С известным терапевтом феофилом яновским расплачивались средствами от дурного глаза, а со светилом судебной медицины фридрихом мерингом — полезной информацией
«Или я, дожив до седин, не научился понимать людей, или ваш коллега будет выдающимся врачом»
Медицинский факультет в университете святого Владимира был основан в 1841 году и принял всего 22 студента, которые занимались в арендованном частном помещении в районе улиц Лютеранской и Крещатика. Поскольку в те времена преподаватели не особенно следили за посещением лекций, многие молодые люди предпочитали занятиям дружеские попойки и театральные спектакли. Однако были и такие, что отдавали предпочтение науке. Вот что писал по этому поводу студент Феофил Яновский своему товарищу: «Я так занят, что просто удивляюсь, где медики берут время на посещение театров. Я все время отдаю занятиям и едва справляюсь с ними».
Но и результат у «театралов» и «зубрил» получался разный. Выслушав доклад, который Яновский сделал на заседании Научного клинического общества студентов-медиков города Киева, профессор Меринг — светило судебной медицины — сказал: «Или я, дожив до седин, не научился понимать людей, или ваш коллега будет выдающимся врачом». И Яновский стал выдающимся — его имя носит сегодня Институт фтизиатрии и пульмонологии.
В один прекрасный весенний день дверь дома на Андреевском спуске украсила табличка «Врач Ф. Г. Яновский. Внутренние болезни». К молодому доктору потянулась сначала беднота. Плата за визит была символической, но и от нее Феофил Гаврилович часто отказывался. Зарабатывал же до поры до времени в лазарете Киево-Подольской духовной школы. Была она недалеко от дома, поэтому в лазарет Яновский наведывался по нескольку раз в день. Если же там находился тяжело больной, доктор, взяв подушку, отправлялся в лазарет на ночь. Случалось, что сам дежурить не мог — тогда присылал сиделку, нанятую… за свой счет.
На науку практикующему врачу днем не оставалось времени, приходилось посвящать ей ночные часы. Яновского интересовали инфекционные болезни, но в Киеве не было ни одной лаборатории, способной заниматься их диагностикой. И Феофил Гаврилович поставил вопрос о необходимости развития бактериологических исследований. Благодаря его усилиям лаборатория была организована, став первой в Киеве и одной из лучших в стране. А со временем в городе был открыт Бактериологический институт — одно из первых учреждений такого типа не только в России, но и в Европе!
Важность этого события трудно переоценить: ведь Российская империя по смертности от инфекций занимала чуть ли не первое место в мире. Особенно страдали дети — как от детских инфекций, так и от общих: дизентерии, холеры, тифа, туберкулеза. Феофил Яновский хотел научиться предупреждать болезни.
Предупредить, однако, удавалось далеко не все, далеко не всегда — и доктор Яновский не уставал лечить больных. Отправляясь на вызов, он никогда не знал часа своего возвращения, поскольку часто врача перехватывали по дороге домой. Могли повезти куда угодно — в цыганский табор или притон. В годы, когда бушевали «испанка» и «сыпняк», Яновский мог остановиться, увидев лежащего на улице человека, которого другие обходили стороной. Профессор обязательно щупал пульс: если была хоть малая надежда спасти человека от смерти, он делал все возможное для этого.
Частенько профессор, вместо того чтобы взять гонорар, сам давал деньги больному на лекарства
Популярность Яновского, однако, не помогла доктору стать состоятельным человеком. Один из памятных гонораров — несколько пустых бутылочек — ими расплатилась мать вылеченного ребенка. Как-то вместо денег рабочий бойни вручил бутылочку с жиром, вытопленным из бычьих сердец — в уверенности, что это средство от дурного глаза. Частенько профессор, вместо того чтобы взять гонорар, сам давал деньги больному на лекарства. Ведь выписать рецепт, зная, что у семьи нет средств купить лекарство, — не значит ему помочь.
Но доктору нужно было содержать свою семью. Доходы приносила сдача в наем жилья. Имея особняк, Феофил Гаврилович жил с семьей и прислугой в девяти комнатах первого этажа, а в подвальном обитали четыре семьи за относительно небольшую плату. Кроме того, Яновские сдавали несколько квартир в доходном доме.
То же самое делал и известный дерматолог Яценко. В собственном особняке на Ярославовом Валу он занимал с семьей 9-комнатную квартиру, а 11 комнат сдавал за две тысячи рублей. Даже Фридрих Меринг, который предрекал Яновскому большое будущее, тоже нажил состояние благодаря не лечебной практике, а помогая… бедноте. За это его любили и вознаграждали… полезной информацией.
«Он всю еврейскую бедноту лечил даром, — приводит мнение современника историк Анатолий Макаров. — Никогда не брал с них денег… Вследствие этого Меринг приобрел громадную популярность среди низшего класса… и для того, чтобы его отблагодарить, евреи постоянно сообщали ему… о различных домах и имениях, относительно которых можно было предполагать, что они могут быть перепроданы на выгодных условиях. Меринг, руководствуясь советами… постоянно покупал и продавал различные имения… И, в сущности, состояние нажил именно на этих операциях».
Впрочем, состоятельности своей профессор не демонстрировал. Он ездил в фаэтоне, запряженном двумя старыми клячами, и когда те появлялись на улице, все знали: едет Меринг! Коммерсант и врач уживались в Фридрихе Меринге, друг другу не мешая. Более того, в критические моменты жизни врач преобладал.
Подкосила Меринга слоновья болезнь: по мере того как он худел, распухала нога, и за несколько дней до смерти, лежа в постели, профессор описывал коллеге эту болезнь, как тот впоследствии вспоминал, «самым хладнокровным образом, как будто был даже доволен, что сумел так хорошо ее определить, и предвидел, что ему остается жить только несколько дней».
Такое — до самопожертвования! — отношение к врачебному делу демонстрировали все лучшие киевские медики. Например, Данила Заболотный, изучая холеру, в 1893 году выпил живую холерную культуру и доказал целесообразность иммунизации. Это помогло впоследствии обуздывать эпидемии холеры, чумы, сыпного тифа.
Вообще, слово «впервые» сопровождало киевских врачей, куда бы ни ступила их нога. Василий Образцов вместе с Николаем Стражеско впервые в мире поставил прижизненный диагноз тромбоза коронарных сосудов сердца и впервые описал клиническую картину инфаркта миокарда. Александр Яценко первым предложил и выполнил пересадку кожи после огнестрельных ранений.
«Врач должен вылечить больного, если сможет, но облегчить его страдания обязан»
Все эти новшества, однако, нужно было где-то применять, не говоря о том, чтобы лечить больных апробированными методами. За больницы поклон купцам Михаилу Дегтяреву и Фаддею Попову, сахарозаводчику Николе Терещенко, лесопромышленнику Семену Могилевцеву… В отличие от тех нынешних «меценатов», которые поддерживают в основном развлекательную индустрию, эти люди финансировали государственно значимые проекты. Как рассказывает киевовед Виталий Ковалинский, нынешняя областная, а в дни зарождения еврейская больница была создана и финансировалась в большой степени сахарозаводчиком Абрамом Бродским, которому строительство обошлось в 169 тысяч рублей.
Кстати, решить вопрос о месте строительства того или иного лечебного заведения было не так уж просто. Долго велись дебаты, например, о расположении еврейской больницы. Специальная думская комиссия решила: располагаясь на Бульварно-Кудрявской, это лечебное учреждение будет «вредно влиять на общественное здоровье путем распространения заразных болезней». В результате под больницу выделили чрезвычайно неудобный участок на Баггоутовской.
Хотя считалась больница еврейской, обслуживала она людей, не делая различий между национальностями. И — быстро расширялась. Если при открытии в 1885 году она имела 100 коек, то к 1914-му на территории лечебницы выросло 14 зданий! Деньги на ее нужды давали также сахарозаводчик Моисей Гальперин, строительный подрядчик Лев Гинзбург, предприниматель Соломон Френкель…
Никола Терещенко затеял больницу для чернорабочих (нынешний «Охматдет») и готов был содержать ее на свои средства, но его поддержали Дегтярев и Попов. Городская власть шла навстречу гражданской инициативе. Нужна земля? Пожалуйста! Для больницы чернорабочих выделили место по Кадетскому шоссе. Корпус с паркетными полами! Со временем был учрежден особый фонд в 20 тысяч рублей, проценты с него шли на пособие, которое выздоравливающие получали при выписке.
Михаил Дегтярев построил церковь на территории Александровской (впоследствии Октябрьской) больницы: с дубовым иконостасом, паркетными полами, калориферным отоплением… Семен Попов подарил городу глазную больницу, а на лечебницу для хронических больных пожертвовал деньги владелец крупной гостиницы Григорий Гладынюк.
Входя в положение медиков, которые не в состоянии были прокормиться своими трудами, некоторые меценаты старались им помочь, в частности с жильем. На территории больницы чернорабочих Терещенко предусмотрел дом для врачей. Подумал он и о жилье для сестер милосердия Общества Красного Креста. Увидев в деятельности Общины сестер милосердия большую пользу для несостоятельных граждан, Никола Артемьевич дал деньги на строительство помещения и для приема больных, и для проживания сестер.
Основные постройки медицинского назначения уцелели, служили киевлянам в советские времена, служат и сейчас. Сохранить бы в них еще и дух такого отношения к больным, которое демонстрировали лучшие киевские медики. «Врач должен вылечить больного, если сможет, но облегчить его страдания обязан», — говорил Феофил Яновский, и этому следовали все те, чьи имена навечно остались в истории киевской медицины.
326Читайте нас у Facebook
