Через много лет после того, как легендарный летчик владимир лавриненков тараном сбил фашистскую «раму», у него в груди от удара о штурвал начала зреть злокачественная опухоль
За годы войны дважды Герой Советского Союза Владимир Лавриненков лично сбил 37 и в группе 11 вражеских самолетов. На самом деле эти цифры должны быть больше. Но Владимир Дмитриевич, щедрая русская душа, многие сбитые самолеты записывал на счет боевых товарищей, когда тем не хватало формального количества для получения награды. И никто не считал это обманом или нарушением. Для любого летчика каждый воздушный бой мог быть последним. Особенно в первые два тяжелых года. Зато в последний год войны в знаменитом 9-м гвардейском истребительном авиаполку, которым командовал герой нашего рассказа, не погиб ни один пилот. И не потому, что немцы дрались хуже. Просто командир умел все организовать.
За храбрость и прекрасные человеческие качества Лавриненкова любили и его знаменитый земляк Юрий Гагарин, и боевые побратимы -- трижды Герой Советского Союза Александр Покрышкин, дважды Герой Амет-Хан Султан, и летчики французского авиаполка «Нормандия-Неман».
«Когда в воздух поднимался «Сокол-17», немцы предпочитали не взлетать»
Увы, уходят герои. Генерал-полковник авиации Владимир Лавриненков умер в 1988 году преждевременно, от тяжелой болезни, вызванной старой фронтовой травмой. Но продолжил себя в детях, внуках. И, слава Богу, все еще молода душой его жена Евдокия Петровна…
Чуть ли не в каждый рейс эта хрупкая, не утратившая красоты женщина провожает уходящий от столичного причала большой круизный теплоход «Генерал Лавриненков», который возит иностранных туристов. Однажды к капитану подошел пожилой немец и, грустно улыбнувшись, сказал, что в сорок пятом он, молодой летчик «люфтваффе», воевал в районе Пилау. «Когда мы узнавали, что в воздухе Лавриненков, старались не взлетать. А кто взлетел -- спешили сесть, чтобы не иметь неприятностей. О, как мне хотелось бы с ним выпить… »
-- Евдокия Петровна, вы сказали, что у Владимира Дмитриевича сбитых им фашистов было значительно больше, нежели официально считается. Но неужели ему, молодому тогда человеку, не хотелось стать трижды Героем?
-- Ой, вы намекаете на славу Покрышкина? Им обоим было совершенно чуждо тщеславие. Думаете, Покрышкин не делился победами с товарищами? Он был старше, опытнее, воевал с первого дня войны.
-- Кстати, в своей книге «Небо войны» маршал авиации Покрышкин с горечью вспоминает, что первым его сбитым самолетом 22 июня 1941 года оказался новый советский легкий бомбардировщик Су-2. В горячке боя девятку незнакомых машин, идущих с запада, наши соколы приняли за немцев. Радиосвязи на «МиГах» еще не было…
-- Сам Александр Иванович об этом никогда не говорил. Мой муж -- тем более. Зачем бередить раны? Знаю только, что когда после войны Сашу и Володю направляли в военную академию имени Фрунзе, а не в ВВС, они возмутились: дескать, летчиков хотят сделать чуть ли не пехотными командирами. А Сталин им ответил: «Авиацию вы и так хорошо знаете. Но надо, чтобы она не сбивала и не бомбила своих… » Он был прав. Авиационные командиры их уровня должны владеть искусством организации взаимодействия разных родов войск.
А Володя начал воевать значительно позже. Да несколько месяцев в плену был. Но разговоров, почему, у кого сколько сбитых и наград -- Боже упаси! У мужа вся грудь в орденах была. Только в мирное время носить их он практически перестал. Разве что когда протокол требовал, надевал на форму. А на гражданских костюмах носил только депутатский значок. И когда таранил «раму» -- фашистский двухфюзеляжный разведчик «Фокке-Вульф-189» -- признался, что они зацепили друг друга случайно, он не кричал: «Иду на таран!»
-- Но ведь мог бы соврать, учитывая, что тот таран окончился для него пленом…
-- Нет, хитрить муж никогда не умел. 24 августа 1943 года, в районе Матвеева Кургана над расположением советских войск появилась та злосчастная «рама». Эту «вертлявую сволочь» никто не мог сбить. И тогда командующий воздушной армией генерал Тимофей Хрюкин приказал поднять Володю. Лавриненков даже убил немецкого стрелка, а вот попасть в более уязвимое место вражеского самолета не мог. И боекомплект заканчивался. Противник уходил.
«Семнадцатый», я вас не узнаю», -- недовольно сказал ему по радио наблюдавший бой с земли командующий (позывной Лавриненкова, как и номер на всех его самолетах, всю войну был «Сокол-17»). «Сейчас узнаете… » -- спокойно ответил Володя и хотел приблизиться к «раме» так, чтобы стрелять наверняка. И они просто не смогли разминуться. Оба самолета начали падать. Перед этим, в момент столкновения, муж ударился грудью о штурвал так, что потерял сознание. Наши летчики следили за его спуском и видели, как Володю немцы увезли на мотоцикле с коляской. Значит, живой.
Немцы вскоре вычислили, кто к ним попал. На старенькой выгоревшей запасной гимнастерке Лавриненкова остались невыцветшие пятна -- следы от Золотой Звезды, орденов. А в кармане -- письмо в его адрес от родных.
«За немецкую шинель однополчане прозвали мужа «фрицем»
-- У гитлеровской контрразведки были даже фотографии лучших советских летчиков, газетные публикации о них, и Володина статья в «Красной звезде» о передовом опыте ведения воздушного боя, которую он написал незадолго до случившегося по заданию главкома ВВС маршала авиации Новикова, -- продолжает рассказ Евдокия Петровна. -- Узнав, кто перед ними, немецкие летчики из профессионального уважения показали пленному свою технику. А командование и вовсе решило отправить его в Берлин. Надеялось, что удастся заставить его преподавать тактику немецким летчикам. Но в районе Фастова Лавриненкову и его товарищу по несчастью капитану Виктору Карюкину (офицер связи, вез на По-2 секретную почту, а когда его подбили, успел половину документов съесть) удалось усыпить бдительность сопровождавших их немцев и выброситься из вагона на песчаный откос…
Они долго бежали, потом прятались у людей. И до прихода наших войск партизанили в отряде имени Чапаева, действовавшем на территории Киевской и Черкасской областей, помогали с тылу советским солдатам, воевавшим на Букринском плацдарме. В селе Хоцки партизаны напали на немецкий гарнизон. Лавриненков хотел схватить фашиста -- взять языка, наверное. Но тот выскользнул из шинели, которая была у него наброшена на плечи. Немца пристрелили. А шинель осталась в руках у партизана. Наступили холода, и Володя оставил ее себе. В ней же вскоре вернулся в родной полк. Увидев его в таком наряде, товарищи прозвали его «фрицем».
Впоследствии известный скульптор Валентин Зноба, принимавший участие в создании мемориала в честь героев Букрина, лепил образ партизана по фотографиям летчика Лавриненкова, награжденного партизанской медалью. Лицо у Володи простое, выразительное.
Мой муж вырос в простой крестьянской семье. Однажды мы гостили у его родителей в Смоленске. Вдруг новость: приедет городское начальство. Ну, продукты для традиционного оливье я-то привезла. А вот майонез забыла. Взяла сметану, горчицу, яичко, подсолнечное масло, взбила… Тут подходит Володина мама. Попробовала и говорит: «Неужели такое говно кушают? Бедные вы, городские жители… » А гости этот салат потом с аппетитом умяли. Володя же был неприхотлив в еде. Очень любил кислые щи -- это когда варят квашеную капусту и добавляют солонину.
-- А как вы с Владимиром Дмитриевичем познакомились? Говорят, ваш отец был генералом?
-- Ну не сразу же генералом! Еще в царской армии мой отец служил унтером, образование у него было не очень. После революции пошел в Красную Армию, воевал какое-то время у Котовского, затем в Червонном казачестве у Примакова. А поженились они с мамой, когда папа командовал, кажется, кавалерийским эскадроном. Зато мама у меня была и образованная, и красавица, актриса! Играла в театре-студии Леся Курбаса, потом в Одесском драмтеатре, снималась в фильмах с Верой Холодной. И молодой Микола Бажан посвятил именно ей свой первый сборник стихов.
Во время папиной службы в Минске в начале 30-х годов мы познакомились с молодыми еще Жуковым, Коневым, Штерном и другими будущими полководцами. После Минска Штерн уехал в Испанию, а папа -- на учебу в Академию Генштаба. Ее впоследствии и мой Володя закончил.
В конце 30-х -- начале 40-х годов многих слушателей академии репрессировали. Папа уцелел только благодаря тому, что, как сам он говорил, на фоне ярких личностей, талантливых военных был более серым, что ли. Хотя потом служил в разведке, более года был начальником ГРУ, побывал в 30 странах…
Страшные были времена. Помню, папиного друга Баграмяна (будущего маршала) уволили из армии, он ожидал, что со дня на день его арестуют, от него знакомые шарахались. А мы -- нет. И потом он говорил папе: «Я никогда не забуду, что ты не боялся тогда подходить ко мне… »
В 1939 году отца собирались отправить в Польшу. Но на ее территорию вошли немцы, потом наши. И мы всей семьей оказались в Китае. Перед войной у папы была задача подтвердить информацию Рихарда Зорге о готовящемся нападении Гитлера на СССР…
Позже, чтобы как-то затянуть разведывательный след, его отправили на фронт под Ленинград, командиром стрелковой дивизии.
-- Да, был такой генерал-майор Петр Ратов, брал Гатчину, Рокшу…
-- Но в 1944-м после ликвидации блокады Молотов вернул его на дипломатическую работу. А перед отъездом отцу дали семейную путевку в санаторий Архангельское. Там же отдыхал полковник Клешканов, который должен был стать папиным замом. С ним в комнате жил молодой майор-летчик, прибывший в командировку на аэродром Чкаловское, где его часть пересаживали на новые «лавочкины».
Клешканов часто заходил к папе. Я была в японском кимоно, на голове -- штук десять косичек, и часто сидела в холле, чтобы не мешать. Лавриненков, проходя мимо, все присматривался. Ему стало интересно, что это за чучело сидит. Мне было тогда 17 лет.
Володя попросил Клешканова нас познакомить. Это случилось на лестнице по пути из столовой. Мама от неожиданности споткнулась, чуть не упала. Но летчик ловко ее подхватил и сказал: «На мою руку можете всегда положиться». И не соврал. Мама потом всю жизнь повторяла эти слова.
Мы уехали из санатория раньше. Володя вскоре приехал к нам в Москву на Новый 1945 год и сделал мне предложение. Я не раздумывая согласилась. Все было очень просто.
-- Небось, звезды Героя ослепили вас, юную, неопытную.
-- «Звезд» за мной ухаживало много. Но в Володе я увидела сильную мужскую натуру. Невысокий, крепыш, короткая мускулистая шея, сильные руки. Его дед подковы сгибал, и это перешло к нему. И лицо -- спокойное, доброе. Никакой слащавости, весь на виду. Не любил ухаживать, делать комплименты. А может, и не умел, деревенский парень. Словом, понравился.
«Свидетелями на нашей свадьбе были Покрышкины»
-- Хотя, признаться, я, когда Володя уехал, поначалу сомневалась, -- вспоминает Евдокия Петровна. -- Думала, что все это несерьезно, расслабился парень на отдыхе. Уехал -- забудет. А через несколько дней получила от него первую открытку -- с ошибками, без знаков препинания. Потом я ему помогала с грамматикой. И не только. Бывало, расстелет он вечером на полу карту, ползает по ней и бормочет: «Вот здесь мы расставим пушечки, там пехота окопается, а сюда танки выведем на исходную… » А я посмотрела и говорю: «Как же ты сюда поставишь танки, если здесь болото? Они же утопнут!» «Ты гляди, в самом деле… Ну, мать, ты у меня молодец!» -- чесал затылок Володя. И мы вместе искали другой вариант тактической задачи.
Из Германии он писал письма: « Весна, красиво, хорошо, по улицам фрау ходят и улыбаются, проклятые… » Но это звучало по-доброму. Подкармливал шоколадом из летного пайка немецких детишек, мечтал о своих. Расписались мы 13 июля, а свадьбу сыграли в ноябре 1945 года. Отмечали скромно, дома: приехали начальник факультета Тихонов их академии, Сашенька Покрышкин с Машенькой…
Обитали сначала в гостинице -- офицерском общежитии. Первыми получили квартиру Покрышкины в доме напротив Моссовета, где жили артист Борис Бабочкин (помните, Чапаева играл), другие известные люди. Потом Катенька Фурцева, в те годы секретарь Фрунзенского райкома, помогала нам получить две комнатки общей площадью 25 метров недалеко от академии. Когда военные готовились к парадам, мы с Машей Покрышкиной наблюдали из окна, как наши мужья маршируют с саблями. Покрышкин был знаменоносцем, Лавриненков и дважды Герой Советского Союза Алелюхин -- ассистентами. Приходили на обед, звеня шпорами, и ругались: эти шпоры им, летчикам, что корове седло, мешают нормально ходить. А Володя однажды тренировался с саблей в комнате -- чуть люстру не разбил.
И смотрите -- у них группа была очень сильная -- полковники, Герои, фронт прошли. Но мальчишество порой из них било фонтаном. Наверное, потому, что детства и юности, считай, не было, война отняла. То за усы кого-то дернут, то перцу в табак подсыпят, то на занятиях у слушателя, отвечающего на вопрос преподавателя, стул незаметно отодвинут.
Помню, Новый, кажется, 1947 год мы, Покрышкины, Сашин брат Валентин, тоже летчик, директор пионерлагеря «Артек» решили отметить в ресторане гостиницы «Грандотель» на Красной площади в Москве. У моего мужа гражданского костюма не было, он надел, как всегда, форму с двумя звездочками и орденскими планками. А Покрышкин пришел в костюме. Награды то ли поленился снимать с формы, то ли в шутку -- нацепил на лацкан одну медаль «За Победу над Германией». Пришел официант, увидел Володю -- и все возле нас суетится. А на Покрышкина не обращает внимания. Не узнал. Сашу это вначале забавляло. Потом он заскучал. У него ведь реактивный двигатель в одном месте. «Маш, а Маш, -- говорит жене. -- Может, люстру разбить?» И тут его взгляд упал на привязанные к светильникам надувные шарики. Наш ас поджег ниточку. Она перегорела, шарик взмыл к потолку, когда огонек по ниточке добрался до него -- с грохотом лопнул. Покрышкину это понравилось -- поджег второй. Мы с Машей испугались -- на наш стол люди начали смотреть! Но было поздно. Примеру Саши последовали другие посетители. Такое началось! Словно стрельба. Восторженные крики, аплодисменты…
«Леонид Ильич решил выпить «на высшем уровне» -- и взобрался с бокалом на стул»
-- В тот вечер мой Володя впервые попробовал шампанское. Все время пил только его. И вот под утро уходим, мы с Сашей впереди спускаемся по лестнице. Вдруг сзади раздается душераздирающий, какой-то утробный «ик». Это у Володи газ от шампанского пошел. Он, бедный, сам, видать, не ожидал -- от неожиданности присел, смутился. И каждую ступеньку проикал. Нет, его не развезло. Ну где деревенский парень мог раньше научиться пить такой напиток?
-- Но и не нарзан же пить летчикам?
-- Они с Покрышкиным, если надо, могли прилично выпить. И не пьянеть. Крепкие были. И знали, когда и где. Но пьяными я их никогда не видела. В молодости даже не могла понять, выпил муж или нет. Это уже в старости я замечала, когда он приезжал под хмельком -- повеселевший, ласковый: «Прости, мамочка, мы немножечко того… »
-- 9 мая 1981 года на открытии мемориального комплекса «Музей истории Великой Отечественной войны» Владимир Дмитриевич зажег Вечный огонь. Говорят, потом на банкете в честь этого события генеральный секретарь ЦК КПСС Брежнев учудил -- произнося очередной тост, Леонид Ильич сказал: «А теперь за это выпьем на высшем уровне… » -- и попытался взобраться с бокалом на стул.
-- Ой, да зачем же об этом писать… И так заплевали…
-- Ну почему заплевали? На любую вещь можно по-разному смотреть. Веселый человек был Леонид Ильич. И не с гранатой же полез…
-- Если и были у него какие-то недостатки, то здесь, я считаю, вина окружения. Вы думаете, Вася Сталин, которого знал мой муж, сам спился? Нет, подхалимы споили! А он был нормальным, добрым человеком, тоже хорошим летчиком и даже тяготился тем, что является сыном высокого папаши. После гибели в плену Якова, старшего брата Василия не допустили к боевым вылетам, берегли. А что делать летчику, у которого отняли крылья?
Понимаете, такой фортель Брежнев действительно выкинул. Но это было раньше, на другом банкете -- в Мариинском дворце. Его примеру попытались последовать подхалимы. Но их порыв пресек первый секретарь ЦК Компартии Украины Владимир Васильевич Щербицкий: он тоже встал, но уперся руками в стол, набычился и строгим взглядом обвел всех намеревающихся взобраться на стулья. Вот у кого было потрясающее чувство меры! Щербицкий с улыбкой подал руку, помог спуститься на пол Брежневу. И тот, похоже, сам понял, что переборщил. А в 1981-м Леонид Илич тоже приезжал в Киев, но был уже очень слаб, на банкете пил только водичку. Щербицкий подвел моего мужа к нему со словами: «Это наш поджигатель» (в смысле Вечного огня). Но Генсек уже реагировал на все вяло. Посидел недолго, и вскоре его увезли.
-- Многие летчики с трудом восприняли переход с поршневой на реактивную авиацию. Как пережил его Владимир Дмитриевич?
-- Как профессионал он понимал, что реактивные самолеты -- это новые скорости, высота, прогресс. Как человек -- иногда ворчал: «летаем на трубе». Говорил, что из кабины поршневого истребителя можно было полюбоваться землей. А на реактивном мчишься -- ничего не видишь, кроме приборов: «Летать стало неинтересно!…
Хотя, конечно, старательно осваивал новые самолеты, любил много летать, учил молодых летчиков. Еще на фронте (после тарана был поврежден какой-то отвечающий за работу сердца нерв) у мужа случился приступ пароксизмальной тахикардии. Частота пульса достигала 250 ударов в минуту. Когда приступ прекращался, Володя чувствовал себя нормально. Медики ничего не находили. А он все надеялся, что пройдет. Но однажды в Ростове Владимир Дмитриевич (он командовал авиадивизией) с трудом посадил самолет. Техники увидели, что ему плохо. Положили в тень под крыло, а то он зеленый был. А на аэродроме оказался Петя, наш старший сынок. Так испугался за папу, что какое-то время заикался.
Решили, что в Ростове для мужа слишком жаркий климат. И перевели нас в среднюю полосу. А после Академии Генштаба Володе уже вовсе запретили летать. Он сам осознал, что нельзя. Очень переживал.
Но забот к тому времени у него было по горло. Командовал авиацией армии ПВО, корпусом ПВО, армией… Поднимался по служебной лестнице, на последнем этапе шел «по следам» Покрышкина. Даже бывшие Сашины квартиры занимали мы. И в Киев Александр Иванович перетащил Володю к себе замом. Им очень хорошо работалось вместе, они шли по жизни без оглядки, как смелый ведущий и надежный ведомый.
А работал Владимир Дмитриевич, как хороший хозяин. Он считал, что залог хорошей службы подчиненных -- забота о них. Военные городки отдаленных объектов ПВО всегда старался разместить поближе к цивилизации, чтобы у детей военных была возможность учиться, а жены имели работу. Не терпел склок, интриг. Однажды двум поссорившимся офицерам посоветовал после работы распить бутылку, набить друг другу физиономию и помириться.
«Вместо обещанных врачами полугода муж прожил еще 14 лет»
-- В начале 70-х у Володи обнаружили в груди опухоль, -- продолжает рассказ Евдокия Петровна. -- Мы поехали в Москву на операцию. Ее начал делать знаменитый хирург Вишневский. Увидев огромную опухоль, которая пережимала аорту и оказалась злокачественной, Вишневский сказал, что больной неоперабелен, велел все зашить и уехал. Но молодой хирург, полковник, а впоследствии генерал-майор медслужбы Вениамин Маслов взял ответственность на себя и продолжил операцию, которая длилась около шести часов. Удаленная опухоль весила 600 граммов!
Маслов потом рассказывал, что едва он успел умыться, как пациент пришел в себя и с такой силой пожал ему руку, что доктор подумал: этот мужик должен еще пожить!
-- Владимир Дмитриевич знал, что у него саркома?
-- Дабы он меньше переживал, врачи сказали, что у него доброкачественная опухоль в стадии перерождения. Дескать, все в порядке, но для перестраховки желательно облучение и прочие противораковые процедуры. И Володя бодрился, пошел на поправку. Я тоже старалась держаться, хотя знакомый радиолог -- родственник Баграмяна -- сказал, что саркома -- это максимум полгода жизни.
Но муж выздоровел, вернулся на службу. Врачи удивлялись. Оказалось, операцию сделали вовремя, саркома не успела выйти за пределы обволакивающей опухоль жировой капсулы.
А через год -- новая беда. Рак лимфатической системы. Опять пошли операция за операцией. Но Володя не сдавался. На работу ездил, даже на охоту ходил. Я пошила подушечку под приклад ружья, чтобы смягчала отдачу в плечо, где были швы. Он чувствовал себя очень плохо, но никогда не ныл.
Когда по предложению Щербицкого Владимир Дмитриевич возглавил систему гражданской обороны Украины, «Голос Америки» сообщил, что СССР укрепляет ГО. И действительно, через некоторое время генерал Лавриненков написал руководству страны докладную о том, что ГО в существующем виде -- это курам на смех. Даже украинская, которую он вывел на первое место в Союзе. Войск никаких, одни отставники. Чиновники шарахались от беспокойного летчика. Лишь Чернобыль подтвердил его правоту.
Уже 16 лет, как не стало Володи. А у меня в прихожей на видном месте лежит его фуражка с голубым околышем. И все кажется, что он вернулся из полета. Я и кольцо обручальное не снимаю.
А в день рождения и в день смерти Володи на его могилу на Байковом кладбище ровно в полдень приходят друзья и сослуживцы. Значит, жизнь прожил не зря.
1335Читайте нас у Facebook
