ПОИСК
Події

«видя, что толпа, запрудившая улицу чешского городка перед моим бронетранспортером, не реагирует на просьбы расступиться, я приказал пулеметчику открыть огонь… »

0:00 21 серпня 2008
В дни 40-летия ввода войск Организации Варшавского договора в Чехословакию бывший комендант штаба сил ОВД полковник в отставке Николай Крепченко рассказывает «ФАКТАМ» некоторые подробности беспрецедентной военно-политической операции

Практически за одну ночь 21 августа 1968 года в города и села Чехословакии вошли колонны танков, бронетранспортеров, грузовиков армий СССР, ГДР, Польши, Болгарии и Венгрии.

Двухсоттысячные вооруженные силы ЧССР не сделали ни единого выстрела. Им, как и нашим, политработники объяснили, что целью полумиллионной группировки с пятью тысячами танков и бронемашин была защита завоеваний социализма. Ее вторжение в маленькую страну в центре Европы явилось полной неожиданностью даже для разведки НАТО. В конце 80-х, когда соцстраны захлестнет волна бархатных революций, руководство СССР и его единомышленники признали решение о вводе союзных войск в ЧССР ошибочным, необоснованным вмешательством во внутренние дела суверенного государства.

«Через 23 года в Чехословакии я встретил свою первую любовь»

Николай Васильевич Крепченко прошел Великую Отечественную от Курска до Германии и Чехословакии. Имеет ранения и награды. Особенно дорожит орденом Красного Знамени.

 — Самую высокую государственную награду — орден Ленина — могла получить и свинарка за поросят, — улыбается ветеран.  — А Красное Знамя давали только за ратные заслуги. Меня этим орденом наградили за то, что в 1945-м силами своего батальона разгромил немецкий пехотный полк и взял в плен около двухсот вражеских солдат и офицеров во главе с командиром полка оберстом (полковником) Пейтером, вокруг тела которого был обмотан штандарт (боевое знамя полка).

РЕКЛАМА

А День Победы я встретил в городке под Прагой, куда в начале мая нас срочно повернули из-под Дрездена на помощь участникам национального восстания. Разведчики привезли на мотоцикле пленного. Фриц выскочил из коляски и радостно закричал: «Криг капут!» (»Войне конец!»)

Все, конечно, начали радоваться. Мы готовы были обнимать даже пленных. Ведь войны не солдаты развязывают. А я, 22-летний комбат, заплакал. В 1944-м в Польше, на Сандомирском плацдарме, знакомые сообщили, что где-то рядом воюет мой отец. Я собирался, как только наступит затишье, встретиться с ним. Однажды пришел почтальон: «Танцуй, тебе письмо». Открыл конверт и прочитал известие от командира части о том, что отец погиб.

РЕКЛАМА

Лишь в 60-е, когда служил в Польше комендантом штаба Северной группы советских войск, разыскал братскую могилу, в которой похоронен отец, в селе Петрув Опатовского уезда.

В сорок пятом чехи нас встречали как братьев, освободителей. Однажды мы поехали с другом, тоже комбатом капитаном Леонидом Вершининым, в Прагу в ресторан. Там встретили компанию американских офицеров. Пригласили их к столу. Вечеринка окончилась тем, что благодарные союзники подарили нам свой джип! Его потом забрал командир дивизии.

РЕКЛАМА

Как-то меня пригласил к себе в гости начальник полиции городка Лиса-над-Лабем, познакомил со своей дочерью — красивой девушкой по имени Божена. Она мне понравилась. Я чувствовал, что тоже нравлюсь ей. Отец был готов отдать Божену за меня замуж. Обещал богатое приданое.

Когда нашим компетентным товарищам стало известно, что я дружу с чешкой, они объяснили, что советскому офицеру не рекомендуется жениться на иностранке. Можно расстаться со службой.

Позже я узнал, что даже у сына моего начальника генерала армии Ивана Григорьевича Павловского, взявшего в жены чешку, после войны были неприятности. Его из армии не уволили, но запретили привозить жену в Союз. Воссоединиться семье разрешили только при Хрущеве.

 — И вот через 23 года вы снова оказались в Чехословакии. Не возникло желания вернуться в места юности, увидеть Божену?

 — Конечно, хотелось. У меня в 60-е годы уже были семья, дети. Но, наверное, любой человек не прочь вернуться в свою юность.

И надо же случиться, что в июне 1968-го, за два месяца до вторжения, на территории Чехословакии проводились учения войск ОВД «Шумава», в которых я тоже участвовал. В них принимали участие около 16 тысяч солдат и офицеров соцстран. Думаю, что эти учения имели целью припугнуть сторонников «Пражской весны». Мы уже почувствовали, что отношение чехов к нам, представителям Советского Союза, изменилось в худшую сторону.

Но тогда случилось так, что я оказался в Миловице, в двух минутах езды от Лисы-над-Лабем. Улучив свободную минутку, поехал туда. В особняке, где в сорок пятом квартировал, на звонок никто не ответил. Надо полагать, никого не было. Зато в окне дома, где жил ординарец, показалось знакомое, только постаревшее лицо хозяина! Похоже, он меня узнал, но виду не подал. «Вы меня узнаете? — спросил я.  — «Нет, не узнаю!» — холодно ответил мужчина.

Вдруг из-за его спины показалось лицо хозяйки: «То Миколай! Здравствуйте, Миколай!» — обрадованно сказала она. «Нет!» — волком посмотрел на жену хозяин, и она сникла. «Ну тогда и я вас не узнаю!» — обиженно сказал я и ушел. Со мной был корреспондент «Красной звезды». Через несколько дней прочитал его заметку о том, как старые знакомые чехи встречали советского офицера-освободителя чуть ли не с распростертыми объятиями. Спросил потом журналиста, зачем написал неправду. «Другое не пропустили бы!» — устало вздохнул газетчик.

А Божену тогда я все же нашел. Из тоненькой девушки она превратилась в цветущую даму. Познакомила с мужем. У них к тому времени было тоже двое почти взрослых детей. Наша встреча была очень теплой. О политике мы не говорили.

«Чехи поменяли местами все дорожные указатели»

- Тогда, в июне 1968 года, в чешском городе Миловице, где разместился наш штаб войск ОВД, — продолжает Николай Крепченко, — я впервые увидел партийных и государственных руководителей братской страны — первого секретаря ЦК КПЧ Александра Дубчека, председателя правительства Олдржиха Черника, председателя Национального собрания Йожефа Смрковского. Их, деятелей высочайшего ранга, не сопровождали помпезные кавалькады машин, многочисленные свиты. Дубчек, например, сам ездил за рулем служебной «Татры». У Черника, правда, был водитель, который одновременно выполнял функции охранника.

Подруливает как-то к штабу черная «Чайка» в сопровождении двух мотоциклистов. Из нее выходит пожилой седой чешский генерал и на чистом русском языке обращается ко мне: «Здравствуйте, товарищ подполковник!» «Здравия желаю, товарищ генерал армии!» — я вытянулся и взял под козырек. Да это же сам президент Свобода, словно сошедший с газетных фотографий и телеэкранов! Прежде чем идти к нашему командующему, он решил привести себя в порядок и спросил, где тут можно помыть руки.

Людвига Свободу любили в Советском Союзе и Чехословакии. В годы войны он создал на нашей земле из добровольцев отдельную чехословацкую бригаду, которая возмужала в боях, освобождала Украину, Киев, выросла в армейский корпус, ставший после войны основой вооруженных сил ЧССР.

На фронте я видел, как хорошо воюют чехи и словаки. Советский Союз вооружил братьев дрянными, как нам казалось, полуавтоматическими 10-зарядными винтовками СВТ (самозарядная винтовка Токарева.  — Авт. ). У наших солдат они в бою постоянно заедали, капризничали. Зато как мы были удивлены, когда увидели, что в руках чехов эти винтовки прекрасно стреляют! Просто за оружием нужно было тщательно ухаживать.

Сограждане обожали Свободу. Нам рассказывали, что во время экономического кризиса чешские офицеры снимали с пальцев золотые обручальные кольца, чтобы выручить Родину и ее лидера. В то же время Людвиг Свобода был в какой-то мере продуктом советского воспитания, искренне ратовал за дружбу с Советским Союзом. Во время нашего вторжения он мастерски использовал свой дар дипломатии, чтобы не дать политическому конфликту перерасти в вооруженное столкновение. В значительной мере его заслуга состояла в том, что эта заваруха обошлась практически без жертв.

 — Вам известно количество погибших?

 — Да, вся информация в Москву шла через наш штаб. Потери войск ОВД в Чехословакии с 21 августа по октябрь 1968 года составили 96 солдат и офицеров войск ОВД. Все они погибли в авто- и авиакатастрофах, от неосторожного обращения с оружием и вследствие других несчастных случаев, которые не редкость в любой армии мира.

Помню, в те дни западные СМИ много говорили и писали о якобы сбитом над ЧССР советском военном вертолете. Да, действительно упал вертолет, погибли люди. Я тоже выезжал на место падения. Никаких следов пуль или взрывчатки ни мы, ни более компетентные специалисты не обнаружили и пришли к выводу, что причина катастрофы — отказ техники.

Привирала и коммунистическая пропаганда, которая усиленно эксплуатировала в качестве примера благородства и самопожертвования советских воинов случай с нашим танком. Он двигался по горному серпантину, ему не уступила дорогу толпа жителей села, и механик-водитель, чтобы не задавить людей, направил бронированную машину в пропасть…

Жаль, конечно, ребят-танкистов. Но думаю, их гибель — недоработка командиров. Скорее всего, и это не только мое мнение, ведь этот случай тоже расследовали специалисты, танкисты превысили скорость и не справились с управлением. Увидев людей, механик растерялся, не смог затормозить многотонную машину.

 — Как все начиналось?

 — Возвращаясь с учений «Шумава», мы чувствовали, что уходим из Чехословакии ненадолго. В войсках активнее, чем обычно, велась боевая учеба. Среди офицеров пошли разговоры о готовящемся вторжении.

19 августа мы получили приказ покинуть расположение части. Я едва успел заскочить домой, чтобы проститься с женой и 16-летней дочерью. Сын в это время поступал в Советском Союзе в Киевский политехнический институт.

Я не знал, на какое время уезжаю. Мы ехали с полным боекомплектом, как на войну, были готовы вести боевые действия в условиях контрудара НАТО даже с применением ядерного оружия.

Поздно вечером наши боевые колонны скрытно подошли к границе ЧССР с разных направлений. И в ноль часов 21 августа пересекли ее. Чехи и пикнуть не успели.

Даже на учениях и в кино я не видел такого четкого взаимодействия войск. Разработанный советским Генштабом план вторжения выполнялся как по нотам. На пражском аэродроме Рузине спокойно, уверенно, с интервалом в одну минуту красиво садились тяжелые самолеты. Из них на ходу выпрыгивали десантники. К концу взлетно-посадочной полосы самолет оказывался пуст и тут же разворачивался для нового взлета. Словно всю жизнь сюда летали, рассказывали очевидцы.

Позже, когда пик противостояния прошел и у нас с чехами восстановились более-менее нормальные отношения, мой знакомый, подполковник чешской армии Иван Михайлович Негре, как-то спросил: «Слушай, как вы не заблудились, войдя на нашу территорию? Мы ведь поменяли местами все дорожные указатели!» «Ну ты же, Иван, военный, — говорю, — прекрасно понимаешь, при помощи чего ориентируются войска. Особенно если загодя готовятся к операции… »

«Полковник Машек теперь по-русски не разговаривает!»

- В ходе подготовки к операции политработники объяснили солдатам, что чешское руководство хочет предать принципы социализма и вернуться к буржуазно-капиталистическому строю, — вспоминает Николай Васильевич.  — И наша задача — защитить братскую страну от возможного вступления в нее войск НАТО. Мы не чувствовали себя оккупантами.

Перед вторжением наше командование передало ультиматум министру обороны ЧССР генералу Дзуру: «Во избежание потерь отдайте приказ командующим округами не оказывать сопротивления войскам ОВД».

Генерал Дзур выполнил приказ Москвы. Чехи не сопротивлялись. Но уже по пути в Миловице в глазах пожилых людей и молодежи, молча наблюдавших за растянувшейся по шоссе нашей штабной колонной, мы видели если не ненависть, то по меньшей мере укор. Едем по городу — видим поднятые вверх кулаки. В поле работали трактористы — остановились, показывают те же жесты.

В одном из городов нашу колонну, состоящую из бронетранспортеров и штабных машин, разобщили вышедшие на улицу люди. Они запрудили проезжую часть и перекрыли движение. Я высунулся из кабины моего БТР-152, попросил уступить нам дорогу. Толпа не прореагировала, только загудела, начала улюлюкать. Мне же надо было догнать колонну. Старался сохранять спокойствие, но люди не расходились. Мужчины, женщины… Некоторые злорадно улыбались. И тогда я приказал пулеметчику открыть огонь. Поверх голов. Солдат побледнел: «Что вы, товарищ подполковник!» Тут уж я не выдержал и повысил голос. Пулеметчик дал очередь. Ехидные улыбки вмиг исчезли. Люди отшатнулись и расступились. Так мы вырвались из западни.

Позже, в другом месте, ситуация повторилась. Мы снова пальнули в воздух. Подействовало.

 — В некоторых публикациях утверждалось, будто наши танки и бронетранспортеры чехи забрасывали бутылками с горючей жидкостью…

 — Никаких бутылок не было. Даже камней не бросали. Мой бронетранспортер был защищен бортами только с боков, поразить его экипаж сверху, из окна, довольно просто. Но чехи вели себя довольно сдержанно. В основном делали мелкие пакости.

Заходит как-то ко мне начальник связи

14-й чешской танковой дивизии и говорит, что прибыл командир этой дивизии полковник Машек, он хочет встретиться с главнокомандующим силами ОВД генералом армии Павловским. В Союзе Иван Григорьевич был заместителем министра обороны — главкомом Сухопутных войск. За успешное проведение чешской кампании в 1969 году получил звание Героя Советского Союза.

«Пусть товарищ Машек зайдет ко мне, я выпишу пропуск», — говорю начальнику связи. «Извините, но он по-русски не разговаривает… » — не моргнув глазом, отвечает связист. «С каких это пор? — удивленно гляжу на чеха.  — Мы ведь с ним во время недавних учений прекрасно общались!» Все старшие офицеры чехословацких вооруженных сил знали русский язык, так как учились в Союзе. «Сейчас он по-русски не разговаривает», — многозначительно улыбнулся посланец. В дверях появился полковник. «Вы тот самый офицер, который в сорок пятом освобождал мою страну?» — спрашивает меня по-русски. «Так точно, товарищ полковник!» — отвечаю, как положено, старшему по званию. «А сейчас вы — оккупант!» — словно хлестнул меня по лицу Машек. Выхватываю из кобуры пистолет: «Если бы я, товарищ полковник, был оккупантом, убеждал бы вас с помощью этой штуковины! Но я делаю так!.. » — демонстративно засовываю оружие назад в кобуру и застегиваю ее.

Наконец чешского комдива пригласили в кабинет командующего. Дверь осталась приоткрытой, и мне удалось услышать конец их разговора. «Ну, вы поняли?» — спрашивает Машека генерал армии Павловский, которому полковник, похоже, тоже надерзил. «Зачем вы пришли?» — отвечает вопросом на вопрос упрямый чех. «Мы люди военные. Уходите отсюда!» — зарокотал басом Иван Григорьевич. Машек вышел красный и злой.

Однажды в штабе погас свет. Мы тут же включили передвижной дизель-генератор. Но зачем в городе работать под его рев? Пошли к трансформаторной подстанции. На двери висел замок. Разбить его прикладом не получилось. Я хотел подвесить к нему гранату РГД-5. У нее взрыватель срабатывает через четыре секунды — успел бы забежать за угол, и радиус разлета осколков небольшой. Но передумал. Мы же не варвары. Дужку замка перепилили ножовкой по металлу. Нашли солдата-электрика, резиновые сапоги, и он включил нужный рубильник.

После того как кто-то отключил воду, на всех объектах жизнеобеспечения мы поставили наших людей.

«Чехословацкие солдаты в казармах пили пиво»

 — Вооруженные столкновения с чехами были?

 — Нет. Хотя стрельба случалась. Однажды ночью вскочили по тревоге — прозвучали выстрелы в расположении советской мотострелковой части и польской танковой дивизии.

Оказалось, невдалеке по опушке бежали олени, часовые в темноте приняли их за людей, не отвечавших на окрики. Чехи потом подначивали нас: что, русские, мирных животных испугались?

Парк чехословацкой танковой дивизии охраняли два караула: чешский и советский. Ходят ночью вдоль стоящей на линейке техники наш часовой и чех. И тут чешский солдат показывает стволом автомата на боевые машины советской конструкции, выпускавшиеся в ЧССР по лицензии, и заводит совершенно дурацкий разговор: «Это — мои танки!» «Это наши с тобой танки!» — поправляет его советский солдат, уверенный в том, что выполняет интернациональный долг. «Нет! Это мои танки!» — не унимается чех, направляет на русского автомат и передергивает затвор.

Наш солдат тут же выстрелил в воздух и направил свой автомат на чеха. Тому от испуга стало плохо. Прибежал караул. Чешского воина повезли в санчасть. А советского потащили в военную прокуратуру. Я выяснил, что солдат — хороший парень, честный, не врет. Сказал следователю: хлопец действовал в общем-то правильно. Ты его попугай, но статью не шей, зачем судьбу губить? В тех условиях можно было из-за ерунды в дисбат загреметь.

Солдат очень переживал. Но мы его отстояли. А чеха на этот пост больше не присылали.

Кстати, тогда, в 1968-м, солдаты братской чехословацкой армии весьма удивили нас: небритые, расхристанные, в казармах — бары с пивом. Что это за армия?

«Это была бархатная оккупация»

В августе и в последующие месяцы 1968 года в Чехословакии мы несли службу в условиях, приближенных к боевым. Связи с внешним гражданским миром не было. Перезваниваться с домом могли только генералы и немногие старшие офицеры, имевшие доступ к аппаратуре высокочастотной связи (ВЧ). Повезло и мне как коменданту штаба. Я мог регулярно общаться с родными. Конечно, где я и чем занимаюсь, не говорил.

Но родные и сами догадывались. О вторжении в Чехословакию рассказывали и западные «голоса», и советские СМИ. Разумеется, каждый со своей колокольни. Неприятное удивление вызвала информация о том, что в Союзе объявлена мобилизация резервистов.

Впоследствии знакомый директор школы из Радомышля рассказал мне, что в те дни даже его, 42-летнего бывшего фронтовика, инвалида без руки(!) среди ночи разбудили звонком работники райвоенкомата и отправили в одно из сел, где педагог двое суток без сна занимался регистрацией явившихся на призывной пункт солдат и офицеров запаса, а также выполнял функции пропагандиста. Пока жена, тоже уважаемый в районе педагог, не возмутилась и не позвонила райвоенкому: «У вас что, здоровых мужиков нет?» Только после этого ветерана отпустили.

 — Конфликтов со стрельбой, как это было в 1956 году в Венгрии, в Чехословакии Бог миловал, — продолжает рассказ полковник в отставке Николай Крепченко.  — Но люди поопытнее понимали, что пахло Третьей мировой войной. К счастью, все закончилось бархатной оккупацией. Мы, советские солдаты и офицеры, были искренне уверены в правоте нашего дела. И только позже многие из нас поняли причины «Пражской весны»: чехам надоел диктат советского руководства, они видели, как намного лучше населения стран соцлагеря живут соседи — побежденные когда-то немцы из ФРГ, австрийцы…

Однажды ко мне в комендатуру привезли, чтобы я держал под арестом… самого первого секретаря ЦК КПЧ Александра Дубчека! Приказали усилить охрану, повысить бдительность. Предупредили, что возможны всякие провокации, если народ узнает, что их лидер, инициатор демократических реформ, у нас. Он ратовал за дружбу с СССР, но за дружбу на равных, без старшинства Москвы.

Дубчек понимал, что не так страшны НАТО и Запад, как их малюет советская пропаганда, что бояться нужно тоталитаризма и господства одной партии. Предложения Дубчека вовсе не противоречили идеалам социализма. Но Брежнев и его окружение усмотрели в них бунтарство, измену принципам марксизма-ленинизма. Сделав тщетные попытки переубедить лидера коммунистов Чехословакии, наши вожди решили его «перековать», а попросту сломать. Чтобы Дубчек, как Черник, не убежал на Запад, его семью держали в заложниках. Взяли под арест и его самого.

В мои обязанности коменданта штаба входило обеспечивать безопасность и быт арестованного. Мне приказали доставлять обеды первому секретарю ЦК КПЧ из солдатской столовой. К счастью, продержали его у нас недолго, потом выпустили. Мы оставались в Чехословакии до осени. В конце лета наши солдаты помогали чехам убирать урожай. Фруктов той осенью созрело очень много. Помню, наш БТР однажды зацепил антенной нависающую над дорогой огромную ветку старого дерева — нам на головы и в кабину посыпались яблоки.

Наша часть вернулась к месту постоянной дислокации в Польшу в октябре 1968 года. Некоторые части остались — из них была сформирована так называемая Центральная группа войск, которая оставалась в Чехословакии до 1989 года.

Во время чехословацких событий мы подружились с одним чешским офицером, украинцем по происхождению. В отличие от своих сослуживцев, он был настроен по отношению к нам, советским военным, дружелюбно. Где-то через года два, когда я уволился из армии и поселился на родной Житомирщине, получил от чешского товарища письмо: мол, выручай, у меня беда — исключают из Компартии Чехословакии. Кто-то написал донос, что я якобы осуждал советское вторжение. Но (ты же свидетель!) это было не так! Помоги, подтверди!

В СССР и соцстранах в те годы быть исключенным из партии означало автоматически лишиться должности и офицерских погон. Я немедленно написал в партком дивизии письмо, что такой-то офицер — честный, преданный идеалам социализма человек!..

Через некоторое время получил преисполненное благодарности письмо. Товарищ сообщил, что мое обращение спасло его от изгнания из партии. Более того, его перевели на более высокую должность. В конце написал: хочу отблагодарить тебя, что тебе прислать?

Да мне-то от него ничего не надо было. В те годы я как отставной офицер получал хорошую военную пенсию и в школе неплохо зарабатывал как руководитель начальной военной подготовки (такая дисциплина была введена в средних школах после чехословацких событий). Но тут мне, заядлому рыбаку, вспомнилось, что у нас большим дефицитом является отличная чешская леска для удочек. Написал ему об этом. Вскоре получил ответ, что он выслал посылку.

Время шло, а посылки все не было. Наконец вместо нее получил письмо, в котором мой чешский друг поведал, что во время проверки в Москве, куда сначала пришла посылка, обнаружилось, что она весила всего-навсего на 200 граммов больше положенного. И согласно дурацким советским законам, о чем его письменно уведомили, посылку вернули назад в Брно, содрав при этом с отправителя еще 35 крон за обратную пересылку. «Да зачем тогда все эти разговоры о дружбе и братстве между нашими народами? И зачем этот Варшавский договор, если на деле получается другое?» — вопрошал мой чешский побратим. Я не знал, что ему ответить. Мне было стыдно за нашу страну и шинельно-суконное мышление ее руководства и чиновников.

На том наша с чехом дружба прекратилась.

… Несмотря на свои 87 лет, Николай Васильевич Крепченко бодр, продолжает работать заместителем председателя районной ветеранской организации. Полковник, как его называют бывшие ученики школы Ь 2, где после армии он 22 года проработал военруком, любит ездить на рыбалку, радуется внукам.

548

Читайте нас у Facebook

РЕКЛАМА
Побачили помилку? Виділіть її та натисніть CTRL+Enter
    Введіть вашу скаргу
Наступний матеріал
Новини партнерів