С мамой и в шалаше рай
Жили они за счет подаяний и попрошайничества. Подбирали остатки съестного на ближайшей свалке (и для себя, и для матери, которая, начав бомжевать, постепенно превратилась в алкоголичку). Но, несмотря ни на что, дети находили свои прелести в холодном клеенчатом шалаше. И желание вернуться туда -- вовсе не ностальгия по привычной вольной жизни и дармовому хлебу. Просто по другим правилам они уже не могут жить…
Отец заставлял малолетних дочерей бороться со своими собутыльниками
Стриженые головы, заостренные черты исхудавших лиц, немного хрипловатые голоса -- в Кате и Оксане с трудом узнаются девочки. Постепенно односложные ответы перетекают в теплую беседу -- девочки охотно, с детским задором делятся своими радостями и бедами. Им хочется говорить. Правда, о жизни в семье в старой однокомнатной квартире, где стоял их старенький диванчик и где они засыпали под звон стаканов и отборную пьяную брань отца, вспоминают с неохотой:
-- Мать и отец часто пили, но жилось нам еще ничего, пока они не стали ругаться и драться после каждой пьянки, -- рассказывает старшая из сестер, Оксана. -- Потом отец допился до того, что стал избивать не только мать, но и нас. Мы убегали из дому к соседям или теткам. Бывало, мама уходила от нас на неделю, а то и на две. Мы поживем у разных людей немного, а потом все равно возвращаемся домой к отцу, ведь, кроме нас, в семье было еще двое детей -- трехлетний братишка и шестилетняя сестра.
Когда пьяный отец приходил домой один, это еще ничего. Бил нас, правда, но не сильно. Хуже было, когда он приводил своих друзей-собутыльников. Тогда он закрывал нас дома и не выпускал, хотя мы плакали, просили…
А закрывал горе-отец своих несчастных детей для того, чтобы после пары-тройки рюмок начать веселиться: он заставлял девочек бороться с одним из собутыльников, делая ставку на победу своих дочерей. Естественно, детям такие игры были не под силу. Тогда отец начинал злиться, заставляя изможденных девочек вновь и вновь пытаться одолеть «соперника». Для детей это всегда заканчивалось плачевно: им доставалось и от пьяного соперника, уже не контролировавшего силу своих движений, и от родного отца. Рассерженный тем, что все время проигрывает, он начинал учить детей «борьбе»: подгоняя их тумаками, а иногда и куском провода, заставлял бросаться на него. А отбивался ударами и толчками, да с такой силой, что девочки отлетали от него, как щепки. Наигравшись вволю, папаша, наконец, оставлял измученных детей в покое…
-- Однажды, -- продолжает Оксана, -- он набросился на Катю с ножом. Приставил к горлу лезвие и стал кричать, что зарежет, если она не пойдет бороться. Я бросилась на него, повалила на пол и укусила за нос. Нам удалось убежать. А потом вернулась мама, забрала меня, Катю, младшую сестренку Свету, и мы уехали в Киев. Трехлетний братик остался с отцом. Живой он или нет, мы не знаем. Хорошо, если его кто-то из родственников забрал, а если нет…
На вокзале у девочек украли трехлетнюю сестричку
Принять решение уехать в столицу в поисках лучшей жизни мать Оксаны и Кати подтолкнула одна знакомая, которая сама продала квартиру и уже несколько лет бомжевала в Киеве. Поначалу семейство обосновалось на вокзале. Все быстро приспособились к «походным» условиям. Мать целыми днями где-то пропадала и возвращалась только под вечер, редко когда в трезвом виде. Но, несмотря на это, она иногда приносила детям что-то поесть.
-- Мы жили хорошо, -- говорит Оксана. -- И даже подружились с другими детьми, такими же, как мы. Вместе гуляли, вместе собирали бутылки, вещи, еду. Потом, когда стало холодно, мама познакомилась с одним дядей, кажется, Толиком его звали. Он тоже бомж, жил в подвале дома и устроил там настоящую квартиру. Мы перебрались к нему. У нас были своя кровать, одеяло и подушки. Даже простыни выпросили у людей, когда ходили по квартирам. У нас было столько вещей, что мы каждый день надевали что-то другое, а грязное и старое просто выбрасывали. Зачем стирать или зашивать, можно еще пойти выпросить. Дядя Толик нашел где-то на мусорнике старый черно-белый телевизор, починил его. Правда, он показывал всего две программы, но все-таки можно было что-то посмотреть.
А потом нас стали выживать из подвала какие-то взрослые ребята, что собирались во дворе дома. Наверное, они были наркоманами, потому что мы часто находили под нашей дверью шприцы и иголки. Они стучали в дверь, пытались ее выломать. Потом пробовали поджечь. А однажды засунули кусок тлеющей пластмассы в трубу (по ней в подвал попадал воздух), и мы чуть не задохнулись. Если они замечали кого-то из нас во дворе, то сначала предлагали поиграть, а потом начинали гоняться за нами и забрасывать камнями. Из-за них мы часто сидели в подвале целый день. Выходили наверх только поздно ночью, во дворе никого не было, и мы катались на качелях чуть ли не до самого утра. Потом -- снова в подвал. Но однажды они все-таки выломали дверь и все, что у нас было, забрали или сожгли. Мы снова вернулись на вокзал…
Перед встречей, беседуя с воспитателями приюта, я узнал, что младшую сестру девочек украли. Об этом поведала нам девятилетняя Катя -- она была последней, кто держал за ручку трехлетнюю Свету.
-- Как-то мама пропала на несколько дней, -- рассказывает Катя (ей явно больно было вспоминать это, ведь виновной в трагедии она считает себя). -- Оксана пошла ее искать, а я со Светой сидела на вокзале. Вдруг к нам подошла какая-то женщина. Я ее раньше не видела. Но она назвала нас по именам и сказала, что мама в одном селе нашла жилье и ждет нас. Женщина пообещала отвезти нас к ней. Сначала я испугалась, но сестра начала плакать: «Хочу к маме!» Я и подумала, что раз женщина знает, как нас зовут, значит, она мамина подруга. И согласилась поехать. Мы сели в электричку. Проехали пару остановок, женщина попросила меня выйти на следующей, чтобы встретиться с ее сыном, который вез какие-то вещи, и сказала, что она с малышкой тем временем поедет к маме, а потом и мы приедем в село: ее сын, мол, знает, где устроилась моя мама.
Я вышла на платформу и стала ждать. Ждала до самой ночи, но никто не пришел. Я плакала, страшно переживала за Свету. Утром вернулась на вокзал, нашла Оксану, и все ей рассказала. Мы думали найти эту женщину, но не смогли. Потом появилась мама. Конечно, ту женщину она не знала и за нами никого не посылала. Решили заявить в милицию, но нам ответили: сами потеряли -- сами и ищите. Сколько мы не искали -- все напрасно… Что с ней и где она, мы не знаем до сих пор.
В шалаше девочкам было лучше, чем в их городской квартире
После всех мытарств семья решила перебраться на постоянное «место жительства» -- на окраину леса под Киевом, рядом со станцией «Ялынка».
-- Мы построили шалаши, -- снова вступает в разговор старшая сестра Оксана. -- Небольшие, чтобы быстрее можно было согреться ночью. Из веток и палок сделали основания. Потом нашли на мусорниках картон, кульки и клеенку всякую. Пол сделали из нескольких слоев картона. А чтобы не было никаких щелей, ветки сверху обтянули клеенкой. У меня был свой шалаш, у Кати -- свой, у мамы -- свой. Иногда, когда становилось совсем холодно, мы собирались в одном шалаше и спали вместе. А бывало, зажигали свечку -- с ней было теплее. Однажды на свалке в большой яме я нашла почти целый диван, но вытащить его мне не хватало сил. Тогда я распилила его на две части и затащила к себе в шалаш.
У нас была даже своя кухня со столом. А потом я построила ванну (девочка имела в виду душевую кабинку. -- Авт. ): вбила в землю три здоровенные палки, обтянула их клеенкой, прокопала канавку, чтобы вода стекала. Воду грели на костре, а мылись в ванной. Там мыться не так холодно, как на улице или в речке. В реке мы купали своих игрушек…
Игрушки -- это собачки и котята, которых Оксана и Катя подбирали рядом со станцией или воровали у местных ребят. Однажды девочки увидели прелестных щенков во дворе одного из сельских домов. Но местные ребята пригрозили: украдете -- в речке утопим. Девочкам так понравились эти собачки!.. Они караулили их до самой ночи, а когда все в доме улеглись спать, стащили двух щенков. Те подружились с котятами и спали вместе с девочками в шалашах. А еще девочки нашли раненого голубя -- у птицы было перебито крыло. Вместе они выходили голубка, но летать он уже не смог. Так и порхал с плеча на плечо, никуда не улетал, ел с руки. Рассказывая о своих зверюшках, девочки едва сдерживали слезы.
-- Что с ними сейчас?.. -- всхлипывала Катя. -- Наверное, разбежались или кто-то позабирал. Мама за ними смотреть не будет. Но, если вернемся, мы их обязательно найдем. Накормим, согреем…
О еде девочки не беспокоятся. Чего-чего, а этого, по их словам, всегда было достаточно:
-- Мы никогда не были голодными, -- говорит с гордостью Оксана. -- Всегда собирались в обед или под вечер и накрывали большой стол. Наварим картошки или макарон, напросим или купим мяса, помидоров, огурцов. Рыбу, например, мы часто ели. Рядом с поселком был какой-то рыбный склад. Часто оттуда привозили и выбрасывали на свалку огромные коробки с сырой и копченой рыбой: скумбрией, селедкой, камбалой. Наверное, она была уже несвежая, но мы ее ели и ничего с нами никогда не случалось. Однажды выбросили целую гору копченой камбалы. Мы натаскали столько, что на целую неделю хватило. Да и кроме рыбы всегда было что-то вкусненькое. Когда хватало денег, покупали торт. Вот и мама вчера к нам приходила, обещала что-то вкусненькое принести, может, торт или пирожные, а то тут в приюте такого не дают. А вообще, мне здесь не нравится…
Девочка спит и видит, когда снова вернется к маме в шалаш или подвал. Куда угодно, но лишь бы к матери и на свободу. А когда заходит речь о том, что нужно учиться, работать, Оксана молча опускает глаза. Это не ее мир… У Кати немного другие взгляды: «Если бы мама приходила, хоть через день, и меня иногда отпускали на волю, я бы тут осталась, начала бы учиться. А вообще, лучше все-таки с мамой… »
-- Эти дети практически уже потеряны для общества, если, конечно, не принять кардинальных мер, -- с болью говорит Людмила Мирошник, заместитель директора приюта. -- Они привыкают жить на подачках, превращаясь в маленьких паразитов, живущих за счет других. Сломать этот стереотип нелегко, так как взгляды, сформировавшиеся у детей в таком возрасте, чрезвычайно устойчивы. Но вместо того, чтобы хоть как-то исправить ситуацию, многие организации, в том числе и государственные, не подозревая, какой наносят вред, потакают таким детям -- на улицах бродят волонтеры, раздающие детям вещи, еду, не требуя от ребенка взамен ничего. Такая система помощи лишь усугубляет положение. Вторая сторона этой проблемы -- юридическая. Понятно, что ни Катю, ни Оксану мать вернуть к нормальной жизни уже не сможет. К сожалению, для них в этой ситуации выход один -- интернат. Но сначала мать должна быть лишена родительских прав. А такую процедуру мы сами осилить не можем. Поэтому, пока дети у нас -- за их судьбу мы спокойны. А дальше…
«Facty i kommentarii «. 24-Октябрь-2000. Человек и общество.
425Читайте нас у Facebook
