«прежде чем познакомиться с будущей женой, алексей маресьев попросил приятеля -- начальника отдела кадров -- вызвать девушку к себе на беседу»
Герой Советского Союза, полковник в отставке, кандидат исторических наук, заместитель председателя Российского (бывшего Всесоюзного) комитета ветеранов Алексей Петрович Маресьев не дожил двух дней до своего 85-летия. Он умер в пятницу 18 мая 2001 года в своей квартире в Москве, собираясь в Театр Российской Армии, куда уже стекался народ на его чествование.
Пытаясь обмануть поверье, гласящее, что нельзя поздравлять заранее, организаторы объявили, что вечер будет посвящен подвигу всех, кто ковал Победу. Хотя все знали, что через день у Маресьева юбилей и «Аэрокобра» на сцене (настоящая, из музея из Кубинки!) -- его несбывшаяся мечта… Можно согласиться с организаторами торжества в том, что добрые слова говорить человеку все же лучше при жизни, не дожидаясь юбилеев или похорон. И можно пожалеть, что не успели. И хотя бы вдогонку его нетленной душе крикнуть спасибо за то, что он был и примером своей жизни тысячам инвалидов оставил надежду на то, что если ты вдруг стал калекой, это еще не значит, что ты обречен просить милостыню в подземном переходе. Борись!
А еще Настоящий человек построил дом под Москвой, где посадил сад. И вырастил двух сыновей. Со старшим -- высоким крепким моложавым мужчиной с черной, густой, как у отца, шевелюрой и таким же открытым улыбчивым лицом, пытаемся поразмыслить, насколько удалась земная жизнь человека-легенды.
«Отец не помнил, как зовут медсестру, учившую его танцевать. Ольгой ее назвал Полевой»
-- Виктор Алексеевич, как время быстро летит. А до сих пор не верится, что Алексея Петровича нет. Вроде вчера еще я слышал его голос…
-- Что ты сделаешь, мне самому не верится, -- вздыхает Виктор Маресьев. -- Все произошло внезапно. Я находился у родителей с утра. Брата младшего привез, и мать здесь была. Отец одевался, расчесывался, надел черные брюки. Перед этим он лежал, чтобы ногу не натереть. До этого явных сердечных приступов у него не было. А тут вдруг тихо охнул, схватился рукой за грудь: «Черт, сердце что-то… » -- и осел. За считанные минуты угас. «Скорая» приехала, сказали -- сердце… А там, в театре, нас ждали люди. Алеша, брат, ушел к себе в комнату, сел за стол, молча посмотрел на папино фото, и из глаз потекли слезы…
-- Мама ваша еще жива?
-- Да, слава Богу. Сейчас ей 81 год. Ее зовут Галина Викторовна. А то меня часто спрашивают, не Ольгой ли ее зовут. Я отвечаю: ребята, вы что, думаете, у отца была одна? Да, была медсестра, и не одна, с кем он танцевал. А ту, которая танцевать учила, Ольгой назвал Борис Полевой в повести.
-- Говорят, что люди, пользующиеся протезами, часто растирают культи в кровь…
-- Да, натертости всякие или какие-то болячки мучают постоянно. У отца ног не было вот досюда, чуть ниже колен, хоть и нельзя показывать на себе. Как встал он на одни протезы еще в войну, так та модель в нашей стране и сохранилась, а пользовался отец только советскими. Периодически ездил на протезный завод, там ему их чинили. За все время, это почти 60 лет, пар десять износил, менял нечасто. У него был знакомый мастер, он и дома у нас бывал. Иногда говорил мне: Витька, а ну-ка неси масло подсолнечное, блюдце и спичку, будем смазывать шарниры. У отца и ключи были специальные, он сам подтягивал. Ведь проблемы какие случались: пополнел -- похудел -- уже не мог ходить, надо регулировать. Подрабатывали их где-то раз в год. И вы знаете, он так бодренько ходил, даже довольно незаметно, что не свои, особенно когда был помоложе. Единственное, что выдавало, -- ступни. У нас они подвижные, а у него -- нет. И когда водил машину, на педали нажимал вот так прямо. А так никогда не скажешь, что человек на протезах. Только потом, уже где-то после семидесяти, если сядет в глубокое кресло, то с трудом встает, раскачивается…
«Василий Сталин разрешил отцу полетать на «Кобре» после воздушного парада»
-- А как Алексей Петрович познакомился с вашей будущей мамой?
-- Очень просто. На работе. Отец (это было уже после войны, в сорок пятом) служил инструктором штаба ВВС Московского военного округа ПВО. Кстати, под началом Василия Сталина. Нормальный, рассказывал, мужик был. Как все мы, не без греха. Человек широкой натуры. А батя однажды, еще на фронте, как увидел «Аэрокобру», так и влюбился в нее безоглядно. Но управление «Коброй» требовало частых мягких движений ступнями. Мне кажется, что при своем упорстве отец освоил бы и этот сложный для него элемент управления. Иначе вряд ли он добивался бы разрешения полетать на этой машине у самого генерала Сталина. Василий Иосифович разрешил. Но попросил подождать, когда закончится суета с подготовкой к воздушному параду. А когда парад закончился, отец уволился из армии, подоспели документы. Потом часто с сожалением вспоминал, что так и не полетал. Поэтому на торжественный вечер в театр решили привезти настоящую «Кобру» из Кубинки. Замысел режиссера был таков: отцу в его возрасте было тяжело вставать после каждого приветствия, поэтому те, кто желал вручить ему цветы, должны были просто класть букеты на плоскости. Представляете, к концу вечера весь боевой самолет -- в цветах, эдакий символ победы мира над войной!
Но вернемся к любви земной. Мама тоже работала у них в штабе. Кем-то вроде делопроизводителя -- бумажки разносила. В то время отцу по должности была положена служебная «эмка». Он маму заприметил, однажды преложил подвезти… А мама как-то впоследствии с улыбкой рассказывала следующее. Вызывают ее однажды к начальнику отдела кадров. «Галина Викторовна Третьякова? Каковы у вас жилищные условия? С кем живете, как живете… Ага, дескать. Вот так. Ну хорошо, спасибо. Можете идти… » А вскоре отец уже начал по-настоящему ухаживать, предложил выйти за него. Потом он признался, что начальник отдела кадров, оказывается, был папашиным приятелем. А мама так понравилась отцу, что он решил жениться, но расспрашивать сам стеснялся, вот и попросил кадровика провести разведку. Словом, в сорок пятом они поженились. А в сорок шестом я появился продуктом. С нами долго жила мать отца Екатерина Никитична, баба Катя. Она фактически меня воспитывала. А другая бабушка, мамина мама Софья Николаевна, говорила отцу перед женитьбой: «Ох, Алексей, берешь себе Галку -- смотри, намаешься. Она властная… »
-- Ну и…
-- Они прожили хорошую жизнь. Любили друг дружку, и о нас заботились… Конечно, как в любой семье, всякое бывало. Помню, крепко поругались, когда мне было лет шесть или семь. Мама повела меня в кино, смотрели фильм про Илью Муромца. После кино спрашиваю, что, дескать, у вас с папой произошло? «Витюша, мы теперь отдельно будем жить… » А потом они помирились. Через несколько лет родился младший брат Алеша.
«Валентина Серова бегала, бедненькая, по двору и кричала: «Это он меня приучил, это к нему ящиками привозили вино, к этому проклятому Симонову!.. »
-- Родители жили сначала в общежитии Министерства обороны -- сейчас гостиница «Балчуг», есть такая в центре. Меня туда привезли из роддома. Вскоре отец получил под Москвой земельный участок 50 соток. Был такой знаменитый сталинский приказ N100. Согласно ему уволенным после войны бесквартирным офицерам, которых съехалось в Москву великое множество, в Подмосковье нарезались большие участки: стройтесь, живите, разводите живность, овощи и фрукты, кормите себя и других. Вот и отец построил там дом. Тогда давали кредиты. Помню, отец взял 25 тысяч рублей. Потом выплачивал в рассрочку.
-- Он уволился из армии вследствие инвалидности или по другим причинам?
-- Ему предложили выбор: учеба в Академии Генштаба, где готовили высших офицеров, будущих генералов, или высшая партийная школа. Он сказал, что в мирное время безногие генералы стране вряд ли нужны, а случись война -- он и так готов сесть за штурвал. И выбрал ВПШ. А там -- политэкономия, марксистско-ленинская философия и другие непростые предметы, которые никогда не касались отца по жизни. Образование-то у него было какое -- семилетка, ФЗО, авиашкола. И вот, это уже я помню, в комнате стоял письменный стол, на нем -- зеленая лампа со стеклянным абажуром, и отец по вечерам читал, кряхтел часов до 11--12 ночи, глаза слипались, он тер их и терпеливо получал образование. Потом защитил диссертацию в Академии общественных наук, и его сразу назначили ответственным секретарем Советского комитета ветеранов войны. Должность председателя была общественной, неоплачиваемой, скорее представительской. В разное время комитет возглавляли маршалы Василевский, Мерецков, Тимошенко. А всю организационную черновую работу тянул на себе отец. Он был одним из зачинателей ветеранского движения -- принимал участие в разработке нормативных документов насчет льгот для бывших фронтовиков, сам ходил по высоким кабинетам, выбивал, вымаливал. Не для себя. Сам был очень скромным человеком. Хотя квартиру получил в престижном по тем временам районе -- на площади Пушкина. В нашем доме жили поэты Сурков, Исаковский, председатель Моссовета Бобровников, генеральный прокурор Советского Союза Сафонов, жена Василия Сталина, она же дочь маршала Тимошенко с детьми Васей и Светой, другие знаменитости. Помню, актриса Валентина Серова, бедненькая, по двору бегала то ли выпивши, то ли так не в себе и кричала: это он меня приучил, это к нему ящиками привозили вино, к этому проклятому Симонову! Какое-то время жил Дмитрий Устинов. Когда он стал министром обороны, за ним начал приезжать роскошный легковой «ЗиЛ». И вскоре съехал. А в нашем подъезде поселился известный певец Николай Сличенко, очень приветливый, доброжелательный человек. Он и сейчас там живет. А многие другие знаменитости, кто пооборотистей, постепенно съехали в другие, более удобные районы. Дело в том, что квартиры в нашем доме довольно неудобны. И площадь Пушкина после перестройки превратилась бог знает во что -- огромное количество машин, митинги, какие только лозунги там не звучали. Под носом построили «Макдональдс», так его и гранатой взрывали, и поджигали. Отцу предлагали квартиру в более тихом, уютном месте. Он отказался.
«Это ничего, что я Гагарину «тыкал»? Ладно, я все-таки старше его»
-- Каким Маресьев-старший был отцом?
-- Прикладывал, бывало, прикладывал. Я тоже, должен сказать, не сахар был. Предположим, скрыл двойку. Или, бывало, накопим значки, а потом возле гостиницы «Метрополь» меняем их на жвачки. Попал однажды в милицию. Или домой поздно приходил. «Где тут мой солдатский ремень? Как ты посмел?» -- рычал отец. И всыпал порядочно. Или когда-то, где-то в классе пятом, старший товарищ предложил мне папироску. Я покурил раз, покурил два. Так где-то недельку. Это все было на даче. Захожу в дом, сразу кинулся чистить зубы, чтобы запаха не было. А отцу это показалось подозрительным.
-- А сам он курил?
-- Нет, Боже упаси. Я вот, как видите, курю. А он… Он даже не умеет. Вот в чем еще проявилась его воля -- так это в правильном, здоровом образе жизни. Делал зарядку в постели, зарядку сидя (его еще в госпитале научили), зарядку на протезах. В этом отношении он был очень педантичен. Ведь это надо уметь заставлять себя делать, хотя самочувствие и настроение разное бывает. Но он до последних дней это делал.
-- Ну а как насчет выпить--закусить? Ведь слухи всякие ходили…
-- Меня, бывало, шепотом спрашивали: ну как, ваш папа уже не пьет? Я всегда отвечал, что если бы он пил, то более полувека на ходулях не ходил бы. Нет, иногда рюмку мог пропустить. Но здоровье берег и был в общем-то семейным, домашним человеком. Совершенно незлым, хотя порой бывал и строг: «Что, трое суток губы получил? (это когда я уже в военном училище учился). Надо было пять!» А потом смеялся: ну что ж ты, слабак, в самоволку не умеешь сходить… Вообще же отец очень любил и маму, и нас, сыновей, прощал некоторые шалости. Когда-то, пацаненком, прошу: «Пап, дай ордена поносить… » Разрешил. Я нацепил награды и носился с ними -- у нас там коридоры большие. У ордена Красного Знамени кусок эмали отбил. Золотая звезда Героя (он настоящую дал, не муляж!) -- посеклась от бега. Но отец не ругал.
Единственное, чего он всегда требовал, чтобы мы уважительно, без высокомерия относились к людям, не подчеркивали, что мы дети Героя. «Чтобы я никогда не видел кичливости!» -- требовал он от нас. И к себе относился требовательно. Однажды, помню, вернулся с телевидения, где принимал участие в передаче с Юрием Гагариным. И спрашивает меня: «Вик, ты видел нашу встречу? Как ты думаешь, это ничего, что я Юрию Алексеевичу «тыкал», хотя он ко мне на «вы» обращался?» Потом, видя мое замешательство, как бы оправдываясь, сам же и ответил: «Ладно, ничего. В конце концов я старше его… » А с Гагариным они подружились. Вместе на рыбалку ездили. Отец помог космонавту купить катер. Для себя же он никогда не старался. От других требовал разве что честности и пунктуальности. Однажды звонит: «Вик, ты можешь приехать в воскресенье часиков в двенадцать?» (Я часто помогал в каких-то бытовых делах). «Хорошо, договорились. В двенадцать». А в Москве нынче пробки! Приезжаю на десять минут позже. «Слушай, с тобой нельзя договариваться!».
«Сбережения, накопленные родителями, чтобы обеспечить жизнь сына-инвалида, съела павловская реформа»
-- Алексей Петрович очень переживал за моего младшего брата, тоже Алешу, -- продолжает рассказ старший сын Маресьева Виктор Алексеевич. -- Он сейчас со мной живет, я дачу отремонтировал, провел газ, воду, канализацию. Алеша у нас инвалид. Родился нормальным, здоровым ребенком. А потом… То ли это следствие простуды, то ли в детстве запихнул себе щепку в нос, она обломилась, инфекция осталась там, попала в мозг. Пошло воспаление оболочки головного мозга. Опухоль сбили, остался рубец. Началось все это, когда ему было годика три. Кончилось диагнозом эпилепсия. Но приступы не развернутые, когда с пеной. Просто Алешу иногда три-четыре минуты трясет, обычно при пробуждении. Врачи говорят, что в отличие от обычных эпилептиков, которые, как правило, не помнят, что с ними происходило во время приступа, он все ощущает и осознает. А это -- дополнительная нагрузка на психику. Ему приходится принимать очень тяжелые лекарства, которые давят на центральную нервную систему. Сейчас ему 43 года, обслужить себя может, но одного оставлять его нельзя.
А отец, как только стало понятно, что Алеша останется инвалидом, начал класть в сберкассу часть своей получки и пенсии. Его месячный доход, я как-то подсмотрел в партбилете, составлял всего около 400 рублей. Папа мечтал накопить такой вклад, чтобы проценты в месяц составляли рублей сто. Да плюс 32 рубля Алешиной пенсии по инвалидности. «Чтобы когда я умру, ему было на что жить… » Папа, говорю, есть же я, старший брат, слава Богу, здоровый мужик! Но я для отца, наверное, всегда оставался маленьким. И они с мамой во многом себе отказывали, копили. А тут бац -- павловская реформа. И я отцу высчитал на водке и бюстгальтерах, что получилось от его вклада. Не хватило бы и на ящик.
До этого же было столько всяких возможностей хорошо вкладывать деньги! Звонят отцу, например, что устраивается выставка мебели для начальства. Приезжайте, дескать, выберите -- мебель красивая, дефицитная, и цены «подстрижены» -- не каждый день такой случай! А отец берет что попроще, поскромнее, как для малогабаритной квартиры… Когда я отремонтировал дачу, поставил в каждой комнате по кровати. Наши, сосновые такие, с хорошим матрацем. Он как-то приехал, переночевал, говорит: «Удобно!» Я ему: «Давай тебе такую привезу». А он: «Не надо». -- «Папа! -- пытаюсь уговорить. -- Милый мой, спать следует на кровати, а не на тахте, как ты спишь». -- «Нет, не надо… »
Или взять ту же дачу. Я, собственно говоря, на ней вырос. Отец с мамой когда-то увлекался садом, одних яблонь штук 30 посадили. Где-то есть фотография, нас для «Огонька» снимали: мне грабли дали, и отец стоит рядом с граблями, вроде как яблоню ОКУЧИВАЕТ (надеемся, Виктор Алексеевич как человек с чувством юмора, простит нас за то, что эту его фразу мы передаем дословно, с милыми издержками речи городского жителя, довольно далекого от сельского хозяйства. -- Авт. ). А потому мы как-то забросили дачу, лет 18-20 на ней никто не жил. И вот в последние годы я как-то сидел с отцом в квартире. В Москве тогда стояла жаркая погода. Он сидит вот так, под мышкой спинка стула, телевизор включен, на улице еще светло. Я говорю: «Пап, у нас такой участок есть, давай сделаем ремонт, там надо жить, а не в душном городе». А он мне: «Ну ты тут настроишь, понимаешь… » Он всегда считал меня ребенком. Хотя после учебы в военном училище окончил Московский автодорожный институт, успел поработать и в государственных организациях, и предпринимательством занимался, а сейчас возглавляю Фонд А. П. Маресьева «Инвалиды войны». Словом, отстроил я дачу и стал там постоянно жить. И привез туда однажды отца. Благо был солнечный хороший день. «Да-а, Витька, ты, наверное, уже привык к этой красоте… » А я говорю: «Ты приезжай почаще, даже без ночевки, хоть пару часов свежим воздухом подышишь!» Но нередко случалось и так: ну что, говорит по телефону, ты там ждешь нас, накормишь чем-то? «Конечно, жду!» -- отвечаю. И начинаю готовиться. Потом вдруг -- бац! -- звонок: «Знаешь, что-то я устал, не то у меня настроение… » Я отвечаю: «Ничего, я тебе развею это настроение, стопку налью, если хочешь… » А он: «Нет, сын, полежу я дома». Деликатный человек, отец очень боялся быть обузой.
«Прочитав «Повесть о настоящем человеке», больная девочка встала на ноги и пошла»
-- Как Галина Викторовна, мама ваша, себя чувствует, где она теперь живет?
-- Ой, старость -- не радость. Она живет у нас, но из больницы не вылазит. У нее более сорока лет гипертония. Было три инфаркта, три инсульта. Слава Богу, ее оставили на учете в больнице бывшего 4-го главного управления.
-- У нее действительно властный характер, как отца предупреждала ваша бабушка?
-- Да. И нрав у нее строгий. Брат-то ведь у меня из-за болезни так и не женился. Можно сказать, нецелованный. А природа-то требует свое! Я убедил отца, и церковь нам помогла найти ему девушку, работавшую в подмосковном санатории. Удобно к тому же -- он больной парень, а она -- медсестра. Но ее надо было перевести работать в Москву, устроить. Узнала об этих планах мать, возмутилась. Досталось отцу тогда: потакаешь, дескать, низменным инстинктам. И все поломала.
А со мной как было! Я первый раз женился в середине семидесятых. И до того знакомые девушки были. Но домой никого нельзя было приводить. Женившись, я полтора года не виделся с родителями. А нынешней весной я женился, расписался второй раз. И это была первая женщина, которую мама признала. Может быть потому, что теперь она от меня зависима. Плоха мама сейчас совсем. Кроме нескольких других болезней, у нее еще и рассеянный склероз. Живет на клофелине. И врачи говорят: улучшения не ждите. Но что поделаешь. Дело житейское. Рано или поздно такое случается у многих. И я все это рассказываю так подробно для того, чтобы, столкнувшись с чем-то подобным, люди не делали из этого трагедии. Заботиться о беспомощных близких -- наш долг.
-- А внуки у Маресьевых есть?
-- Да, сын у меня растет, Виктор Викторович. 9 мая прошлого года Леонид Якубович собирал на «Поле чудес» внуков героев. И спросил моего, кем его дед был. «Командиром эскадрильи», -- выкрутился сын. Он еще в школу ходит. В обычную, как и мы. Маресьевы не гонялись за крутизной.
-- Что вы скажете насчет слухов о якобы имевших место конфликтах А. П. Маресьева с Борисом Полевым?
-- Да, нас часто спрашивали, дружили ли они. Ну что, был писатель несколько раз у нас дома. Но какой-то дружбы особой не было. У них сложились очень ровные нормальные отношения. Никаких раздоров и ссор между ними не возникало. И с артистом Павлом Кадочниковым перед съемками фильма «Повесть о настоящем человеке» отец несколько раз встречался. Актер много вопросов задавал, выезжали в места, где все происходило. Отец показывал, как он полз…
А в 70-х годах случилось другое, если хотите, чудо. Отец узнал, что в одной из московских больниц уже долго лежит девочка -- дочь его товарища, по профессии разведчика-нелегала, долгие годы работающего за рубежом. У нее было какое-то тяжелое заболевание ног. Отнялись -- и ничего не помогало. Отец отправился в больницу. Кроме традиционных в таких случаях гостинцев, вручил девочке «Повесть о настоящем человеке» со своим автографом. Подбодрил, как мог. И что вы думаете, прочитав книгу, больная девочка буквально на следующий день пошла!
Вот и верь, что чудес не бывает.
6160Читайте нас у Facebook
