Одиннадцатилетняя цыганская девочка лиза втайне покупала себе кукол, но мать, обнаружив их, выбрасывала и сжигала игрушки

Год назад «ФАКТЫ» писали о том, как после опубликованной в нашей газете статьи у одного из беспризорных детишек, который находился в Киевском приюте, нашлись родственники. Мы решили еще раз вернуться в стены приюта, чтобы встретиться с цыганскими ребятишками, попавшими туда уже после публикации «ФАКТОВ». Узнав от этих детей о жестоких законах, по сей день существующих в бродячих цыганских таборах, становится понятным желание многих из них бежать оттуда.

«Мать учила: чешешься -- денег не дадут»

За дверью с надписью «Изолятор» меня встретили возбужденные мальчишки и девчонки разных возрастов. «Вы пришли, чтобы забрать нас в группу?» -- наперебой спрашивали меня они. В их глазах светилась надежда.

Воспитатели объяснили мне, что покинуть изолятор -- наверное, самая большая мечта каждого ребенка, оказавшегося в приюте. Режим здесь строгий -- запрещено свободное передвижение по приюту, на улицу -- ни шагу. Правда, игры, еда, сон -- такие же, как и у детей, которые находятся в группах и пользуются относительной свободой. Безусловно, для начала такая строгость необходима, чтобы дети -- вчерашние уличные бродяжки -- не сбежали (сотрудникам приюта нужно выяснить, кто они и откуда). Понятно, что детям, познавшим вкус уличной свободы, это не по душе. И тем более цыганам, привыкшим кочевать. Вот и обещают они учиться и никуда не убегать. Но стереотип «поверить цыгану -- себя обмануть» берет верх.

-- Я буду жить по закону, делать все, что мне скажут, -- только бы уйти из изолятора, -- деловито объясняет мне старший из цыганчат, пятнадцатилетний Федя. -- Если сказал, слово сдержу. Так отец учил. Он и работать -- деньги просить -- меня учил. Я на него до тех пор работал, пока он не перестал меня кормить, а все деньги начал пропивать. Вот тогда я решил работать на старшего брата Томпу.

-- А брат кормил?

-- Если я ему деньги отдавал, то кормил. И ботинки мне купил. Он не бил меня, даже когда я ему не все деньги отдавал -- у него своя работа была. Томпа собирал алюминий, а потом его продавал. Я ему помогал таскать железяки со свалок и с заводов… Эх, сейчас бы к нему!

-- Что, здесь так плохо?

-- Конечно, плохо. Здесь, нас, цыган, дети не любят. Чуть что случится (например, что-нибудь пропало), -- мы виноваты. Но это еще не самое страшное: здесь скучно, я на волю хочу. Зимой еще как-то можно потерпеть, а летом я точно не выдержу. На воле делаю все, что хочу. Гривен десять в день у меня всегда наберется. Пойду, куплю себе колбасу или мясо копченое, мармелад. А тут -- суп, каша.

-- Так почему же тогда ты дома не жил, а бродил?

-- Так ведь сначала мы жили в своем доме в селе, в Закарпатье. А когда мне было лет десять, отец поменял дом на телевизор и видео. Потом все это поменял на коня. А когда коня продал, все деньги пропил. И мы стали ездить, вот уже пять лет ездим. Везде были, лучше всего в Москве. Только там милиция сильно гоняет. Потом приехали в Киев, тут нас никто не трогает.

-- Летом в посадке, -- рассказывает брат Феди, тринадцатилетний Миша, -- мы делали палатки из клеенки, натягивали одеяла на палки и там спали. Но если поздно придешь, места себе можешь уже не найти. Приходится спать рядом. Правда, если начинался дождь, тогда пускали в палатку. Но я никогда не болел, только горло иногда. И вшей у меня никогда не было -- мать учила: если грязный и чешешься, никто тебе денег не даст. У меня и чесотки ни разу не было. Летом мыло купим и всегда ходим раз в неделю в Святошино на канаву мыться. А зимой мать квартиру снимала -- мылись там. Если не было квартиры, то мылись на вокзале в туалете.

-- Как ты попал в приют?

-- Я убежал, потому что отец меня бить стал. Я денег принесу, а он меня не кормит. Как-то мать послала меня просить в домах одежду, и я принес ей что-то. Но она продала все вещи на базаре, а мне так ничего и не досталось. Тогда я убежал к сестре в Фастов и стал работать на нее. Она хорошая была -- одела меня, ботинки купила, когда зима пришла. Потом решил поехать в Закарпатье, но перепутал электричку и сел на ту, что ехала в Киев, а потом -- в Фастов.

В электричке встретил двух девок-цыганок. Они клей нюхали, но деньги у них были. Я попросил их купить мне покушать. Но они купили себе клей и нюхали до самого Киева. А в Киеве нас забрала милиция на вокзале.

-- Обратно хочешь?

-- Нет, не хочу. Но и тут, в изоляторе, не хочу оставаться. Мне бы в группу -- я не убегу, учиться буду.

-- А в школе ты хоть был?

-- Нет, никогда не был. У нас никто в школу не ходит, даже старшие, которым уже по двадцать лет. Но я читать и писать умею. Вот, посмотрите.

Парнишка достал из тумбочки бумагу и ручку и гордо вывел свое имя и имя брата.

«Мама мне выкручивала руки, а потом заставляла просить деньги»

Лизу и Анжелу -- девочек, с которыми Миша ехал в электричке, сейчас можно было с трудом отличить от мальчишек. Обе в брючках, волосы после стрижки наголо едва отросли.

-- Я клей нюхала всего два раза, -- призналась Лиза. -- Это меня Анжелка научила, когда мы с ней встретились. А до этого ходила со своей семьей -- мама, папа и четверо детей. Потом родился пятый. Пока я была самой маленькой, меня били все старшие. Отец, когда напивался, бил мать, та била старших детей, а они -- меня. Особенно сильно меня била сестра: как ударит ногой в живот или между ног, так я сознание теряю. А когда мне было шесть лет, она научила меня курить.

-- А что мама?

-- Она не запрещала. Только учила, чтобы мы окурки не подбирали. И мы всегда или покупали сигареты, или просили целые. Мама говорила, что если курить «бычки», то во рту и в горле будут нарывы. Еще говорила, что бросит нас и не будет лечить. А сами мы поумираем. Она учила меня также делать себе «выкрученные» руки -- как будто я больна -- и просить деньги. Мама надеялась, что, увидев меня в таком виде, люди будут давать мне больше денег. Но я не хотела. Когда была еще маленькой и ходила в церковь, слышала там, что если так сделать, Бог накажет и по-настоящему выкрутит. Я говорила об этом маме, но она все равно выкручивала мне руки и била по ним палкой, пока они не становились синими. Однажды я очень испугалась. Сидела зимой с вывернутой рукой, было холодно, мама время от времени подходила ко мне и забирала деньги. Я даже боялась рукой пошевелить, чтобы мать не заметила. Сидела так целый день, до самого вечера. Рука как будто отмерзла, и я не могла ее повернуть. Испугавшись, стала плакать, а мама была довольна. Но потом я руку отогрела и все стало нормально.

-- Ты не голодала?

-- Нет, ведь я никогда не отдавала маме все деньги. Поэтому на оставшиеся покупала себе все что хотела -- мясо, конфеты. А когда денег не было, просто забирала у людей. Стоят, например, два мужика, водку пьют. Подбегу к ним, заберу у них колбасу и убегу. А иногда назло забирала что-нибудь у тех, кто не давал, когда просила. Идут взрослые девочки с мороженым. Я у них попрошу -- не дают. Тогда выхвачу мороженое у них из рук и убегаю. Бывало, за вечер пачек десять съедала. А вот спать приходилось где придется. Иногда, когда зимой спать было негде, мама договаривалась и за две гривни нас пускали ночевать в туалете на вокзале. Самого маленького клали на подушку под батарею, а мы устраивались рядом, на полу.

-- Тебе доверяли нянчить малыша?

-- Да, как-то летом мы работали у одного фермера на поле, солому собирали. Старшие работали, а я с малым сидела. Когда он захотел кушать, дала ему молоко, но оно оказалось прокисшим -- жара была сильная. Малой стал кричать, прибежали мама и старшая сестра, начали меня бить. Потом, когда старшей сестре исполнилось пятнадцать лет, она нашла себе жениха и бить меня перестала. Мама мне все время говорила: «Чтобы в пятнадцать лет у тебя был муж».

-- Скажи, а у тебя были игрушки?

-- Когда были деньги, я покупала себе кукол. Но мама сильно сердилась, когда я тратила на них деньги. Поэтому, когда находила их, ломала и выбрасывала. Однажды даже подожгла спичками куклу, чтобы она поплавилась.

-- А какие куклы тебе нравились?

-- Мне любые нравились. Пока никто не видел, я одевала их, расчесывала им волосы, делала маникюр, как у принцесс из индийских фильмов.

-- Ты смотрела индийские фильмы?

-- Да. Особенно в этих фильмах мне нравились песни и танцы. Я даже одну песню выучила: специально ходила на один и тот же фильм, чтобы запомнить.

-- Ты не хочешь возвращаться к маме, братьям и сестрам?

-- Чтобы они опять издевались и били?!

«Цыганским детям помочь практически невозможно»

Я решил поговорить с Анжелой, худенькой смуглой девочкой с огромными карими глазами. Ее было сложно понять -- в ее речи встречались и русские, и цыганские, и украинские слова. К тому же одиннадцатилетняя Анжела говорила, как трехлетний ребенок -- примитивными предложениями. Из всего, что я понял, мне удалось выяснить некоторые моменты ее жизни. В семье было много детей: сколько, Анжела точно не помнит. Однажды она приболела, и старшие дети напоили ее таблетками, пытаясь вылечить в отсутствие родителей. Вскоре у девочки носом пошла кровь, а тело покрылось пятнами. Мать пришла вовремя и привела Анжелу в чувство, но потом ее тошнило несколько дней подряд. А еще девочка рассказала о том, как старшие дети часто били ее по голове ногами. Она ненавидит мальчиков. Нетрудно догадаться почему. Кстати, Анжела, несмотря на то, что ей довелось пережить, мечтает, как и Федя, о воле…

Как пояснила нам Людмила Мирошник, заместитель директора приюта, если следовать букве закона, то этим детям невозможно оказать никакой реальной помощи. По сути, юридически их не существует -- ведь многие не имеют никаких документов и даже нигде не зарегистрированы. Что говорить о детях, если даже у родителей, кроме свидетельства о рождении, выданного еще в советское время, нет документов, удостоверяющих личность. Конечно, выяснить, откуда дети, из каких семей, можно. Но на местах, куда по закону они должны отправляться из приюта, их (и особенно цыган) отказываются принимать. Дети не имеют прописки -- родители продали дом или квартиру. За все время работы приюта ни одному цыганскому ребенку не удалось оказать реальную помощь.

1010

Читайте нас у Facebook