«если выведешь нас, боже, из этого ада, буду служить тебе до конца дней! »
«Нас иначе как смертниками не называли»
- Можно сколько угодно повторять: чужих детей не бывает, да только трудно по этому принципу жить, — говорит Тамара Матецкая, заведующая отделом семьи Горностаевской районной администрации Херсонской области. — Но у нас получилось: в районе появилась очередь на усыновление. А моду такую — брать в семьи сирот — ввел здесь местный пастор Анатолий Пономарев. Это удивительный человек!
С удивительным человеком мы встретились в канун Дня вывода советских войск из Афганистана — в семье Пономаревых 15 февраля всегда отмечают.
- Да, это особый праздник, — вздыхает пастор Анатолий. — Меня призвали ровно 25 лет назад. Сельский паренек, тракторист, что я тогда понимал? Куда-то везут, вроде бы в Венгрию. В Симферополе, уже на аэродроме, офицер открыл мой военный билет: о, ты из Херсона? Ну, нахмурился, держись, земляк! Чего, думаю, держись? В Венгрии служил мой сосед, вернулся довольный. В самолете стали знакомиться. Мы летим в Ташкент, протягивают руки ребята. А мы, отвечаю, в Венгрию. Да это вроде в другой стороне, смеются хлопцы. И тут до меня стало доходить…
Попал в Самарканд. Пацаны, улетевшие оттуда в Кабул чуть раньше, слали отчаянные письма: «Здесь ад! Правдами и неправдами старайтесь спрыгнуть». Хлопцы рвали водительские права, резали себе руки-ноги. Нас сутками не выпускали из казарм, чтоб не разбежались. Приезжали родители с деньгами, платили командирам, забирали сыновей… И вот отправка. Пиши, говорят, рапорт, что идешь воевать добровольно. Я отказался. Позже узнал, что рапорт вкладывали в личное дело, и когда привозили родителям гробы, первым делом предъявляли эту бумажку: «Почерк сына узнаете?»
Я почему-то сразу сошелся с ребятами из России. Когда прилетели в Кабул и скомандовали: без списка разделиться на две группы, россияне гурьбой вышли вперед. «Хохол, пошли с нами!» — зовут. А мои приятели-украинцы и себе: «Какое там с вами! Стоять, хохол!» Я секунду поколебался, остался со своими, и через минуту узнал, что россиян забирают в штаб армии, а мы пополним ряды так называемых наливников. Наливники сопровождали автоколонны, перевозившие бензин, солярку. Душманы постоянно охотились за машинами с топливом, ведь без него даже самая современная армия становится беспомощной. К тому времени, когда я пришел служить, нашей техники с горючим уже столько уничтожили, что солдат сопровождения иначе как смертниками не называли…
Анатолий объездил весь Афганистан, совершил 120 боевых выездов. Через перевал Саланг — это почти пять тысяч метров над уровнем моря — возил в Кабул бензин, с Баграма доставлял солярку. Говорит, что домой вернуться даже не надеялся. Просил у Бога одного — чтобы не собирали по кусочкам, не мучили.
- Вы видели когда-нибудь, как взрывается канистра с бензином? — спрашивает собеседник. — Море огня. А тут не канистра, а восьмитонная цистерна. И таких цистерн по узенькой дороге между горой и обрывом тянется 30 штук. Ты наперед знаешь: враг тебя ждет на перевале. Сколько раз я там попадал в засады, под обстрел, горел! И куда бежать? Огонь везде! В такие минуты почему-то страха нет. Действуешь, словно робот. Потом, чтобы снять стресс, кто-то курил анашу, кто-то искал героин. Я спасался водкой. Ведь завтра снова в путь, выходных на войне не бывает. Ну, разве что враг отобьет перевал, и пока за него идут бои, занимаешься ремонтом машин, крохотная передышка.
Анатолий пробыл на войне два с половиной года. Его призыв был последним, отправленным воевать практически без подготовки. Тех, кого отправляли позже, по полгода учили. Вот и пришлось шесть месяцев ждать смены.
- Помню, осталось служить считанные дни, — рассказывает Анатолий. — Мы поднялись на самый верх перевала — у врага как на ладони. И тут — шарах! Ясно, засада. Колонна остановилась, подъехали наши бронетранспортеры, начальник охраны командует: го-товсь! Я достал из кабины фотографии, письма родных, спрятал в карман: ну вот и все! Положил руки на автомат и думаю: «Как я устал! Господи, выведи меня из этого ада! Не могу больше! Хочу умереть». И до чего обидно стало! Ведь думал отправиться домой через неделю… Так далеко останутся мои кости, даже на могиле старики не поплачут. Само собой вырвалось: «Если выведешь нас, Боже, буду служить тебе до конца дней». И вдруг — тишина… Колонна постояла-постояла, тихо. Завели моторы, едем. Нигде никого. Когда пришли на базу, мой командир роты спрыгнул на землю, в истерике разорвал на себе гимнастерку, страшно заматерился. «Черт, — кричит, — не пойму, кто тут из вас талисман?!» А я уже догадывался, кто.
Отец Анатолия Николай Пономарев поведал «ФАКТАМ» о том самом письме: сын-солдат в конверт вложил путевой лист, где был обозначен весь маршрут колонны. «Секретчики» просто прохлопали — обычно все лишнее из афганских посланий вычеркивалось. И буквально сразу же «Голос Америки» (Толины родители постоянно слушали «голоса», чтобы хоть что-то узнать о стране, откуда их сын присылал бодрое «у меня все хорошо»), передал: на перевале уничтожена советская колонна. Две недели родители ждали похоронку на сына.
- А с той расстрелянной колонной я просто разминулся: мы шли порожняком за грузом, они — нам навстречу, — уточняет Анатолий.
В свой райцентр Горностаевка он добирался ночью. В Николаеве взял такси, а ехать около 200 километров. Не было терпения ждать автобуса. Дверь домашние оставили незапертой, он вошел. Родители спали, брат смотрел телевизор. Оторвав взгляд от экрана, парень несколько минут рассматривал гостя.
- Ти мене не взнахш? — тихо спросил солдат.
«В недостроенной кухне-времянке я открыл церковь, и все в поселке решили, что у меня белая горячка»
Впрочем, самое трудное только начиналось. Анатолий устроился водителем, но мирная жизнь не давалась.
- В 17-18 лет психика только формируется, и то, что мы — по сути дети — видели в Афганистане, духовно искалечило всех, — вздыхает собеседник. — Реабилитацией афганцев никто не занимался. Всю ночь видишь кошмары, идешь на работу разбитый, возвращаешься без сил, опять бессонная ночь впереди. Я пил по-черному. Потом спохватился. Решил: женюсь, родятся сыновья, появится какой-то смысл. Сыграли свадьбу, помогло на какое-то время. Но шли месяцы, детей не было, врачи сказали, что причина во мне, что это не лечится. Опять запил, еще хуже. Зачем, думаю, мучить всех вокруг? Пусть один раз поплачут, и все. Стал выпроваживать супругу: найди себе другого, у нас с тобой ничего не выйдет. Испортил жизнь ей, не поправил свою.
И до того дошло, что взял веревку, чтобы разом покончить со всем. Приготовился, осталось на шею накинуть, и почему-то неожиданно вспомнил, как в предсмертную минуту в афганских горах разговаривал с Богом, дал ему обещание. Нет, думаю, отложу-ка это дело назавтра, сперва схожу в церковь. Наверное, что-то такое было в моих глазах, что священник после службы сказал: останься. Мы долго разговаривали, через неделю я покрестился. На работе, узнав такую новость, люди крутили у виска пальцем: мол, опять у Толика планка упала, из одной крайности да в другую.
Я тогда как раз начал к дому пристраивать кухню-времянку, и вдруг говорю жене: а давай здесь церковь откроем. В это время все церкви в нашем райцентре ютились в каких-то развалюхах. Давай, согласилась Галя. В поселке окончательно решили, что я допился до белой горячки. Начальник автоколонны быстренько отправил меня в отпуск — дескать, за месяц, может быть, в голове все встанет на место.
Сначала в Толину церковь ходили два человека, и то ради любопытства — понять, что стряслось с мужиком. Он им рассказывал о войне, о себе, люди сочувствовали, вздыхали, вместе молились. Через три месяца прихожан было десять. Сейчас у Анатолия, пастора протестантской церкви 150 братьев и сестер. Из маленькой времянки они давно переехали в церковь, которую сами и построили. Бывший афганец получил духовное образование — заочно окончил теологический вуз в Киеве.
- Вы не поверите, — смеется пастор, — но вскоре жена сказала мне, что беременна. И дети пошли у нас один за другим. Разве это не чудо?
В 1993 году в семье Пономаревых родился пятый сынок, Ванечка. А через три года мальчик неожиданно умер.
- Мы это тяжко пережили, — опускает глаза Анатолий. — «Если б кто подкинул нам ребенка, взяла бы», — как-то говорит жена. А сколько их, брошенных, подумал я. Пошел в интернат. Такое чувство было, что наш Ваня где-то там. Взял на руки первого, кого вынесли. Мальчик был совсем несчастный, в свои год и три месяца не то что ходить не умел — едва стоял, весь какой-то как из ваты. Еду в Херсон по делам, зайду, подержу мальчика на ручках, привезу ему банан. Он нехотя жует и смотрит на меня, бананчик сразу из него и выходит. Что поделать, вздыхают воспитатели, больное дитя.
Когда мы с женой решили забрать малыша, друзья отговаривали: зачем, у вас своих четверо! Привезли Ванечку в субботу. В воскресенье в конце церковной службы я обратился к людям: у меня очень болеет маленький сынок, хочу, чтобы мы помолились о его здоровье. Люди опешили: какой сынок?! Галя, зову жену, неси! А дитя — рыженькое, несчастненькое, страшное! «Николаич, у вас такого не было», — качают головами прихожане. Теперь, говорю, есть! Мы помолились.
Через две недели я собрал документы, повез Ванечку обследовать — пора, думаю, как-то начинать лечить. Отдал его врачам, жду. Наконец, выносят мальца. Вам, улыбаются медики, повезло: взяли абсолютно здорового(!) ребенка, это редко сейчас бывает. Я показал им документы — медики изумились… Ване сейчас уже семь лет, растет он здоровеньким. Потом мы взяли еще одного мальчика-сироту, ему сейчас три годика, назвали Валентином — такой он ласковый, столько дарит всем любви!
Пономаревы с улыбкой вспоминают: как-то Ванечка, узнав, что раньше жил в интернате, бросился к папе: родной ты мне или нет? Отец усадил его на колени и объяснил: с мамой мы тоже чужие люди, а живем вместе, потому что нам так хорошо. Тебе разве не нравится с нами? «Пап, ну что ты! Очень нравится!» — расцеловал родителя ребенок.
«Каждый раз, когда помогаю кому-то взять из приюта ребенка, у меня душа поет»
Пастор Анатолий так счастлив, что люди не могут не подражать ему. С доброй руки священника в районе уже усыновлено около ста детей.
- Каждый раз, когда я помогаю кому-то взять из приюта ребенка, у меня душа поет, — признается Анатолий. — Еще одним сиротой стало меньше! Видимо, хороший пример заразителен. А только так и можно исправить мир: через одно маленькое праведное дело.
На счету пастора Анатолия много благих дел: в соседнем районе их община выкупила дом, куда сироты могли бы приезжать после того, как выйдут из интернатов. А еще каждый год они организовывают детский летний христианский лагерь, и в него со всей Украины съезжаются внуки погибших афганцев, брошенные дети, ребята из малоимущих семей окрестных районов.
- Каждый вечер человек 180 собираются у костра, и начинается самое интересное — разговоры «про жизнь», — рассказывает пастор. — Однажды так сидели допоздна, обсуждали десять заповедей, а наутро мне сообщают, что у одного из ребят пропало 200 гривен. На следующий день у того же костра это событие мы обсудили, и утром 150 гривен возвратились на место. Вечером я говорю буквально следующее: не знаю, кто ты, но страшно за тебя рад, Бог ведь пришел на землю не ради праведников, а ради раскаявшихся — ты мужественный человек! Наутро вернули еще 30 гривен…
Знаете, мы часто сетуем, что государство выделяет мало средств на работу с проблемными детками. Но, думаю, деньги — не главное. С детьми надо разговаривать! Как-то меня пригласили в техникум с лекцией. Сколько, спрашивают, вам надо времени. Ну, часа полтора, отвечаю. Вы что, изумляются, тут и Аллу Пугачеву больше 45 минут не будут слушать! В конечном итоге мы проговорили три часа, и ребята просили прийти еще.
У Анатолия, и правда, дар проповедовать, это хорошо знают коллеги пастора. Много лет Пономарева настойчиво приглашают переехать в Канаду, обещают там кафедру, но он отказывается.
- Часто вспоминаю ту ночь, когда на такси возвращался домой после службы, — признается Анатолий Николаевич. — Все в груди замирало от нежности к родным полям, садам. С годами это не прошло. Жить на своей земле, любя и помогая друг другу — большего, поверьте, не надо…
Когда в Украину приезжает с афганскими песнями Александр Розенбаум, Анатолий Николаевич надевает боевые ордена и берет на концерт всех сыновей. Репертуар певца ребята знают наизусть, поэтому подпевают: «И мы опять горим в огне и умираем на броне». Дай им Бог никогда не узнать, как это — воевать, гореть, умирать…
505Читайте нас у Facebook
