За два месяца до чернобыльской катастрофы начальник припятского горотдела кгб сообщал «наверх», что дальнейшая работа станции во внештатном режиме может привести к аварии
«Солнце светит сегодня особенно ласково, а ветерок небывало свеж», — писала в 1986 году в своей первомайской передовой газета «Радянська Укращна», орган ЦК Компартии Украины. Автор тех строк, помнится, в разговоре со мной считал себя чуть ли не новым Эзопом — еще бы, тонко намекнул всей стране на опасность, которую несет с собой «свежий» ветер из Чернобыля, как раз изменивший направление и подувший в сторону Киева.
Мы помним, как по столице Украины ползли слухи один страшнее другого, которые опровергались в официальных радио- и телепередачах. Все, мол, хорошо, в Киеве радиационный фон в норме. Потом, когда скрывать информацию стало невозможно, кое-какие слухи начали подтверждать. Сказали правду о причине катастрофы и полуправду об опасности, которую она с собой принесла.
Сейчас, когда 20 лет спустя Служба безопасности Украины сняла гриф секретности с документов, имеющих отношение к аварии на Чернобыльской АЭС, мы получили компетентное подтверждение тому, о чем и так знали или догадывались.
Только за три недели января 1986 года мощность Чернобыльской АЭС снижалась девять раз
«Секретно.
Справка
По сообщению директора Института ядерных исследований АН УССР Вишневского И. Н. , при проведении 27 апреля 1986 года измерений радиационной обстановки в штатной зоне (радиус 30 км вокруг г. Киева), за которой институт ведет наблюдение согласно постоянно действующей хоздоговорной программе, контрольным постом сотрудников ИЯИ АН УССР на окраине п. Хотов Киевской области был выявлен автомобиль Д 43-82 КХ марки ВАЗ, водитель Иваницкий. Проверкой установлено, что уровень радиации поверхности автомобиля превышал фоновый в щ 5000 раз. Со слов Иваницкого, он с пассажирами выехал из г. Припять в 6 часов утра 27. 04. 1986 года в сторону Хотова для отдыха в лесной зоне. Машина с пассажирами доставлена на территорию ИЯИ АН УССР, где осуществляется дезактивация, администрацией решается вопрос о возможной госпитализации этих лиц в лечебное учреждение г. Киева.
Оперуполномоченный
2 отдела 6 Управления КГБ УССР
капитан В. К. Холод
27 апреля 1986 года»
О масштабах произошедшего, уверяет Виктор Клочко, в апреле 1986 года занимавший пост начальника Припятского горотдела КГБ, он и его коллеги знали уже утром 27 апреля. А в 2 часа ночи, через 20 минут после катастрофы, прибывший на ЧАЭС Клочко отметил, что приборы фиксируют уровень радиации в 2 тысячи рентген. О том, что работа станции во внештатном режиме может привести к аварии, Виктор Николаевич лично докладывал в Управление КГБ УССР в феврале 1986 года — за два месяца до взрыва четвертого реактора. В этом сообщении, кстати, оставленном без внимания, говорилось: «В 1985 году наряду с плановыми ремонтами имели место аварийные остановки энергоблоков и отказы оборудования по различным причинам. Кроме того, в течение года 26 раз происходило снижение мощности станции, а следовательно и реакторов, по командам диспетчеров объединенного диспетчерского управления Южными энергосистемами».
Только за три недели января-1986 мощность Чернобыльской АЭС снижалась девять раз. «По мнению ведущих специалистов станции, каждое снижение мощности реакторов отрицательно сказывается на их надежности и долговечности в работе. Кроме того, как следует из «Технического проекта реактора РБМК-1000», он должен работать в базовом режиме», — писалось и в специальном сообщении начальника 6 отдела УКГБ УССР в Киеве и Киевской области полковника Турко начальнику 3 отдела 6 Управления КГБ УССР майору Лисовенко 4 февраля 1986 года. На него тоже не последовало никакой реакции. Кроме цепной.
После взрыва в реакторе станции оставались 4 тонны урана, процесс распада которого мог продолжаться десятилетиями
Из официальных сообщений времен ликвидации аварии на ЧАЭС мы помним, что взрыв якобы произошел в то время, как на станции проводились технические испытания систем. Виктор Клочко утверждает, что никаких экспериментов не проводили — просто не успели. А на вопрос, кто же все-таки виноват в произошедшем, отвечает: «Об умерших или хорошо, или ничего». Но потом, подумав, добавляет: «Дятлов, главный инженер станции. Он уже умер».
3 мая того же 1986 года ведущие ученые Института ядерных исследований АН УССР еще не знали, какой путь ликвидации последствий аварии на Чернобыльской атомной выбрать. По оценкам заместителя директора института А. Линева, после взрыва в реакторе станции оставались 4 тонны урана, процесс распада которого мог продолжаться десятилетиями, угрожая безопасности Европы. В беседе с сотрудниками 6 управления КГБ ученые предлагали свои варианты решения проблемы: постепенное охлаждение реактора, изъятие из него твэлов (топливных элементов), герметическое укрытие реактора и другие. Как мы теперь знаем, был выбран вариант укрытия, на которое работала вся страна.
Еще в одном рассекреченном служебном документе сообщалось о катастрофе 2 октября 1986 года вертолета Ми-8. Из-за того, что солнце ослепило лучами командира экипажа этого вертолета, который принадлежал дислоцированному в Кишиневе подразделению, тот задел лопастью трос строительного крана, упал на землю и сгорел. Все четверо членов экипажа погибли.
Когда читаешь эти документы, задаешься одним вопросом: что в них секретного? Да и можно ли вообще скрывать информацию, от знания или незнания которой зависят здоровье, жизнь людей, выбор источника энергии?
Начальник архива СБУ Сергей Богунов считает, что сведения засекречивали с одной целью — не допустить панику у населения. Как рассказал г-н Богунов, первая партия конфиденциальных документов того времени была открыта пять лет назад, сейчас обнародовали свидетельства времени с грифом «секретно». А ведь еще бывают документы «особой важности»: их положено рассекречивать только через 30 лет. О чем мы еще узнаем через десятилетие?..
568Читайте нас у Facebook
