, с каждой минутой от решения как бы расходятся волны.

Так было всегда. На протяжении всех восьми лет моего пребывания на главном посту. На посту президента новой России.

Сегодня все не так, сегодня от начала и до конца я несу груз принятого решения в одиночку. Почти в одиночку.

Потому что об этом решении, кроме меня, знает только один человек. Этого человека зовут Владимир Путин.

Честно говоря, трудно. Трудно носить в себе такую тяжесть. Ужасно хочется с кем-нибудь поговорить.

Но не могу. Если информация просочится -- весь эффект будет потерян. Будет потерян моральный, человеческий, политический смысл этого жеста. Будет потеряна энергетика этого решения.

Моего решения об отставке.

Я ухожу сознательно, добровольно. Всю силу своей политической воли я вкладываю в этот поступок. Поэтому любая утечка, любые упреждающие разговоры, любые прогнозы и предположения на восемьдесят, девяносто, нет, на сто процентов сводят к нулю значение того, что я хочу сделать.

Сегодня мне предстоит включить в круг посвященных еще двоих. Я пригласил главу администрации Александра Волошина и бывшего главу Валентина Юмашева в Горки-9 к 18. 00.

Они ждут в гостиной. Честно говоря, волнуюсь. Очень волнуюсь. Вот он, момент запуска проекта. Это как запуск ракеты на Байконуре.

Прошу адъютанта пригласить их в кабинет.

«Александр Стальевич, Валентин Борисович, слушайте меня внимательно. Я хочу сообщить вам о своем решении. 31 декабря я ухожу в отставку».

Волошин смотрит на меня не мигая. Юмашев тоже замер, ждет, что я скажу дальше.

«Необходимо подготовить соответствующие указы и текст моего обращения», -- продолжаю я.

Волошин смотрит на меня все тем же застывшим взглядом.

«Александр Стальевич, ну у вас и нервы… Президент только что объявил вам, что уходит в отставку, а вы даже не реагируете. Вы меня поняли?»

Волошин очнулся.

«Борис Николаевич, у меня вся бурная реакция всегда внутри. Понял, конечно. Как глава администрации, я, наверное, должен был бы вас отговаривать. Но не буду этого делать. Решение правильное и очень сильное».

… Позднее Волошин сказал мне, что он настолько растерялся в том момент, что чуть не потерял самообладание, комок к горлу подступил.

Значит, есть нервы и у железного Стальевича.

Юмашев, как человек творческий, сразу оценил красоту события. Новый век! Новый президент!

Ну а дальше мы договариваемся о технике: когда будет готов текст обращения, какие письма, указы и другие юридические документы необходимо подготовить к утру 31 декабря. Прецедента, связанного с добровольной отставкой главы государства, в новейшей истории России не было, и здесь все должно быть юридически абсолютно выверено.

Намечаем примерный план действий на 31 декабря. В какой момент будет сделана запись телеобращения, в какой момент подписаны указы, разосланы письма в Думу и Совет Федерации. С кем необходимо встретиться, с кем переговорить по телефону. Все это надо продумать сейчас.

Ну, кажется, обо всем договорились, ничего не упустили.

По-моему, они не ожидали от меня такого. Юмашев знает меня давно, уже больше десяти лет, и он тоже не ожидал.

Когда мы уже вроде бы все обговорили, Валентин вдруг сказал: «Борис Николаевич, неправильно, что Таня ничего не знает. Неправильно и не справедливо. Она работает вместе с вами все последние четыре года. Скажите, пожалуйста, ей». -- «Хорошо, подумаю», -- сказал я.

Мы попрощались. А у меня на душе кошки скребут. Вроде бы семью я в свои решения никогда не посвящал, но сейчас… это другое. Мое решение с их судьбой слишком сильно связано.

Позвал Таню. Посадил напротив себя. Она смотрит на меня выжидающе: «Да, папочка?» -- «Таня, я ухожу в отставку».

Посмотрела удивленно, потом кинулась ко мне. заплакала. Дал ей платок.

«Папа! Извини. Извини, пожалуйста. Ты не подумай. Просто это так неожиданно. Ты же ничего никому не говорил. Ты молодец! Дай я тебя поцелую… »

А потом мы с ней долго-долго сидели. Она мне рассказывала, какая у нас интересная жизнь настанет. Как можно будет по улицам ходить, с людьми встречаться, в гости ездить, и все это без протокола, без расписания. А глаза у нее все время были на мокром месте. «Дочь, ты меня… до слез доведешь». Махнул рукой -- давай иди.

Таня спросила, растерянно, как ребенок: «А как же мама ничего не знает?» -- «Потом… Все потом». Спустились ужинать. Наина заметила, что Таня плакала. Посмотрела на меня внимательно, но ничего не сказала.

Теперь важно, чтобы никаких сбоев, никаких утечек. Если вдруг информация уйдет, отставки не будет. Перенесу ее на более поздний срок. Но… не думаю, что что-то сорвется. С этой надежной командой срывов быть не должно.

Впрочем -- интересное наблюдение, -- дома, в уютной, спокойной обстановке, я порой сам не мог сдержаться, и у меня прорывалось: «Вот после 31-го… Все станет ясно после 31-го… » Скажу, а сам смотрю, наблюдаю за реакцией.

Наина была спокойна. Старшая дочь Лена тоже. Может быть, догадались? Нет, ничего не подозревают!

… Впрочем, сомневаться поздно. Счет пошел на часы. Запущен механизм настоящей политической бомбы. И если кто-то попробует его остановить…

Сейчас -- самое главное. Разговор с Путиным.

Это будет уже второй разговор. думаю, что очень короткий. Первый состоялся в моем загородном кабинете 14 декабря. За пять дней до парламентских выборов. И коротким он не был.

Тогда первая реакция Путина меня обескуражила: «Думаю, я не готов к этому решению, Борис Николаевич».

… Нет, это не была слабость. Путина слабым не назовешь. Это было сомнение сильного человека. «Понимаете, Борис Николаевич, это довольно тяжелая судьба», -- сказал он.

Уговаривать очень не хотелось. Я стал рассказывать ему о себе, о том, как приехал работать в Москву. Мне тогда было чуть больше пятидесяти, я был старше Путина, наверное, лет на семь-восемь. Энергичный, здоровый. Думал: если достанут меня эти московские бюрократы, займусь чем-нибудь другим, уйду из политики. Вернусь на стройку. Уеду в Свердловск. Или еще куда-нибудь. Жизнь казалась широкой, как поле.

Огромное поле.

А дорожка-то в поле -- одна. Как ему это объяснить?

«Я когда-то тоже хотел совсем иначе прожить свою жизнь. Не знал, что так получится. Но пришлось… Пришлось выбирать. Теперь вам надо выбирать», -- сказал я.

Путин заговорил о другом: «Вы очень нужны России, Борис Николаевич. Вы мне очень помогаете. Вот вспомните саммит в Стамбуле. Если бы поехал я -- одна ситуация, поехали вы -- другая. Очень важно, что мы с вами работаем вместе. Может, лучше уйти в срок?»

Я помолчал. Посмотрел за окно. Два человека сидят, разговаривают. Обычное утро. вот так просто, откровенно. Но я, в отличие от него, уже знаю железную хватку принятого решения. От него, решения, никуда не уйдешь, никуда не денешься.

«Ну, так как? Вы мне все-таки не ответили». -- Я согласен, Борис Николаевич».

В тот день я не сказал ему о своей дате.

… И вот прошло две недели с того дня. У Путина была возможность спокойно обдумать все, о чем мы с ним говорили во время последней встречи. Тогда, 14-го, мы обсудили главное, теперь надо обсудить детали.

29 декабря. 9 утра. Кремль. Он входит в кабинет. И у меня сразу возникает такое ощущение, что он уже другой -- более решительный, что ли. Я доволен. Мне нравится его настрой.

Я говорю Путину о том, что решил уйти 31 декабря. Рассказываю, как хочу выстроить это утро, как события будут следовать друг за другом. Телеобращение, подписание указов, передача ядерного чемоданчика, встречи с силовиками и т. д. Вместе вносим незначительные коррективы в наш, теперь уже совместный, план.

… Путин мне очень нравится. Как реагирует, как корректирует некоторые пункты в этом плане -- все четко, конкретно.

Я люблю этот момент работы. Когда от эмоций, чувств, идей все переходит в жесткую плоскость реализации решения. Простая вещь: один президент уходит, другой, пока еще исполняющий обязанности, приходит. Сухо, строго и юридически точно воплощаем в жизнь статью Конституции РФ. Главное, поскольку мы в первый раз это делаем, ничего не забыть.

… Наконец работа завершена. И кажется, ничего не упустили. Официальный кабинет не способствует проявлению чувств. Но вот сейчас, здесь, когда я в последний раз рядом с ним в роли президента, а он в последний раз еще не первое лицо страны, мне многое хочется сказать. По-моему, ему тоже. Но мы ничего не говорим. Пожимаем руки друг другу. Обнялись на прощание. Следующая встреча -- 31 декабря 1999 года.

30 декабря. Юмашев принес текст телеобращения. Я прочитал его несколько раз, стал править: никто не должен думать, будто я ухожу в отставку по болезни или кто-то вынудил меня пойти на это решение. Просто я понял: это надо сделать именно сейчас.

Валентин заспорил, сказал, что никто и не думал, что вас можно заставить уйти -- по болезни или по какой-либо другой причине. Какая еще болезнь за полгода до выборов?! Эта правка утяжеляет текст.

Я подумал, еще раз перечитал и согласился: пожалуй, он прав.

31 декабря проснулся раньше обычного. Не мог долго спать в этот день.

После обычного семейного завтрака, когда я уже собирался на работу, Таня напомнила: «Маме скажешь?»

Я снова засомневался: «Может быть, не надо ее сейчас волновать?» -- «Папа, ну я тебя прошу».

Стоял в прихожей, не знал, что делать. Медленно застегивая пальто.

«Наина, я принял решение. Я ухожу в отставку. Будет мое телеобращение. Телевизор смотри».

Наина застыла на месте. Глядела то на меня, то на Таню. Все никак не могла поверить. Потом кинулась, как вихрь какой-то, меня целовать, обнимать: «Какое счастье! Наконец-то! Боря, неужели правда?!» -- «Все, мне пора».

Еще ничего не началось, а уже успел разволноваться до предела.

Но Таня была права. не предупредить жену, самого близкого человека, о таком решении -- плохо. Не по-человечески. Похоже, я становлюсь излишне сентиментальным, из политика превращаюсь опять в обычного человека. Вот это да!

К подъезду подъезжает машина. Особое шуршание шин бронированного автомобиля. Толя Кузнецов, руководитель службы безопасности, привычно открывает дверь. Он думает, что еще полгода вот так, каждое утро, мы с ним будем отправляться в Кремль. Толе я ничего не сказал. Поговорю с ним по душам потом, после отставки.

Продолжение в следующем номере.

421

Читайте нас у Facebook