«время от времени я вижу кошмарный сон: следователь бьет меня по спине и приказывает: «раздевайся! Снимай все, и плавки -- тоже! »
То, что произошло с 17-летней учащейся Мариупольского медицинского училища, многие считают лишь досадным недоразумением -- подумаешь, правоохранители применили не ту статью уголовного кодекса! Но мама Ани, Людмила Ивановна, требует наказать тех, кто нанес ей и ее дочери физические, психические и моральные травмы.
«Я обняла переданный мамой пакет с хлебом и долго плакала»
Ане и ее маме, помимо допросов следователя и прокурора, пришлось пройти через 24(!) судебных заседания, пока Фемида расставила все на свои места. Началась эта история в один из весенних майских дней, когда мать и дочь Куршаковы возвращались с рынка. У подъезда их дома на лавочке сидели соседи. Одному из них, пенсионеру Сергею Ивановичу (имя изменено), показалось, что Людмила Ивановна… показала ему кукиш. Обиженный ветеран набросился на мать и дочь с кулаками. Они отбивались пластиковыми бутылками с водой, которые несли в руках, а затем бросились бежать от агрессивного дедушки. Споткнувшись о бордюр, Людмила Ивановна упала. Преследовавший ее пенсионер, зацепившись за ее ноги, ударился головой о бетонный бордюр, содрав кожу на виске. Эти «побои» ветерана и послужили поводом для возбуждения уголовного дела, а через две недели Аню, как «главную зачинщицу нарушения общественного порядка», упрятали за решетку изолятора временного содержания (ИВС).
В поисках справедливости Людмиле Ивановне, Ане и ее адвокатам Людмиле Оснач и Юрию Максимовичу приходилось обращаться во многие инстанции -- вплоть до Генеральной прокуратуры и Верховного Суда Украины. Из Киева жалобы уходили «для принятия мер» в обратном направлении -- в Донецкую областную прокуратуру, а оттуда -- в правоохранительные органы Мариуполя. Круг замыкался, а Аню, обвиняемую в особо злостном хулиганстве, вызывали на многочисленные заседания Приморского районного суда Мариуполя. Сегодня, когда действия Ани переквалифицированы на «неприязненные отношения к соседу по дому» и караются минимальным административным штрафом, мы предлагаем сокращенный рассказ девушки о трех сутках, проведенных ею в ИВС.
-- Меня посадили в зарешеченный УАЗик и привезли в КПЗ, -- рассказывает Аня. -- На входе -- огромные собаки, высокие заборы, на окнах -- решетки. Запах ужасный. Взяли отпечатки пальцев, -- допросили, где и кем работают родители, и отвели в камеру. На высоком потолке -- тусклая, под железной решеткой, лампочка, в углу ведро-туалет.
Тараканы там огромные и ужасно голодные. А еще крысы. На мне была лишь футболочка и джинсы. До вечера мерила камеру ногами, чтобы отогнать крыс. Уснула поздно, свернувшись на лавке калачиком.
Утром заставили вынести ведро. В окошко подали чай в помятой алюминиевой миске и кусочек хлеба. Пересилила себя -- очень пить хотелось. Хлеб отдала крысам, и после этого потеряла сознание, потом долго спала. Видимо, наступил обед, и я получила миску похлебки и немного каши. Ложку дали без ручки. Я не стала есть. Через несколько часов принесли передачу -- хлеб, три яблока, несколько вареных яиц, минеральную воду, перелитую в миску.
-- Я положила в сумку помидоры, огурцы, яблоки, конфеты, хлеб, сдобные булочки, минеральную воду, -- рассказывает Людмила Ивановна. -- Знакомые предупредили, чтобы положила в два раза больше -- там переполовинят. Еще думала, что Аня в камере с кем-то поделится.
-- Я обняла мамин пакет с хлебом и долго плакала, -- вспоминает Аня. -- Вечером вывели на прогулку, опять заставили вынести ведро и предупредили, что в ведро можно ходить только по-маленькому. Все остальное я три дня терпела…
«Как выяснилось потом, это была… шутка»
-- На следующий день в камеру пришел мужчина и представился заместителем начальника ИВС, -- продолжает свой рассказ Аня. -- Вывели меня из камеры и приказали: «Руки -- за спину! Лицом -- к стене!». Потом завели в другое помещение, где стоял столик и две табуретки. Этот мужчина сказал, что мне дадут восемь лет за убийство человека из обреза. Я у него спрашиваю: «Какой обрез? Где я могла его взять и где оставила?» Он немного помолчал и говорит: «Ну тогда рассказывай, что натворила! Сюда по 206-й просто так не сажают». Зашел еще один сотрудник и «обрадовал»: «Тебе дадут три года за то, что убила сожителя матери». Я расплакалась: «Какой у мамы любовник! У меня есть папа, он моряк и по контракту сейчас плавает за границей». Словом, никаких признательных показаний от меня они не добились и отвели назад в камеру. Дали кусок черного хлеба и чай. Всю тюремную еду я поставила в угол камеры, крысам. Выпила глоток чая, и моментально скрутило живот. Так мутило, что места себе не находила, а из камеры не выводили. Часто отключали свет, и я сидела в абсолютной темноте, плакала, молила Господа, чтобы поскорей отсюда вырваться…
В камеру подселили другую девушку, но пообщаться нам удалось лишь пять минут, пока не открылись двери и не приказали мне: «Куршакова, на выход с вещами!». Забрала я свои яблоки, Пархомец из Приморского райотдела защелкнул на моих руках наручники, но не впереди, а за спиной. В руки дали пакет и повезли в РОВД. В милицейский УАЗик я заползла с большим трудом -- руки ведь скованные за спиной. Привезли в милицию, наручники не снимают. Завели в кабинет на третьем этаже, зашли следователь Прохоров и Прудков из комиссии по делам несовершеннолетних.
И началось самое страшное. Они мне говорят: «Раздевайся!» Я возмутилась: «Как это раздевайся!», и отказалась выполнить приказ, за что получила несколько ударов по почкам. Били ребром ладони. Сильная боль, ноги подкосились, все тело обмякло, и я упала. Тогда меня освободили от наручников, потому что неудобно было снять блузку, и начали раздевать сами. Сняли джинсы, а потом плавки и повели по кабинетам совсем голой (Плачет. -- Авт. ). Эти «смотрины» продолжались долго -- водили меня в чем мать родила из одного кабинета в другой. Смех в райотделе стоял такой -- я запомню его на всю жизнь!
Привели назад в кабинет, где раздевали, кинули вещи и велели одеваться. Я оделась, на меня снова надели наручники, отвели на первый этаж и затолкали в камеру. Пакет с тремя яблоками и нижним бельем, переданный мамой, забрали. Потом сняли наручники, посадили в машину и повезли в прокуратуру. В это время приехали мама, адвокат, соседка, тетя Даша. Мама и тетя Даша остались на улице, а я с адвокатом зашла к прокурору. Он начал меня расспрашивать, как все случилось. Я расплакалась, но все рассказала, а прокурор заявляет: «Я тебе не верю! Ты говоришь неправду!» Здесь же в прокурорском кабинете сидел следователь Прохоров и все, что я говорила, печатал на машинке. Во время этого допроса меня все время пытались сбить с показаний и уличить во лжи. Но я в который раз рассказывала, как было на самом деле. Вмешалась адвокат: «Если вы девочке не верите -- давайте санкцию на арест и не мучайте ребенка!»
Я все время плакала и пыталась убедить прокурора, что говорю только правду, а он смотрел на меня, как на отпетую преступницу. Прочитав то, что напечатал Прохоров, расписалась. Потом подписала подписку о невыезде. После этого прокурор сказал: «Все, можете ее увозить в следственный изолятор, в Каменск». (Поселок в пригороде Мариуполя, где находится детская колония. -- Авт. ). Как выяснилось потом, это была… шутка. На улице меня отпустили к маме.
Практически все обидчики Ани уволены
У Ани поднялась температура и лопнул сосуд в почке.
-- Аня была в ужасном состоянии, -- рассказывает сквозь слезы Людмила Ивановна. -- Мы ее помыли, накормили и уложили в постель, а потом девочке стало совсем плохо -- онемел язык, отнялись ноги, она потеряла сознание, поднялась температура. Вызвали «скорую». Вот выписка из истории болезни: «Жалобы на слабость, недомогание, головокружение, боль в пояснице, обострение пиелонефрита. После пребывания в одиночной камере КПЗ доставлена в больницу, на теле гематомы, на руках следы от наручников. В левой почке лопнул сосуд. Почка расширилась и начался воспалительный процесс. Нуждается в индивидуальном терапевтическом лечении».
С приходом в горуправление милиции Мариуполя нового руководства из правоохранительных органов уволены практически все обидчики Ани как порочащие честь и достоинство милицейского мундира. Уголовное дело Куршаковой закрыли за недоказуемостью состава преступления. Казалось бы, справедливость восторжествовала и можно поставить точку, но Людмила Ивановна не согласна. Аня успешно закончила медицинское училище, пошла на работу в одну из городских больниц, встретила хорошего человека, вышла замуж. Однако кошмарные сны, когда следователь заходит к ней в камеру, бьет по почкам и приказывает раздеться догола, преследуют Аню до сих пор…
1073Читайте нас у Facebook
