«в броске на чернобыльскую атомную станцию мне запомнилась… Благодать весенней лунной ночи. Из самого нутра аварийного реактора исходило какое-то потустороннее свечение, а над ним вился пепельный дымок. Эдакая убийственная
«В компетентных кругах ходили слухи, что Киеву не избежать эвакуации»
- Только через два часа после того, как под руководством начальника военизированной пожарной части N 2 Леонида Телятникова (его отозвали из отпуска) удалось подавить пламя в машинном зале и предотвратить обвал несущих конструкций его крыши, начали измерять уровень радиации, — вспоминает Василий Мельник. — Дали из старых складских запасов примитивные дозиметры-карандаши, а они ничего не показывают: не то зашкаливают, не то вообще непригодны. Конечно, и речи не было о костюмах химзащиты Л-1, респираторах, противогазах, которые выдавали лишь во внутренних войсках. Это уже в мае, когда развернула работу правительственная комиссия во главе с Борисом Щербиной, а на помощь пожарным пришли ученые-ядерщики Валерий Легасов и Евгений Велихов, стало известно: неуправляемый уран над кратером реактора излучал до 4000 рентген! Поначалу техногенную аварию восприняли просто как возгорание на стратегическом объекте. Тем более что происходившие раньше нештатные ситуации на Ереванской и Запорожской АЭС не приводили к фатальным последствиям.
Так что о взрыве реактора и в моей оперативной группе, немедленно выехавшей на ЧАЭС по звонку, поступившему на центральный пульт пожарной связи, не знал никто: ни я, ни начальник нормативно-технического отдела Василий Денисенко, ни старший помощник руководителя дежурной службы пожаротушения Леонид Осецкий, ни заместитель начальника военизированной пожарной части N 11 Станислав Юзишин. Руководство станции не выходило на связь. Я дал команду поднять по тревоге дополнительные силы Киева и близлежащих областей — Житомирской и Черниговской. А пожарные подразделения многих районов Киевщины — Чернобыльского, Бородянского, Иванковского, Полесского, Вышгородского, Макаровского — уже подошли к ЧАЭС и приступили в буквальном смысле к жаркой работе.
- Знаете, пожар — это всегда как война, — признается Василий Мельник. — А тогда в компетентных кругах ходили слухи, что Киеву не избежать эвакуации вслед за Припятью и Чернобылем. Во всяком случае, несмотря на показушную Велогонку Мира на Крещатике и заклинания Минздрава о радиофобии, не прекратился массовый вывоз детей из украинской столицы. Москве это казалось неоправданной паникой, а киевлян не покидала тревога, граничившая со стрессом. Моей дочке Наталке было семь лет, и я облегченно вздохнул, лишь когда ее приютили на лето на Полтавщине, а потом — на Донбассе добрые знакомые нашей семьи…
«Второй взрыв был бы гораздо сильнее первого. 30-километровая зона стала бы 300-километровой»
- Что особенно запомнилось вам в том ночном броске на атомную станцию?
- Благодать весенней лунной ночи. Какое-то потустороннее свечение исходило из самого нутра реактора, а над ним вился пепельный дымок. Эдакая убийственная красота. Слезоточивая резь в глазах не давала забыть о радиации. Заехав на территорию атомной станции со стороны административно-бытового корпуса Ь 2 через ворота, охраняемые прапорщиками внутренних войск, встретили Леонида Телятникова. Он сообщил, что многие ребята отправлены в медсанчасть и теперь вся надежда на резервный состав — и рядовой, и офицерский.
Включенный в опергруппу начальник нормативно-технического отдела Василий Денисенко по долгу службы курировал ЧАЭС и хорошо знал ее особенности — от нулевого цикла до пуска. Поэтому быстрее других сориентировался в обстановке и мрачно заметил: «Э, не так страшен тот объект, что дымит, как тот, что фонит… »
Вслед за Володей Правиком, Витей Кибенком отвезли в больницу и самого Леонида Телятникова, получившего 360 бэр. Он перенес две пересадки костного мозга. Ровесник мой. Жил негромко и так же ушел от нас, хоть и Герой Советского Союза…
- А вас, Василий Петрович, чем наградили как ликвидатора-чернобыльца?
- Орденом Красной Звезды. Хотя… Жизнь после Чернобыля — это уже награда.
- Когда, на ваш взгляд, опасность пребывания на станции была наибольшей?
- Когда пытались, преодолевая 50-метровую высоту, с помощью лестницы подать воду по пожарному рукаву в машинный зал — помещение длиной 816 метров. Из-за высокой радиации на все отводилось не более пяти минут. Не получилось. Сказал об этом на оперативке правительственной комиссии. В ответ услышал: «Слава Богу, что не получилось. Иначе энергоблок, начиненный ураном, взорвался бы».
Из нескольких вариантов остановились на том, который поддерживал я: сбрасывать с вертолета в кратер реактора, раскаленного до двух-трех тысяч градусов, большие мешки с песком. Приспособили для этого парашюты и контейнеры. Потом полетели вниз свинцовые чушки, которые доставляли из Луганска. Атаки с неба продолжались до 2 мая, пока не миновала угроза второго взрыва. Кстати, он, по всем прогнозам, оказался бы гораздо сильнее первого. И тогда 30-километровая зона стала бы 300-километровой.
- Судя по маршрутному листу, вы безвыездно несли службу в чернобыльской зоне с 26 по 29 апреля 1986 года…
- Хотите спросить, как мне удалось в первые же сутки после аварии не угодить в медсанчасть? Просто не пренебрегал таблетками йодистого калия. Принимал их регулярно, как только о повышенной радиации предупредил директор ЧАЭС Виктор Брюханов. Он прибыл на станцию почти одновременно с оперативной группой, которой я руководил, — в 3 часа 20 минут. Леонид Телятников уже в 1 час 46 минут был на месте катастрофы. В ту ночь каждая секунда была на вес жизни. А смерть ходила по пятам, ловя в незримые и неосязаемые сети радиации, которая распространялась пятнами…
Видно, я в рубашке родился. Одним словом, продержался почти до конца апреля. Провел передислокацию личного состава и техники. Распорядился подогнать со стороны машинного зала еще одну насосную станцию. Расставил на ключевых участках пополнение — офицеров из резервного состава. Организовал усиленную разведку пожарной обстановки.
Под утро, в полпятого, на территорию станции прибыли заместитель начальника Главного управления пожарной охраны МВД Украины полковник Владимир Гурин и заместитель начальника аналогичного подразделения в Киевской области Иван Коцюра. Я доложил им, что пожар локализован. С наступлением дня, 27 апреля, уже из подземного бункера, изначально предусмотренного проектом ЧАЭС, руководили остановкой третьего энергоблока и откачиванием воды из-под реакторных отсеков.
29 апреля на базе пожарной части Чернобыля начала действовать служба тыла: личный состав переодевали, а машины отмывали от радиоактивной грязи. 30 апреля автобус отвез нас, две дюжины пожарных, сначала в Иванков на медосмотр, потом — в Березовый Гай на санитарную обработку. Приняли душ. Но из-за нехватки сменной одежды пришлось надевать не очень чистую форму. В Дымере при местной пожарной части даже в сауне попарились и переоделись в спортивные костюмы. Правда, носки достались каждому второму. Время было трудное: жили бедновато, но духом не падали. И всем миром встали против страшнейшей аварии XX столетия.
«Через минуту водно-кислородная смесь вспыхнула, пламя подскочило на 50 метров… »
- Помнится, в первые послечернобыльские дни советовали пить побольше каберне, мол, от радиации спасает…
- Легенд об этом было больше, чем самого вина, — отвечает Василий Мельник. — Попросил как-то одного из сослуживцев достать каберне. Полдня искал — привез из чернобыльского магазина всего одну бутылку… послевоенного разлива. Тех, кто пьянство оправдывает радиацией, я не встречал ни в Чернобыле, ни в Припяти, ни в отделении лучевой терапии столичной Октябрьской больницы, куда попал прямо с дороги перед долгим лечением в милицейском госпитале.
- Василий Петрович, разрешите процитировать сохраненное в архиве оперативное сообщение еще об одной аварии в 30-километровой зоне, куда вы выезжали, уже будучи главным пожарным Киевщины: «11 октября 1991 года в 20 часов 10 минут вследствие неполадок на турбогенераторе Ь 4 Чернобыльской АЭС произошла разгерметизация энергоблока… »
- Позвольте продолжить, полагаясь не на архив, а на память. Через минуту водно-кислородная смесь вспыхнула, пламя подскочило на 50 метров. До прибытия первого пожарного подразделения очаги огня возникли и над машинным залом, и в кабельных сетях, и на электрощитах. В результате обрушилась кровля площадью 2200 квадратных метров. Образовалась плотная дымовая завеса. На 20 миллирентген в час повысился радиационный фон. До 1000 градусов по Цельсию раскалились металлические конструкции. 254 бойца из разных подразделений пожарной охраны Киевщины усмирили стихию, не дав переброситься в кабельные шахты и не сбив управление реактором. Всю ночь воевали с огнем.
На рассвете в сопровождении начальника УВД Киевской области Владимира Володина на ЧАЭС прибыл министр внутренних дел Андрей Василишин — ныне здравствующий генерал армии и внутренней службы. Решил на месте аварии оценить боеспособность личного состава. Лавируя между густыми черными лужами масла, прошел к машинному залу. Шагнул туда. Мы затаились, ожидая суровой оценки министра. Он посмотрел на небо, которое вместо рухнувшей крыши висело над машинным залом, и по той же узенькой тропке возвратился. Крепко пожав мне руку, сказал: «Вы такой страшный пожар одолели! Всех, кто его тушил, приказываю наградить. Всех!» В глазах министра заблестели слезы. Мог ли я представить, что впереди у меня еще одна — третья по счету — экстремальная ситуация в чернобыльской зоне?!
- Как и когда это случилось?
- 11 сентября 1992 года неподалеку от ЧАЭС горели 30-40-летние хвойные деревья. Лесные пожары бушевали на площади 7000 гектаров! Пятнадцать суток я с ребятами сдерживал огонь, несущий погибель. И он отступил. Мы победили…
553Читайте нас у Facebook
