«не могу без неба! Не представляю, что буду делать на пенсии», — говорил близким летчик-испытатель первого класса геннадий братыщенко. И… Боялся выйти на балкон 15-го этажа
Июльским вечером 1994 года, выполняя одиннадцатый боевой вылет на тушение лесных пожаров в горах близ Валенсии, экипаж украинского самолета Ан-32П киевского АНТК имени О. К. Антонова стал жертвой оптического обмана. В условиях незнакомой местности, сильнейшей жары, задымленности и низкого заходящего солнца, сбросив воду на охваченное огнем ущелье, на выходе из пике крылатый огнеборец зацепил вершину горы.
Правительство Испании посмертно наградило командира экипажа, летчика-испытателя первого класса Геннадия Братыщенко, штурмана-испытателя первого класса Владимира Спасибо, ведущего инженера по летным испытаниям Александра Ларионова и его помощника Александра Цыганка высшими орденами страны. Пятым погибшим был второй пилот, португальский летчик Джордж Родригес.
Согласно неумолимым законам физики, гробов должно было быть шесть. Ведь на борту Firekillera находилось шесть человек! Но произошло чудо: когда самолет плашмя задел крылом гору, 44-летнего инженера по эксплуатации Александра Семиряда, сидевшего между летчиками, вышвырнуло в распахнувшийся от удара аварийный люк.
«Из-за стены огня я не видел упавший где-то за горкой самолет… »
Александру Ивановичу Семиряду 59 лет. Но выглядит этот крепкий немногословный сибиряк моложе. Работает там же, на летно-испытательной базе АНТК. На вопрос о самочувствии отвечает лаконично: нормально.
- Попадали раньше в подобные передряги?
- Да нет…
- Даже в ДТП?
- Ну какой же автомобилист когда-нибудь кого-нибудь не цеплял? — оживился Семиряд. — Однажды под Иркутском, где я вырос, отец перевернул нас, всю семью, на «Москвиче». И ничего, нормально. Никто серьезно не пострадал. Испугались маленько…
- Что произошло тогда в Испании? Как вы оказались на борту? Ведь ваша должность — инженер по эксплуатации самолетов — в общем-то, наземная, летать не обязательно…
- В июне 1994 года наша авиагруппа из двух пожарных самолетов под руководством заслуженного летчика-испытателя, Героя Советского Союза Юрия Владимировича Курлина две недели тушила пожары в Португалии. Затем мы перелетели в соседнюю Испанию. Там ситуация была похуже. Вечером 5 июля подлетали к Валенсии. Внизу, в темноте, множество ярких змеек — горели леса в ущельях. Утром вышли из гостиницы — крыши домов и капоты машин покрыты слоем пепла, в воздухе курортного города пахло гарью.
В тот же день наши летчики провели разведку местности, изучили горный рельеф, понаблюдали, как тушат пожары наши коллеги из других стран.
У наших самолетов энерговооруженность выше, они более маневренны, могут пикировать ниже и точнее сбрасывать воду. Как рассказывал Юрий Курлин, за каждый летный час фирма, нанявшая нас, платила АНТК имени О. К. Антонова 2700 долларов.
6 июля экипаж Юрия Владимировича выполнил за день одиннадцать, а Геннадия Андреевича Братыщенко — десять боевых вылетов. Даже к концу дня жара стояла невыносимая. Летчики устали.
Неожиданно руководитель операции пожаротушения, координировавший действия авиации по радио с вертолета, направил наши самолеты в неразведанный район.
А у Гены Братыщенко правый двигатель вдруг погнал температуру масла. Работает без перебоев, а масло греется! На земле причину установить не смогли. Решили продиагностировать двигатель в полете. На борт поднялись руководитель программы испытаний Александр Ларионов, инженер по летным испытаниям Александр Цыганок и ваш покорный слуга.
Я устроился между летчиками, чуть-чуть сзади и ниже, на сиденьи бортинженера. Слева, позади командира, в своем отсеке — штурман Володя Спасибо. Сейчас его сын Андрей работает у нас летчиком-испытателем. Передо мной были РУДы — рычаги управления двигателями, на уровне глаз — приборная доска. Поэтому что творилось впереди, я не видел. Да это и не входило в мою задачу. Меня интересовали приборы, контролирующие состояние двигателей.
Иногда я мог повернуться влево и посмотреть в штурманский блистер (куполообразный выступ из прозрачного пластика для ведения наблюдений в полете. — Авт. ). Ларионов и Цыганок сидели в салоне, на боковых десантных скамейках, и смотрели в иллюминаторы.
Первым на своей машине поднялся командир авиагруппы Курлин. Как бы пошел в разведку боем. Братыщенко повторял его маршрут.
Двигатели работали нормально. Мы шли на небольшой высоте. Слева я увидел склон ущелья-ложбины с горящими деревьями. Штурман сказал: «Командир, впереди горка… » «Вижу», — ответил Братыщенко и потянул штурвал на себя, чтобы набрать высоту.
Внезапно справа раздался страшный удар. Самолет, как потом выяснилось, зацепил крылом склон горы. Какая-то неведомая сила опрокинула меня на спину и швырнула назад. Кувыркнувшись, я вывалился через дверной проем пилотской кабины в находящийся сразу за ним аварийный люк. Он распахнулся, очевидно, от удара. Открой я его собой, вряд ли бы мы с вами сейчас разговаривали.
- Сознание теряли?
- Нет. Я упал на горящие кусты. Они самортизировали, иначе разбился бы. Вырубись я — сгорел бы. На мне вспыхнул комбинезон. Конечно, какое-то шоковое состояние, скорее всего, было. Потому что никакой боли поначалу не чувствовал, хотя ударился сильно, куски мяса повырывало. А переломов не было. Ни одного. Ушибы только.
Словом, скатился я по склону, вскочил на ноги, затушил горящую одежду, попытался осмотреться. Куда улетел самолет? В той стороне, где он исчез, обзор закрывала стена огня. Вокруг меня все пылало.
Взобрался на выступ скалы. Там меня и заметили подоспевшие на вертолете спасатели. А впереди что-то полыхало и дымилось. Подумалось, что если я уцелел, то, может, и товарищи мои живы… Закричал взбирающимся ко мне людям, чтобы спасали ребят, пытался идти.
Но меня уложили на носилки, вкололи обезболивающее и отправили в Валенсию, в ожоговый центр.
- Долго лечились?
- Наверное, из-за хорошей анестезии я чувствовал себя неплохо. Когда ко мне в палату прорвался коллега Григорий Германов, заявил ему, что через пару неделек вернусь в строй. Однако лечиться в Испании пришлось до ноября, а потом еще и дома. Где-то с полгода заживали раны.
В Валенсию вскоре приехала жена. Плакала, просила, чтобы больше не летал. Пообещал, конечно. А потом поступал по-своему. Я, конечно, не летчик, наземный инженер. Но в командировки-то летать надо.
«Наши ребята погибли не напрасно»
- Ребят жалко, — продолжает Александр Семиряд. — Геннадий Братыщенко был блестящим летчиком. Другие погибшие — тоже асы в своем деле. Что тут говорить… Вряд ли может служить утешением то, что авиакатастрофы во время тушения пожаров во всем мире происходят довольно часто — нелегкое это дело.
Но наши ребята погибли не напрасно, считает заслуженный летчик-испытатель, Герой Советского Союза Юрий Курлин. В так называемую оптическую ловушку могли угодить и другие экипажи. Украинские авиаторы спасли их ценой собственной жизни.
В начале весны 1994 года автору этих строк посчастливилось познакомиться с ведущим инженером по летным испытаниям Ан-32П Александром Ларионовым и командиром экипажа Геннадием Братыщенко. Пожилой интеллигентный Ларионов (говорят, ему всего ничего оставалось до пенсии) с любовью показывал мне, тогда журналисту «Киевских Ведомостей», новый самолет, который отлично зарекомендовал себя во время тушения пожаров в Крыму.
Энергичный, порывистый Братыщенко — загорелый, со шкиперской бородкой, в летной кожаной куртке — шутил, балагурил, производил впечатление эдакого рубахи-парня, души компании…
«Муж корил сына за лихачество… »
- Той весной исполнилось 25 лет нашей с Геной совместной жизни, — вспоминает вдова Братыщенко Галина Николаевна. — Собирались отметить. А он все по командировкам. Уже и лето наступило. «Мамочка, — говорит, — прости. Вот еще на Пиренеи слетаем — и баста, беру отпуск, поедем на море, отдохнем!.. »
Утром седьмого июля мне должны были принести загранпаспорт с визой, я собиралась лететь к Гене в Испанию. В длительные командировки авиаторам разрешалось брать жен.
Вышла из дому — а возле подъезда стоят сослуживцы мужа. Мрачные, растерянные. Я и без слов поняла: что-то случилось. Вот почему вечером шестого, когда произошла катастрофа, у меня ни с того ни с сего поднялась температура.
За пару дней до случившегося в нашем доме-»свечке» с одним подъездом умерли два человека: молодая женщина и пожилой мужчина. «В течение девяти дней будет и третий покойник», — сказала старушка-соседка. Так оно и случилось.
Мы тогда не придали этому значения. Муж ведь всю жизнь летал. И в передрягах всяких бывал. Например, на подлете к Тикси у Ан-12 неожиданно заглохли все четыре двигателя. В тяжелом 1990 году то ли топливо было плохое, то ли недоливали… Короче, Гена сумел перетянуть через нефтебазу, где высились огромные емкости с горючим. До аэродрома чуть-чуть не долетели, сели на брюхо. Машину, людей и груз спасли.
Кстати, в 90-е муж возил из Англии в Украину новенькие гривни. В конце 80-х на Ан-74 по заказу ленинградского Института Арктики и Антарктики, которым руководил знаменитый полярник Герой Советского Союза Артур Чилингаров, вместе с командиром экипажа Владимиром Лысенко летал в Антарктиду. Там температура воздуха до минус 80 опускается, дышать можно было только в кислородных масках. В тяжелейших метеоусловиях Лысенко и Братыщенко вывезли на Большую землю двух травмированных сотрудников австралийской полярной станции: они свалились на снегоходе с ледяного барьера. Владимир Георгиевич Лысенко погиб через полгода после Гены, в феврале 1995-го, во время испытаний Ан-70.
Летчики, особенно испытатели, разбиваются часто. Посмотрите, вот фото их группы в Школе летчиков-испытателей (ШЛИ): шестнадцать человек, а пятерых уже нет в живых.
- Как же вы не побоялись выходить замуж за летчика?
- А я не за летчика выходила, за человека. Тем более в молодости о плохом не думаешь. Прежде чем пожениться, мы с Геной девять лет встречались. Выросли в шахтерских семьях в Горловке, учились в одной школе. Гена рос без отца, воспитывали его в основном бабушка и дедушка.
С детства увлекся боксом. Чтобы уметь постоять за себя, за справедливость. Дрался на уровне мастера спорта. А в училище запретили: летчику голова не для того дана, чтобы ее дубасили. Он стал, как говорили товарищи, летчиком от Бога. Иначе в Школу летчиков-испытателей не взяли бы.
Поэтому к учебе и работе муж относился очень серьезно. После ШЛИ окончил еще и самолетостроительный факультет Воронежского политехнического института. Понравился Олегу Константиновичу Антонову. «Только, сынок, не иди пока к нам, — сказал Антонов. — Иди пока испытателем на соседний серийный авиазавод, там быстрее квартиру получишь. А потом и к нам… » Гена так и поступил.
Он был одержим работой. В 1994-м ему исполнилось 47 лет. Не за горами пенсия. Переживал: что же я буду делать? Я ведь не могу без неба! И в то же время… У нас кумовья живут на 15-м этаже. Так чтобы выйти покурить на балкон — ни-ни! «Боже, какая высота!» — говорил. Уколов, шприцев панически боялся! Однажды руку поранил, я его в институт Шалимова возила — так целое дело было.
Купили машину, «Жигули», так он ее не водил. Права так и не удосужился получить — все некогда ему было. За руль всегда садился сын. И вот едем на дачу. Между Троещиной и Погребами хорошая дорога, сын держит скорость 90. «Сынок, слишком прытко едешь… » — делает замечание отец. «Я не понял, папа, а ты в небе гоняешь с какой скоростью?» — удивился Вадим. «Но там же деревья так не мелькают!.. »
Я была за него спокойна. Единственное, не скрою, переживала, чтобы после работы никуда не встрял: у него было обостренное чувство справедливости. Не мог спокойно пройти мимо хамства, хулиганства, когда обижали женщину или более слабого.
«Гена, когда летел в Испанию, хотел детям помочь… »
А за две недели до его последнего, или, как летчики говорят, крайнего вылета, я, придя с работы, застала Геннадия дома каким-то задумчивым. «Что случилось?» — спрашиваю. «Сегодня чуть не гробанулись», — отвечает. Он никогда о происшествиях дома не упоминал, старался ограждать нас от всяческих неприятностей.
В другой раз долго не могли уснуть, всю ночь проговорили. Вспомнили молодость, всю нашу жизнь. И Гена неожиданно попросил прощения за какие-то прошлые обиды и проступки. «Господь с тобой, — говорю, — что ты, в любой семье всякое бывает… » Потом он съездил к куму, с которым раньше все никак не мог встретиться.
Сын с невесткой жили на съемной квартире. Геннадий никогда там не бывал. А тут вдруг поехал: погляжу, говорит, как живут… Перед отлетом долго гулял с внучкой, которой тогда исполнился годик и три месяца. Сейчас уже взрослая девочка.
Младшего внука он не видел. Ему сейчас четыре годика. Но малыш уже знает, что один дед, наш сват, был танкистом, а другой — летчиком.
- На опознание тела вас приглашали?
- Нет, товарищи опознавали. Не хотели травмировать нас. Спрашивали только, какого цвета плавки на Гене могли быть, какая цепочка… На месте падения самолета его серый дипломат нашли, а в нем — английский словарик с печатями, подтверждающими посещение Антарктиды.
- Компенсацию вам государство выплатило?
- Сначала, где-то через полгода, получили (тогда же купоны были, которые исчислялись миллионами!) что-то около тысячи долларов. Позже выплатили страховку, за которую я смогла купить недалеко от авиазавода двухкомнатную квартиру сыну. Это же Гена, когда летел в Испанию, хотел детям помочь…
- Предчувствия, приметы, вещие сны незадолго до авиакатастрофы у вас или у ваших близких были?
- После гибели ребят, перед тем как семьи членов экипажа пригласили в нотариальную контору, мне снился сон. Будто я должна куда-то лететь на Ан-2. И пока самолет готовят, я иду по улице, ларьки стоят, и я по-женски рот открыла… Вдруг поворачиваюсь, а у самолета уже винт вращается, и летчик показывает жестами: все, отойди… Неожиданно я очутилась в «бобике», за рулем которого сидел мой муж. Он сказал: не спеши, успеешь. Это, говорит, самолет х… ровый, и летчик такой же. Как бы предупреждал. И, вы знаете, нас тогда целый день промурыжили в конторе, но ничего так и не решили.
В день 10-й годовщины гибели на кладбище ко мне подошел Толик Моисеев (заслуженный летчик-испытатель. — Авт. ), он был у них на ЛИСе одним из руководителей: Галя, говорит, прости, в гибели Гены есть и моя вина. На разборе полетов перед командировкой он говорил, что есть замечания к машине, а я как-то не отреагировал, не воспринял всерьез, все перевели в шутку… А я-то знаю, что муж мог шутить на любые темы. Но когда касалось работы… Если он говорил о замечаниях, значит, это было серьезно. «Ладно, — ответила, — Бог нас всех простит… »
Недавно, чуть больше года назад, мне приснился сон. Мы с дочкой Юлей выходим из подъезда, а напротив нашего дома на металлическом невысоком ограждении газона сидит как-то боком к нам Гена — в парадной летной форме, с бородой. Таким он уходил из дома перед вылетом в ту командировку. «Мама, папа вон сидит!» — воскликнула дочь. А он, не поворачиваясь к нам, говорит: «Не трогай ее, что ты напоминаешь, она уже забыла меня, сколько лет прошло. Я же вас всех оттуда вижу и все о вас знаю… »
- Фирма вас не забывает?
- Помнят, спасибо им. С праздниками поздравляют, на кладбище приходят. Говорят: все под Богом ходим.
1136Читайте нас у Facebook
