Акушера, по вине которого умер новорожденный ребенок, приговорили к двум годам ограничения свободы
Полтора года назад «ФАКТЫ» рассказывали историю 39-летней киевлянки Оксаны, ребенок которой сразу после рождения впал в кому, а вскоре умер. Женщина и ее муж Евгений были уверены, что это произошло по вине врачей роддома, и написали заявление в прокуратуру Шевченковского района столицы. Дело двигалось медленно. Был назначен ряд экспертиз, каждая из которых длилась почти по полгода. Но все же суд состоялся. На днях в Апелляционном суде Киева врач-акушер Станислав Прусский был признан виновным в смерти новорожденного и приговорен к двум годам ограничения свободы. Свой срок доктор будет отбывать в специальном поселении под Киевом.
— Мы так долго ждали нашего Сашеньку, — с грустью говорит Евгений (он попросил не называть его фамилию). — Совместных детей у нас с Оксаной не было 17 лет. У моей супруги бронхиальная астма, и она не решалась рожать. Боялась задохнуться во время родов. Но время шло. Мы, увы, не становимся моложе. Оксане исполнилось 39 лет, и это был едва ли не последний шанс все-таки попробовать родить малыша.
Мы, правда, опасались всяких осложнений и потому очень тщательно готовились к родам. Решили выбрать самого-самого лучшего врача. Готовы были заплатить любые деньги, лишь бы все прошло благополучно. Думали: если врачу-акушеру заплатить энную сумму — он будет внимательнее к своей пациентке.
Как-то на улице встретили знакомую. Та увидела округлившийся живот моей Оксаны, и разговор пошел о предстоящих родах. Знакомая и посоветовала нам обратиться в областной роддом к доктору Станиславу Прусскому. Мол, у него очень хорошие рекомендации, да и берет он за свои услуги немного.
Уже на следующий день мы созвонились со Станиславом Владимировичем и записались на прием. Доктор осмотрел Оксану, выслушал все опасения и сказал, что никаких проблем не видит. «Вам не о чем беспокоиться», — сказал врач и на салфетке написал, сколько будут стоить роды. Тариф был таким: если рожать естественным путем — три тысячи гривен, а путем кесарева сечения — четыре. «Конечно, можно все сделать и бесплатно, — заметил он. — Если вас привезут по „скорой“, вам почти ничего не придется платить. Ну, там, за гинекологический набор, простыни, лекарства — это понятно. Вы же знаете, медицина у нас бесплатная. Но и присматривать за вами особо никто не будет. Как родите, так и родите. А у меня вы будете под контролем».
Слова доктора Прусского нас с Оксаной успокоили. В принципе, три-четыре тысячи гривен не такие уж и большие деньги. Зато нам пообещали, что роды пройдут на высшем уровне. Да и наперед ничего платить не нужно.
Оксана приходила к врачу, наблюдалась, как положено. Уже вот-вот должен был появиться на свет наш долгожданный ребенок. Мы знали, что это будет мальчик, так радовались. Уже и имя начали подбирать. Представляли, каким будет сынок, какое первое слово скажет, как сделает первый шаг.
Но неожиданный звонок доктора Прусского ввел нас в замешательство. Станислав Владимирович настоятельно рекомендовал Оксане прибыть в роддом в ближайшую пятницу ближе к обеду. «А если у меня к тому времени еще не будет схваток?» — удивилась супруга. «Не волнуйтесь, — успокоил доктор. — В любом случаем срок подходит. Неважно, что схватки у вас еще не начались. Моя смена в пятницу — в этот день и будем рожать».
В назначенную пятницу у Оксаны схватки так и не начались. Однако доктор Прусский настаивал, чтобы мы готовились к родам. Признаюсь честно, меня немного смутил тот факт, что доктор оформил нас так, будто мы приехали в роддом на «скорой». Но тогда я решил, что Станислав Владимирович знает, что делает, и не стал возражать.
Оксану приняли в приемном покое в два часа дня и сразу же положили в предродовую палату. Супруга рассказывала потом, что ей дали под язык какую-то таблетку. Когда она спросила, что это за лекарство, ей ответили как-то уклончиво: «Так положено».
Примерно к четырем часам дня у Оксаны начались схватки. Но к десяти вечера они неожиданно прекратились. Пришел доктор Прусский и сказал, что если до одиннадцати вечера супруга не начнет рожать самостоятельно, ей будут делать кесарево. Создавалось впечатление, что доктор торопится.
Врачи постоянно крутились возле Оксаны. Что-то подсказывали Прусскому, но тот все время повторял: «Она должна родить. Надо что-то делать». Супруга вспоминает, что в палату пришел еще какой-то врач, осмотрел ее и сказал: «Женщина родит без посторонней помощи. Зачем вы торопитесь? Надо просто подождать». Но Прусский только рукой махнул.
Когда ушел врач, дававший советы Станиславу Владимировичу, наш доктор решил действовать. Меня попросили выйти из палаты, и обо всем, что произошло в следующий час, я знаю лишь со слов моей супруги.
Когда я оказался в коридоре, Прусский вызвал акушерку, и они приступили к родам. Оксана рассказывала мне, как врач вместе с акушеркой начали давить ей на живот. Боль была адская. Жена кричала: «Что вы делаете? Вы ведь ребенка задушите!» А врачи продолжали свое дело, буквально выдавливая младенца из Оксаны.
Моя жена вспоминает, что когда роды закончились, акушерка положила сына ей на живот. Но… малыш не издал ни звука! «Он же не дышит, — закричала Оксана. — Вы что, не слышите — ребенок молчит!» «Не волнуйтесь, мамаша, все будет хорошо», — ответила акушерка, но, как вспоминает моя супруга, сильно изменившись в лице. Врачи засуетились, вкололи Оксане наркоз, и она заснула. А малыша передали неонатологам.
Оксана пришла в себя ночью. Она говорит, что слышала, как в соседнем кабинете между собой переговаривались врачи. Один из голосов принадлежал доктору Прусскому. Оксана подошла ближе к двери, чтобы услышать, о чем они говорят. Прусский обращался к своим коллегам: «Надо придумать, что бы такое правдоподобное написать в истории болезни ребенка». Потом Оксана потеряла сознание.
На следующее утро нам сказали, что Сашенька в коме. Но тут же заверили, что, несмотря на тяжелое состояние малыша, все будет хорошо.
Оксана еще неделю находилась в роддоме. За это время Прусский несколько раз приходил к супруге в палату и молча стоял, тяжело вздыхая. Один раз он обронил фразу: «Ну что поделаешь? Такое бывает. Такое при родах иногда случается».
Пока Оксана и Сашенька еще находились в областном роддоме, мы решили на всякий случай покрестить сына. Приходил батюшка, проводил обряд. А малыш лежал в закрытом кувезе, весь в каких-то трубочках и проводках. Он еле заметно дышал, почти не проявляя других признаков жизни.
О том, что произошло с ребенком, нам никто не говорил. Все врачи твердили одно и то же: «С малышом будет все хорошо. Нужно только подождать». А потом Оксану с Сашей перевели в реанимацию, в Боярку. Мы даже мысли не допускали, что наш сын может умереть. Круглосуточно находились рядом. Я покупал Сашеньке шапочки, носочки, чтобы он не мерз. Помогал врачам кормить сына через зонд. Мы верили, что все будет хорошо. Мы любили своего сына. Но однажды его перевели из реанимации в другое отделение. Заведующий этим отделением вызвал нас с Оксаной к себе: «Знаете, почему вашего Сашу перевели сюда? Здесь он будет умирать. Мы больше ничего не можем сделать. Будем поддерживать в вашем сыне жизнь, сколько сможем. Но надежды почти нет».
В этом отделении Саша провел еще месяц, после чего умер.
Я ни секунды не сомневался, что Сашенька умер по вине врачей, и написал заявление в Шевченковскую прокуратуру Киева. Коллеги Прусского делали все, чтобы затянуть дело. Так, справку о результатах вскрытия заведующая патолого-анатомическим отделением выдала лишь через три месяца после смерти малыша. Все время говорила, что у нее очень много работы. А в результате мы получили клочок бумажки, написанный от руки минуты за три. Потом узнали, что у подобных дел есть сроки давности. Если бы расследование обстоятельств смерти нашего сына продлилось еще хотя бы на полгода, наказать доктора было бы невозможно.
Мы с супругой инициировали расследование этого случая в Министерстве здравоохранения. Нас вызвали в Минздрав, и там мы впервые после смерти Саши встретились с Прусским. Кроме него, в кабинете были еще два чиновника министерства и какая-то женщина, представлявшая интересы врача. Прусский старался не смотреть в нашу сторону, выглядел подавленным. Но вины своей не признавал. Говорил, что летальный исход при родах случается.
Когда чиновники Минздрава попросили Прусского подождать в коридоре и он вышел вместе с женщиной, представлявшей его интересы, нам сказали: «Мы знаем о практике, когда платные роды принимают в период с вечера пятницы по утро понедельника. В это время в роддоме нет других врачей, нет начальства. Ни с кем не надо делиться. Но, увы, ничего не можем с этим поделать. Доказать, что врачи берут за такие роды деньги, фактически невозможно».
Мы с Оксаной выходили из здания Минздрава, когда нас догнал Прусский. Он сказал, что хочет поговорить: «Может, я могу вам чем-то помочь? Деньгами, например?» «Спасибо, вы уже помогли, — с горечью сказал я. — Встретимся в суде».
После этой встречи Прусский пытался связаться с нами. Это сказал мне следователь прокуратуры. Мол, Станислав Владимирович искал наши номера телефонов. Но я ответил, что ни у меня, ни у супруги нет желания общаться с доктором.
Суд все же состоялся. В первой инстанции Станислава Прусского признали виновным и приговорили к трем годам лишения свободы условно. Однако его адвокаты посчитали такой приговор слишком жестким и подали апелляцию. Но в суде второй инстанции врачу не только не смягчили приговор, но и сделали его более суровым. Акушера-гинеколога приговорили к двум годам ограничения свободы.
Кстати, во время оглашения приговора Прусский сказал, что виновным себя не считает: «Я действовал по инструкции». А когда ему предоставили последнее слово, он удивился: «Почему я один должен находиться на скамье подсудимых?» Видимо, намекая на то, что в смерти ребенка виновны и те, кто вместе с ним принимал у Оксаны роды.
Теперь в течение двух ближайших лет Прусский будет отбывать наказание на вольном поселении где-то под Киевом. Раньше это называлось «отправить на химию». Я лично буду проверять, чтобы доктор не отбывал наказание дома.
5632Читайте нас у Facebook
