«Маленькую Ксюшку вышвырнули из семьи, как котенка»
— С тех пор как Украина узнала о девочке из нашего поселка — Оксане Макар, здесь только и разговоров, что о трагедии, — берется помочь мне найти родственников девушки 40-летняя Люба. — Видите панельную пятиэтажку? Оттуда 8 марта Оксана отправилась в областной центр — он недалеко, в тридцати километрах.
На вопрос, как мне найти бабушку Оксаны, Люба отвечает загадочно: мол, найти не проблема, доведу до самой двери, только вот станет ли она разговаривать? «Почему?» — удивляюсь. «Не хочет, чтобы о жизни их семьи все судачили. Много там такого, что не для посторонних ушей»…
«Бывший зять сел за решетку за наркотики, а дочка сошлась с мужчиной из Херсонской области и вместе с Оксаной перебралась в село»
И все же я отправляюсь к бабушке. Нажимаю кнопку звонка на блеклой двери квартиры на втором этаже. В ту же минуту на пороге появляется небольшого роста седая женщина в застиранной блузе, с виду ей лет семьдесят. Мое журналистское удостоверение вызывает у хозяйки бурю негодования: «Даже в дом не пущу! Такие гадости в интернете о внучке пишут! Будто сама тем сволочам навязалась. Ребенок из последних сил за свою жизнь борется».
— Кому же защитить внучку, как не вам? — успеваю спросить женщину в щелочку закрывающейся двери.
— Понимаете, моя старшая дочка, тетя Оксаны, строго-настрого запретила встречаться с корреспондентами, — простодушно признается хозяйка, вновь появившись на пороге. — Дедушка вот дал одному телеканалу откровенное интервью, до сих пор раскаивается. Все перекрутили, напутали. Но если обещаете, что правду напишете, то проходите…
Нина Матвеевна Банах начинает беседу издали — с того момента, как познакомилась со своим будущим мужем:
— Я жила в России, в Калужской области, работала в ракетной части, а Рома служил там срочную службу. Дослужил и забрал меня на Украину. Очень боялась ехать, еще и родные отговаривали: «Не любят хохлы кацапов, как бы назад не пришлось бежать». Его родители жили в Тернопольской области. Страхи мои оказались напрасными, свекровь со свекром хорошо приняли. Правда, мы вскоре с мужем завербовались в Крым, а оттуда уже в Луч перебрались. Может, слышали о радиоцензуре во времена СССР, тогда это называлось радиозащитой? Тут, в Луче, стояла одна из самых мощных в стране «глушилок», блокирующая передачи «Голоса Америки», Би-би-си, «Немецкой волны». Поднимешь голову — весь поселок накрыт антеннами, вышками, это называлось «объект», и он был засекреченным. На таких всегда хорошо развита инфраструктура — магазины, школы, много жилья строилось. Нам как раз нужна была квартира, а местной школе требовался учитель химии и биологии. Роман и оказался тем учителем. Эту трехкомнатную квартиру на втором этаже, где мы с вами сейчас сидим, нам выделили почти сразу.
В 1967 году у пары родилась старшая дочь Галя, через три года — Татьяна, а еще через девять лет сын Володя.
— Мы жили дружно, — вспоминает Нина Матвеевна. — Я работала в местном подсобном хозяйстве — в теплицах, в саду. Вдвоем хорошо зарабатывали, ни в чем не нуждались. Дети учились в школе, старшая почти отличница, у Тани оценки чуть хуже, сын тоже радовал.
Забегая вперед, скажу: прожив 33 года, Банахи развелись.
— Неправда, никакой идиллии в семье не было, — считает Виталий, бывший педагог местной школы. — Роман Михайлович — учитель от Бога, его ученики на районных и областных олимпиадах занимали первые места. Его постоянно награждали, давали звания. Но дома это был настоящий деспот, подчинивший себе всех. Никто из родных даже голос против него не смел поднять. Одна только Таня, средняя дочь, бунтовала, вот он ее и невзлюбил. Позже, когда Татьяна поступила в училище торговли и попала в неприятную историю, отец ей даже не помог. Хотя мог выручить! Таню вычеркнули из семьи — живи, как знаешь.
Нина Матвеевна о семейных проблемах того времени рассказывать не хочет:
— Понимаете, у Романа теперь другая семья. Живут счастливо, ну и слава Богу. Зачем его злить? Развод, конечно, стал для меня полной неожиданностью. Поехала к маме в Россию проведать родных — восемь лет их не видела. И следом получила письмо, в котором муж просил отпустить его навсегда. Ничего не стала спрашивать и подписала бумаги на развод. Оказалось, супруг связался с женщиной, которая на 18 лет моложе. Но ни к чему сейчас старое ворошить. Вы же про Таню, про Оксану спрашиваете? Так вот, 25-летняя Татьяна вышла замуж в 1992 году, а через год у них с мужем родилась девочка.
Сережа, Оксанкин отец, родом из Львова, строил тут у нас оросительный канал. Пожили молодые вместе недолго — зять пил, очень Таню ревновал, не получалась семья. Сергей уехал, она даже на алименты не подавала. Шло время, бывший зять сел в тюрьму за наркотики, а дочка сошлась с мужчиной из Херсонской области, вместе с дитем в село Копани перебралась. Вроде любил Игорь и ее, и Оксанку, не обижал, да не уберег. Когда я узнала, что Таню в Херсоне судят, чуть с ума не сошла. Соседка из Копаней одолжила у дочери 100 долларов, а отдавать отказалась. Ну а моя не из тех, кто прощает. Как уж там вышло, не скажу, но ей грозило до восьми лет лишения свободы — ее привлекли по статье «Разбой». Судья нам попалась добрая, пожалела — дочке дали всего три года. Приехала я с внучкой на суд (хотелось, чтобы Таня девочку увидела), после оглашения приговора выходим во двор. Дочку ведут в наручниках, садят в автозак. Вдруг Оксанка как рванет к маме! Но конвоиры скорее затолкали Татьяну в будку, машина поехала, а внучка бежит, бежит и кричит так, что сердце разрывается.
«Мать вышла из тюрьмы и забрала Оксанку. Но вскоре девочка вновь оказалась в интернате»
Оксана осталась жить с бабушкой и дедушкой в поселке, здесь пошла в первый класс — в ту самую школу, где работал Роман Михайлович.
— Она училась вместе с моим сыном, — рассказывает Николай, мужчина лет пятидесяти. — Не дитя, а сущий чертенок! Лазила у одноклассников по портфелям, как-то из сумки учительницы стащила кошелек. Дедушку позвали к директору. А тот гордый был, психанул и оформил внучку в интернат в соседнее село. Тогда и коллеги, и друзья уговаривали Банаха: как можно, ведь родная кровинка?! Да только Роман Михайлович не из тех, кто меняет свои решения. Сдать-то сдали, а Оксана уже через неделю обратно прибежала, тут всего-то пять километров. Помню, стоит под магазином, ждет, когда кто-нибудь из родных будет идти домой. Ее обратно в интернат, она через неделю вновь под магазином. Чтобы не позорила заслуженного педагога, девочку перевели подальше — в Очаков, за сотню километров. Думали, оттуда дорогу домой не найдет, но она нашла.
— Все правда, — опустив голову, соглашается Нина Матвеевна. — Я в той ситуации ничего не могла изменить. Права голоса у меня в семье не было.
— Несчастный ребенок, что еще сказать, — вздыхает педагог местной школы, наотрез отказавшийся назвать свою фамилию (»Роман Банах такой, что может на улице встретить и с палкой наброситься, зачем мне неприятности?»). — Маленькую Ксюшку вышвырнули из семьи, как котенка. Бабушка ничем помочь не могла, она там ничего не решала. Выход нашелся неожиданно. Внучку забрала бабка по отцовской линии и увезла в Западную Украину. В патриархальной набожной семье, возможно, Оксанку ждала бы совсем другая судьба, но мать вышла из тюрьмы и забрала дочку. Только вскоре девочка вновь оказалась в интернате. Жизнь Оксаны Макар — это сплошные побеги и милицейские приводы. Пока подружки играли в куклы, Ксюшка пыталась выжить на улице. Со временем бродяжничество перешло в привычку, по- другому ребенок жить уже не умел и не хотел.
— Я помню Оксану еще вот таким вот шпендиком, — охотно останавливается для разговора Валентина, соседка Банахов. — Наш дом длинный, на шесть подъездов: в первом живет бабушка Нина, в шестом — дед Рома со своей новой женой. И вот представьте себе летний день, Оксане лет 11. Бывало, сядет на скамеечке у подъезда и красится. Наведет красоту и уезжает, а через пару дней, глядь, уже на новеньком велосипеде катается. «Где взяла?» — интересуюсь, заранее зная, что дома ей такой не купят. «Дядя подарил», — гордо отвечает. «Какой дядя?» — интересуюсь. Она совсем бесхитростная: «Чужой, — говорит, — вы его не знаете». И кто осудит? Зимой сама зарабатывала на кусок хлеба, а летом, на каникулах, — на игрушку. Хватало одного ласкового слова, чтобы Оксанка к тебе навсегда прилепилась.
— Я Таню не виню, — защищает дочку Нина Матвеевна. — Ну не складывалась у нее личная жизнь. В тюрьме в Тернопольской области влюбилась в Алексея — такого же, как сама, заключенного (он сирота, с 14 лет по тюрьмам). Вышла на свободу, поехала к нему, за решеткой обвенчались, взяла Лешину фамилию, стала Суровицкой. Перебралась в Киев, чтобы зарабатывать да сумки с передачами ему возить. Пять лет на себе мужика тащила, а когда в прошлом году он освободился, то сошелся с другой женщиной. Нажил там ребенка, еще и укорял Таню: разве я виноват, что не можешь мне сына родить?! Теперь вот опять сел за угон машины.
Пять лет назад Татьяна забрала дочку в Киев и пристроила к мужчине, который, как утверждают родные Оксаны, на 12 лет старше девушки.
— У него в Киеве свой дом, свой бизнес, — рассказывает Нина Матвеевна. — Очень хороший человек, все заботы о внучке взял на себя, любит ее по-настоящему. Но два года назад Оксана бросила все и приехала ко мне. «Бабушка, там только привычка, больше ничего, — объясняла. — Пришла пора искать свою судьбу». Если б знать тогда, чем эти поиски закончатся…
«У внучки только справка об окончании шести классов. Разве с таким образованием на работу устроишься?»
О киевском периоде жизни Оксаны известно мало, но вернулась она в абсолютную нищету. Голые, убогие, давно не видевшие ремонта комнаты. Комфорт здесь исчерпывается телевизором, который показывает всего три программы.
— Батареи отрезаны, много лет уже так живу, — жалуется хозяйка. — Не зимовали с внучкой, а спасались в буквальном смысле слова: укрою в морозы ее тремя одеялами, бутылками с горячей водой обложу, рукавички надену, так и спит.
Можно только представить, о какой жизни в этой серой скучной хрущевке с отрезанными батареями мечтала Оксана, обложившись бутылками с горячей водой.
— Нина Матвеевна, а почему Оксана не шла учиться, не пыталась найти работу?
— Почему не пыталась? Полгода назад познакомилась с николаевским парнем (она вообще любила знакомиться с хлопцами). Тот катал ее на мотоцикле, представил своей бабушке, строили совместные планы — поехали вдвоем в Кривой Рог, пытались там закрепиться. Но куда ее возьмут без образования? На какую работу? У внучки только справка об окончании шести классов.
«Накануне трагедии внучке приснилось, что она плавает в черной воде…»
— Сейчас люди даже с дипломами не могут ничего найти, — продолжает Нина Матвеевна. — В Кривом Роге ей предлагали место посудомойки — она не согласилась. А учиться следовало раньше, время ушло. Бывало, сидим вдвоем, она включит телевизор и смотрит светскую жизнь. «Ба, — смеется, — я бы тоже хотела стать моделью. Идешь, а тобой любуются». Зачем вы, журналисты, эту пену показываете? Зачем сбиваете таких вот дурочек с пути?
Восьмого марта внучка поздравила меня с женским днем и села краситься. Засобиралась в Николаев в праздник. Ну не со мной же ей сидеть в этой убогой квартире! Я переживала всякий раз, отпуская Оксану на такие прогулки. Она меня успокаивала: «Бабушка, ничего плохого не случится. А если и случится, постоять за себя сумею, недаром занималась в столице боксом».
Меня беспокоил только недавний Ксюшин сон. Дня за четыре до трагедии ей приснилось, будто она плавает в черной воде и не может выбраться. «Будь осторожной, это какое-то предупреждение», — предостерегла ее.
Восьмого марта в четыре часа дня Оксана Макар села в автобус и уехала в Николаев.
— Днем позже, девятого, из Николаева приехала старшая дочка Галя, — вспоминает бабушка. — Она медик, вырастила с мужем троих детей. Поздравила меня, поинтересовалась, где Ксюша. Именно Галя первой и узнала о ЧП. У меня нет мобилки, поэтому дочка позвонила Роману Михайловичу, он и принес мне эту страшную весть. Вместе с ним побежали на автобусную остановку и скорее в Николаев, где находилась обожженная Оксана.
Внучка, рассказывает бабушка Нина, была в сознании. Доктор говорил, что ее доставили к ним совершенно голой, сверху была наброшена милицейская шинель, а на горле виднелся след удушения.
— Я взяла в ладонь внучкины пальчики, она открыла глаза и заплакала, — и себе плачет Нина Матвеевна. — Потом говорит: «Они все были так хорошо одеты… с виду вполне приличные… а оказалось — звери». Оксанка вся в бинтах, а запах в палате — не могу вам передать — горелого мяса, дыма, будто в коптильне какой. Благодарю Бога, что на этот запах, когда она на стройке лежала, не сбежались бродячие собаки…
Неправда, будто ее облили бензином и сожгли. Врач объяснил мне: если бы облили, внучка сгорела бы. А так по пояс завернули в простынку, и эта простынка тлела всю ночь. Мышцы испеклись, кости обуглились. Когда услышала от нее, как она дважды пыталась в том подвале встать, но все время падала, я сама чуть со стула не рухнула. Скажу, наверное, крамольную вещь: если бы внучка не прошла через все несчастья и трудности своего детства, ее бы уже не было. Только характер помогает выстоять, не сдаться. Она в Николаевском ожоговом центре даже шутила. «Как себя чувствуешь?» — спрашивал доктор. «Хочется курить», — отвечала. «Нельзя, Маруся», — грозил он ей пальцем (так в шутку врач называл ее).
Бабушка сидела возле Оксаны трое суток, потом ее сменила дочь.
— В тот день, когда я уезжала, — вспоминает Нина Матвеевна, — вдруг Оксане позвонил Саша, с которым она жила в Киеве. «Ты меня не узнаешь, — заплакала внучка, услышав его голос. — Я теперь инвалид». «Это неважно, — кричал Саша в трубку. — Главное, выкарабкайся! Я тебя очень люблю!»
«Что она, бедная, хорошего в жизни видела?!»
Время близится к полудню, и бабушка Нина, посматривая на часы, жалуется: уже двое суток из Донецка нет никаких вестей от Оксаны.
— Надо включить телевизор, — торопится закончить разговор. — Может, в новостях что-то скажут.
Мы прощаемся, и она советует мне не тревожить Романа Михайловича:
— Он вам даже дверь не откроет, а может и вообще с порога палкой огреть.
Ну не откроет, так не откроет, а идти надо.
— Журналiст? — переспрашивает невысокий седой человек. И тут же приходит в ярость: — Чого ви сюди ходите? Чого?! Я там уже 12 рокiв не живу. Якi можуть бути до мене запитання?
— Лише одне, — удается вставить мне слово в разгневанную тираду.
— Жодного! — взрывается гневом дедушка. — У чому моя вина?
Не успеваю даже объяснить, что пришла понять, а не судить, как дверь захлопывается.
В отличие от своего супруга его нынешняя жена, тоже Нина, не отказывается от разговора с корреспондентом «ФАКТОВ». Нахожу ее в школе.
— Вряд ли смогу вам помочь, — мягко говорит женщина, — ведь я практически их не знаю — ни Таню, ни Оксану. Роман Михайлович много лет был в ссоре с дочерью, года полтора только, как помирились. Татьяна, помню, приехала из Киева в Луч на Рождество. Вместе с мамой и Оксанка сидела за столом. Пили чай, разговаривали. В Таниной речи что не слово, то мат-перемат, неприятно. Муж этого терпеть не может. Какой пример Оксане? Считаю, что если б девочка подальше от мамы держалась, ее жизнь была бы более благополучной. Возле Татьяны постоянно какие-то темные личности с криминальным прошлым, да она и сама по себе проблема. Оксанку же здесь, в Луче, жалеют, сочувствуют. Что она, бедная, хорошего в жизни видела? И что ждет ее дальше? Какая разница — блудница или святая? Нелюди с ней поступили так, как даже с бездомными кошками не поступают. Желаю дитю одного — скорейшего выздоровления. У нее ведь в июне день рождения, только-только 19 лет исполнится. Если доживет, то это, наверное, и будет самым большим подарком от всех тех, кто лечил, сдавал кровь, присылал деньги, выходил на митинги, требуя справедливого наказания насильникам. Живи, дитя! С тобой наши молитвы.
— Я не знаю, поучительная это история или нет, — пожимает плечами Наташа, продавец местного магазинчика. — Как в Библии написано? Что вы посеяли, то и пожнете. Случившееся в жизни Банахов может показаться случайностью. Но все, кто семью знает, уверены: то, что произошло, не случайно. Другое дело, что при всей Оксанкиной легкомысленности такого жуткого с ней не должно было произойти. Изнасиловали, но зачем убивать?! Зачем ее сжигать?
В Луче кого не останови — все откликаются, тут же начинают сочувствовать землячке.
— Посмотрите вокруг, на этот умирающий поселок, — качает головой пожилой мужчина. — Когда-то, сидя здесь, специалисты контролировали запуски в космос «Аполлонов» с мыса Канаверал. Я сам радист и помню историю с наблюдением запуска «Челленджера» — когда отметка ракеты-носителя тут, в Луче, вдруг пропала с дисплея, военные запаниковали: «Станция ненадежная, дала сбой». И только через час, когда поступила информация о трагедии, стало ясно: наша техника — ого-го! А теперь тут полная разруха. И она во всем.
Случай с девочкой показал, что для всяких там мажоров, людей из власти и богачей такие, как Оксана, не люди, с ними можно делать все, даже заживо жечь. С другой стороны, митинги в Николаеве и поддержка пострадавшей во всех уголках страны, дают понять: мириться с подобным украинцы больше не будут.
4862Читайте нас у Facebook
