«на соревнованиях в дании денег на гостиницу не было. Я неделю ночевал на банановых ящиках в кустах возле стадиона, но первенство выиграл… »
Обычная, утопающая в садах узкая полусельская улочка. Из-за аккуратных заборов доносятся лишь кудахтанье кур да собачий лай.
Напротив одной из усадеб на асфальте нарисован белой краской круг метра три в диаметре, напоминающий среди этой идиллии скорее посадочную площадку НЛО, нежели мини-стадион, на котором его хозяин Михаил Литвиненко, когда нет времени идти на настоящий стадион, становится в центр и, превращаясь на несколько мгновений в волчок, имитирует метание…
Послушав, как Михаил Галактионович запросто сыплет заграничными названиями — Нью-Йорк, Коста-Рика, Осло, начинаешь думать, что такими, наверное, и были славные казаки-запорожцы — крепкие, энергичные, острые на язык.
«В юности три года крутил мясорубку и не подозревал, что это прекрасный тренажер»
Наград у Михаила Литвиненко, пожалуй, не намного меньше, чем у Брежнева. И хотя они заработаны нелегким трудом, относится Михаил Галактионович к ним спокойно, даже с некоторой долей иронии. Медали и победы для него — не самоцель. Нравится мир посмотреть, с людьми пообщаться.
- Нынешней весной на чемпионате мира в Австрии я два «золота» выиграл, — рассказывает 76-летний богатырь. — Чуть с пьедестала не упал от удивления. Ведь особо не тренировался, зима была холодная. Иностранцы приехали такие крутые, форма красивая, дорогая. А оказались послабее меня, селюка… Когда-то на соревнованиях в Дании я вообще неделю жил в кустах возле стадиона. На гостиницу денег не было. Там не возбраняется на траве лежать, лишь бы не мусорили. Возле стадиона туалет есть. Организаторы принесли раскладушку. Но она упала, когда я попытался на ней улечься. Тогда банановых ящиков возле мусорных контейнеров насобирал и на них спал. И чемпионат Европы выиграл.
- Хоть на еду у вас деньги были?
- Питаться надо на протяжении жизни. А пять этих дней я могу и голодным побыть. Главное — никогда без медалей не возвращался. Даже из Греции, где мы выступили в общем-то слабовато, потому что туда из Софии ехали с товарищами семь дней на велосипедах. Это километров шестьсот. И, конечно, подустали.
- Какой марки у вас был велосипед?
- «Черная пантера». Товарищи так прозвали. Черной краской был покрашен. Обычный украинского производства дорожный велосипед. Я его только немного усовершенствовал: рычаги педалей поприваривал на десять сантиметров длиннее, чтобы легче крутить. Вот и жали.
- Так откуда же у вас силушка такая? Вас же небось в детстве и голодовка коснулась, и годы войны вряд ли прибавили здоровья…
- Да, в тридцать третьем наша семья бежала от голодовки в Киев. Нас у родителей было пятеро. Две мои сестрички и братик умерли маленькими. Остались мы со старшей сестрой, ей сейчас 85.
И в войну чуть не загнулись. Незадолго до ухода наших всех, кто двигался, согнали на пристань. Там стояли груженые баржи. Взрослым приказали выгружать мешки с мукой, сахаром и бросать в воду. Соль туда же лопатами скидывать! Сталин, видите ли, дал приказ ничего не оставлять врагу. Это теперь я понимаю: о том, что в оккупации остается голодный народ, власть не думала.
Вскоре начался голод, и теперь нам пришлось тикать обратно в Переяслав. Там на огороде тыквы росли, кукуруза… Можно жить! А после войны — снова лебеду ели.
Недалеко от нас жил Федор Макарович Касьян, шеф-повар чайной. Родители уговорили его взять меня в ученики. Сначала дрова рубил для кухни. Потом доверили перекручивать мясо на мясорубке. Приходилось крутить вручную килограммов пятьдесят-семьдесят в день! Три года крутил! Не знал, на каком прекрасном тренажере работаю, мышцы накачиваю. И с питанием было неплохо. Каждый день, видя, что не сачкую, сердобольные поварихи предлагали кости выбирать из котла. А на тех костях куски мяса. Я ел и крутил дальше. Так что здоровье, слава Богу, было…
- А дурные привычки?
- Не скрою, в паиньках не числился. В чайной же водки, елки-моталки, и пива того хоть залейся! Пьяным я, конечно, никогда не напивался. Но курил.
В то время, в сорок восьмом, крепко заболел мой отец. У него была язва желудка. Отец работал сапожником, часто выпивал, ведь многие клиенты расплачивались за ремонт самогонкой. И здорово курил. Умер в 57 лет. Вот я и подумал: неужели и со мной то же будет? По наследству. Папиросы с тех пор отшил. Иногда бычки покуривал.
Выпивать же перестал во время службы на флоте в Севастополе, после того, как переболел почками. Служил я поваром в береговой части. Нет, не коком, на берегу звания и должности сухопутные, только форма морская. Сваришь, бывало, обед, а потом разгоряченный — в бухту, на глубину нырнешь, где вода похолоднее. Вот и простудился. В госпитале меня подлечили, все нормально. И перед выпиской врачиха мне сказала: «Вам, как сыну, говорю: водки в жизни не пейте… » «А пиво?» — спрашиваю. «Э-э-э, для почек это вообще смерть!»
Пусть меня извинит футболист Андрей Шевченко: не понимаю, как он, спортсмен, может рекламировать пиво. Ведь он — кумир детей!
- Ваша спортивная карьера когда началась?
- Там же, в Севастополе. Однажды срочно вызвали в штаб, офицер спросил, могу ли бросить гранату. На носу — спартакиада флота. Я никогда не выступал. Попробовал — под шестьдесят метров запузырил. То же и с диском.
Потренировался еще три дня и на спартакиаде метнул гранату на 65 метров 30 сантиметров. Дальше меня (за 80 метров) бросил только один парень. Но он попал «мимо танка», граната вылетела из 10-метрового коридора, и ему не засчитали.
Когда началось торжественное награждение победителей, командующий вдруг называет мою фамилию! Вручает грамоту и часы «Молния» на цепочке. Все были в шоке: поваренок всех обставил! И красавцев с кораблей, и орлов из морской пехоты!
Офицер из штаба, который меня сосватал на это дело, выиграл ящик пива. Он, оказывается, поспорил с товарищем…
Я, например, помню всех завсегдатаев чайной и ресторана, где потом работал всю жизнь. Вот такие морды, вот такие плечи! И многие из них приличные люди были. А никого уже нет на свете. Обидно.
«Брось курить!» — говорил многим. «цди гирч свощ тягай!» — слышал в ответ. Я-то тягаю. В
60 лет 204 раза выжал 24-килограммовую гирю. И сейчас чувствую себя нормально.
- И что, больше так ничем и не болели?
- Ну как же не болел! Не болеют только покойники. На рыбалке как-то простудился — началось воспаление легких. Месяца через три-четыре — аппендицит.
Однажды забилась труба канализации. Я полез чистить. Лестница поехала — и я вместе с ней, да носом о ступеньку. Оторвал нос! Ничего, пришили.
И все это в течение одного года! Буквально через три месяца снимал с плиты кастрюлю с кипятком и себе на ногу опрокинул. Потом пришел домой и чувствую: сердце бухает не так. С тех пор, с 36 лет, у меня аритмия. Врачиха сказала: дрова не рубить, воду не носить! И медсестричка ей подгавкивает: у мужа тоже так началось, и через три месяца помер…
А я думаю: да идите вы… Человек, может, от испуга помер, наслушавшись вас. Ведь как бывает. Прицепилась к человеку болячка, и он думает: все, здоровья нет, значит, нечего его беречь, поживу всласть, сколько отпущено… Так поступают слабаки. Можно жить и с болезнями. Если с умом…
- Так вы и дрова рубите, и воду носите?
- А кто же за меня это сделает? Мы с женой тридцать соток огорода держим в двадцати километрах от дома, велосипедами ездим. Зимой котел топим дровами, сам их собираю, газ экономим.
- Пенсия у вас какая?
- Больше, чем у пьяницы и тунеядца.
370 гривен за полвека труда. Да тысяч пятнадцать советских рублей на книжке пропало, что всю жизнь с бабой копили. Иногда изготовлением тортов подрабатываю.
«Кучме я три торта сделал, Литвину — два»
- Вы всю жизнь проработали в общепите. Это же такая интересная отрасль! И люди…
- Да. После службы я пришел устраиваться в родную чайную. А там уже новое начальство — Давид Михайлович Шапиро, потрясающий человек! Показываю ему характеристику, написанную еще в сорок седьмом году: «Делу Ленина и Сталина предан… » А он: «Вот наваришь борща, посмотрим, насколько ты предан… » Я сварил, ему понравилось, похвалил. Зачислил в штат.
А как Давид Ильич умел с людьми разговаривать! Вызывают его однажды в зал. Посетитель обнаружил в тарелке с супом муху! От этих тварей как избавишься? Одна чайная тогда была в Переяславе, и все они туда, как на мед, слетались. И химии тогда не было такой, как сейчас. Это сейчас у них тысяча «общепитов»-генделыков разных, вот они и разлетелись.
Короче, заведующий берет ложкой утопленницу — и невозмутимо себе в рот отправляет. «Это жареный лук был, вы ошиблись, голубчик… » — говорит обалдевшему клиенту. Тот начинает извиняться…
Шапиро великодушно улыбается и раскланивается. Но на кухне его улыбку как ветром сдуло: «Касьян! — кричит шеф-повару, выплевывая из-за щеки, — сколько я этих мух буду жрать у тебя?» И меня, случалось, вызывали. Ну что я, привяжу их?
Позже, уже работая в ресторане, я переквалифицировался на кондитера. Люблю красиво оформлять торты. И так со временем научился, что и рядовым заказчикам понравились мои изделия, и начальству. Когда-то президенту Леониду Кучме сделал три торта, спикеру парламента Владимиру Литвину — два…
Однажды в Норвегии сделал торт на свадьбу одним состоятельным людям. Так мне потом сказали, что у них я стал бы миллионером. Я же им: «У вас яйца не те… Ваши куры в тюрьмах сидят, в клетках. А наши бегают по улице, на свободе, червячков едят, в земле гребутся. У меня тридцать штук их бегает. Не успел посеять что-нибудь — как выгребут все… Посмотрите на наши желтки! И свиней крестьянин у нас кормит хлебом, овощами, а у вас на фабриках — анаболиками, чтобы, как у спортсменов, мышцы росли… Поглядите, пшеница у нас какая, волны какие в августе!» «Почему же вы так плохо живете?» — спрашивают норвежцы. Я им и объяснил…
На следующий день знакомая норвежка-переводчица прибегает ко мне на стадион перепуганная: «Михаил, так плохо получилось!.. » Господи, думаю, торта объелись, да срачка напала? Оказалось, их газеты написали все, что я говорил, и мои знакомые испугались, что у меня на родине будут неприятности… Успокоил их, что не те времена. Тогда, в 1992-м, я привез бронзовую медаль чемпионата Европы.
С молодости привык к зимним праздникам создавать огромные снежные и ледяные скульптуры. Сначала возле дома, потом — в центре города. Пусть все радуются.
- Не жалко труда, ведь потом все растает?
- Так ведь и цветы живут до поры до времени, но мы их любим… Да и жизнь человеческая — как цветок, а мы ее не ценим.
287
Читайте нас у Facebook
