«такой интеллигентной прислуги у нас еще не было», -- с гордостью рассказывала друзьям польская пани, приняв в домработницы украинскую пенсионерку
Во Львовской области, где, по официальным данным, на каждое рабочее место претендует, по крайней мере, 74 молодых образованных человека, пенсионерка Анна Дмитриевна нарасхват. Радоваться бы. Но женщина говорит об этом с горечью, ведь ей, в прошлом ведущему инженеру одного из львовских предприятий, приходится теперь довольствоваться ролью домработницы.
Оставив на полу пачку долларов, хозяева проверили, чиста ли Анна Дмитриевна на руку
Пенсионерка Анна Дмитриевна, по ее собственному определению, -- «недоношенная». Был у нас в стране такой период, когда, чтобы повысить зарплату молодым заводчанам, ветеранам предлагали идти на «заслуженный отдых» досрочно. Многие, еще не зная, что их ждет на пенсии, охотно соглашались. Вырвалась «на свободу» и Анна Дмитриевна. Но очень скоро поняла, что без работы просто не выживет. Пометалась по заводам и КБ, но такой высокой должности, какую занимала прежде, ей уже не предлагали. А если честно, то и на другие не брали. Поэтому, говорит, и не погнушалась предложением пойти в домработницы к «новым украинцам». Поначалу, правда, страшно было и неудобно: все-таки я инженер, причем высокой квалификации, и вдруг -- в прислуги. Но ее бывшая начальница успокоила: «Я уже несколько лет так работаю, и ничего страшного -- даже довольна. Дома-то ты такая же прислуга, только без зарплаты».
Идти на новое место работы было страшно. Но в первый же день Анна Дмитриевна поняла, что молодой хозяйке Ольге еще страшнее, чем ей, ведь за чужим человеком в доме глаз да глаз нужен. Начала она в одной комнате убирать, а Ольга из другой -- нет-нет, да поглядывает. Вроде и не отрывается от компьютера, но дверь-то распахнута. «Вы, -- говорит, -- и за диваном помойте, и под тумбочкой… »
Отодвинула Анна Дмитриевна тумбочку, а там -- кулечек. Прозрачный, и видна пачка долларов внутри. «Олечка, тут деньги… » -- «Ой, наверное, Сережа уронил». Анна Дмитриевна аж испариной покрылась: неужто проверяют? Правда, вскоре ее стали оставлять дома совершенно одну и даже ключи доверили…
«Новых украинцев» Анна Дмитриевна, как многие вокруг, представляла заевшимися бездельниками, которые только то и умеют, что шиковать на невесть откуда взявшиеся деньги. Оказалось же, что они «пашут» днем и ночью, а в быту весьма непритязательны. «Хозяина» Анна Дмитриевна видела только мельком. Когда приходила в дом, его уже не было, когда уходила -- еще… Готовила ему отдельно -- все вегетарианское. Пустой, без мяса, супчик, даже сметаной заправлять не нужно. Вместо второго -- салат. Салат же на завтрак и ужин.
А двое хозяйских детей обожали выпечку. Так что свой рабочий день Анна Дмитриевна начинала с чистки овощей и замешивания теста. Продукты хозяйка закупала сама, да и готовила вместе с домработницей. Пока не раздавался телефонный звонок мужа. Тогда Ольга быстро мыла руки, переодевалась и мчалась на подмогу Сергею -- она у него и заместитель, и секретарша, и делопроизводитель.
«Тетя Нюся, -- бросала на ходу Анне Дмитриевне, -- собаку выведите, пожалуйста. А потом, если успеете, пропылесосьте ковры и накидки на мебель. Перекусите сами, меня не ждите».
-- Обедали мы с Олей обычно вместе, -- рассказывает женщина, улыбаясь. -- За едой болтали о жизни, о детях. Оля нередко спрашивала у меня совета, относилась ко мне уважительно, как к старшей родственнице. А вот Сергей даже глаз на меня не поднимал, как будто и вовсе не замечал моего присутствия: то ли был настолько поглощен своими планами и замыслами, то ли за человека не считал. Столкнись мы на улице -- наверное, и не узнал бы.
Прошло полгода. Анну Дмитриевну ее работа устраивала, хозяйку -- казалось бы, тоже. Но однажды Ольга бодро объявила: «Тетя Нюся, мы завтра уезжаем в отпуск. По возвращении, если будете нужны, позвоним».
«А если нет?» -- растерянно подумала Анна Дмитриевна. Видимо, ее мысли отразились на лице так явно, что Ольга виновато добавила: «У нас тут объявилась безработная родственница -- наверное, возьмем ее, чтобы помогала мне по дому».
В Польше и домработница «пани». Но второго сорта
Анна Дмитриевна была почти в отчаянии: будучи уверенной, что с деньгами проблем не возникнет, она только-только купила внучке дорогую шубку, потратив на это почти все свои сбережения. Осталась без копейки, и на тебе -- «отпуск»…
Не прошло и недели, как в дверь ее квартиры позвонили. На пороге стояла ухоженная пожилая женщина -- сразу было видно, что иностранка. Оказалось: когда-то, еще «за Польщи», весь этот дом принадлежал ее отцу -- крупному банкиру. На первом этаже жила прислуга, второй сдавали, третий был «господским».
«Пришли Советы, -- рассказывала пани Данута за чашкой чая, -- каждый этаж покраяли, а нам предложили выбор: или остаться в одной комнатке, или вообще съехать. Мы переселились под Варшаву… Осмотрев «коммуналку» Анны Дмитриевны, нежданная гостья заохкала: Из такой люксусовой квартиры сделали кучу каморок. И туалет -- в общем коридоре?! И даже ванны нет?! Как же вы живете?»
Во Львов пани Данута приехала на какой-то семинар -- кажется, по эсперанто. Перед отъездом зашла попрощаться. Уговаривала Анну Дмитриевну приехать в Польшу: «Погостите у нас, отдохнете. А если хотите -- и заработаете. Моя дочка как раз ищет помощницу по дому… »
Через несколько месяцев Анна Дмитриевна вошла в дом к дочери пани Дануты. Семья Ядвиги чем-то напомнила ей Ольгину. Их тоже было четверо: жена и муж, сын и дочь. Пани Ядвига -- действительно пани. Статная, яркая. Технолог по тканям. Мечтала о собственной химчистке, но оставлять маленьких детей было не на кого, поэтому вот уж несколько лет не работала. Ее супруг, «пан из села», пахал на всю семью. «Пани Нюся» -- так представила Ядвига Анну Дмитриевну, и та почувствовала себя чуть ли не ровней хозяйке. Были и другие приятные моменты. Например, когда дочь Ядвиги попыталась, не помыв за собой посуду, улизнуть из столовой, а мать вернула ее: «Пани Нюся не нянька. Она мне помогает. А когда освоится, будет хозяйничать во всем доме, и я смогу пойти работать. Вообще же, учти: у пани Нюси образование выше твоего… »
«Таких пирогов мы в жизни не едали, -- восхищалась хозяйка кулинарными способностями своей работницы. -- Пани Нюся еще и шить умеет? Так вам же цены нет! Но почему пани Нюся ест, как птичка? Так нельзя. Берите все, что хотите. Если пани не будет есть, пани будет хворая. А мне нужна пани здоровая». Анна Дмитриевна сочла это доброй шуткой. Но оказалось, что шуткой здесь и не пахло. Хозяйку действительно волновало здоровье работницы. Та ведь была нелегалкой (что позволяло платить ей за труд втрое меньше, чем польским женщинам, выполнявшим те же обязанности), а потому общение с медиками было бы чревато неприятностями, да и стоило бы немалых денег.
Пани Ядвига вечерами поднималась в «салоник» Анны Дмитриевны и нередко допоздна делилась с ней сердечными тайнами -- рассказывала о любви к молодому соседу.
-- Я-то, глупая, считала, что ей не хватает подруги, -- иронизирует над собой Анна Дмитриевна, -- а хозяйка, оказывается, лишь следовала совету психолога, который посещал ее так же регулярно, как и массажистка, и парикмахер…
Казалось бы, все идет хорошо. И все же осложнения возникли. Первое -- из-за разбитого термоса. Уронив его, Анна Дмитриевна почему-то страшно испугалась и неожиданно для себя разрыдалась: «Я видела такой в магазине, я куплю… » Хозяйка утешала: «То не варто плакать. Зачем вы так переживаете?» Анна Дмитриевна и сама удивилась: чего это нервы сдают -- может, из-за того, что перестала себе принадлежать? А что перестала -- поняла, когда услышала, как хозяйка хвалилась гостям: «Такой интеллигентной прислуги у нас еще не было». Перед Рождеством же их отношения с пани Ядвигой обострились еще больше.
-- У них это самый святой праздник, -- рассказывает моя собеседница. -- Готовятся по полной программе: в двухэтажном доме -- генеральная уборка, в кухне -- готовка угощений на 12 блюд, каждому члену семьи -- обновка…
Отправляясь с вечера в театр, пани Ядвига попросила перемыть праздничную посуду. Анна Дмитриевна все перемыла и как раз заканчивала вытирать насухо, когда хозяйка вернулась домой. И с порога же возмутилась: «До сих пор возитесь?! А посудомоечная машина зачем?»
-- Про машину-то я не забыла, -- объясняет мне Анна Дмитриевна, -- но, зная, что хрусталь в ней мыть нельзя, решила, что это относится и к тонкому фарфору. Чтобы сгладить возникшую неловкость, спросила у хозяйки: «А рыбу как фаршировать?» Имела в виду -- как это делается здесь. А пани Ядвига вспылила: «Вы что, даже этого не умеете?!» И снова мои глаза застлали слезы. Тут уж она совсем из себя: «Цо то пани все плаче и плаче? Ничего сказать не вольно!»
У советских собственная гордость?
На следующий день, рассказывала Алла Дмитриевна, она поднялась с головной болью, но чуть свет. Как всегда, после десяти утра проснулась хозяйка. Хлопотали вместе. До шести вечера. Наконец рабочий день Анны Дмитриевны закончился. Она сняла фартушек и попрощалась. Пани Ядвига остановила: «У нас не все готово». Не случись всех предыдущих стычек, Анна Дмитриевна, может быть, и взяла бы себя в руки. Но тут инстинктивно схватилась за сердце. Вероятно, побледнела. «Цо то с пани?» -- испугалась хозяйка. «Мне плохо, пани Ядвига. Тахикардия. Я 12 часов на ногах». -- «Почему пани не предупредила? Я вызову доктора, -- заметалась пани Ядвига. -- Только не проговоритесь, что работаете у нас. Скажите, что дальняя родственница. Мол, приехали на три дня погостить, а тут климат другой, вот и схватило сердце… »
-- Если честно, -- вспоминает теперь Анна Дмитриевна, -- я могла бы и сама справиться с приступом, не впервой ведь. Но тогда отчаянно захотелось показать хозяйке, что она меня «достала». И на следующий же день мне дали понять, что планы семьи изменились, а о какой-либо химчистке не может быть и речи. Дескать, чужие люди все равно никогда не позаботятся о детях так, как мама. А ведь совсем недавно пани Ядвига заявляла, что полностью мне доверяет и собирается уже вполне официально оформить на работу.
Выслушав речь об «изменении планов», Анна Дмитриевна тут же поехала на вокзал и купила билет до Львова. Попросила хозяйку вызвать такси до Варшавы. Та изумилась: «Пани Нюся, так это же 40 долларов! Вы их так непросто заработали. Мы, конечно же, отвезем вас на своем «Мерседесе». И под холодным ливнем проводили до самого автобуса. К багажу хозяин не дал Анне Дмитриевне даже прикоснуться: «Ну что вы, я сам». На прощанье расцеловали: «Не сердитесь на нас, пани Нюся. Просто как-то у нас не сложилось. Если что понадобится, обязательно пишите. Мы же не чужие -- поможем».
И Анна Дмитриевна снова глотала слезы -- то ли обиды, то ли раскаяния. Дома подруги дружно сочувствовали: «Ты смотри, какая она, эта пани Ядвига». Но Анна Дмитриевна вдруг прозрела: «Да не она -- я! Но было меньше «прогибаться» перед хозяйкой: мол, мне все равно вечерами делать нечего, так давайте я крупу переберу или белье переглажу. А раз приучила к такому, так уж не надо было демонстраций устраивать…
-- Я понимала, что стою на несколько ступеней ниже: они -- хозяева, соответственно я -- прислуга, -- сетует героиня. -- Вот и смотреть должна была снизу вверх. Промолчать, стерпеть. Да только трудно это -- переступить через свое «я»…
Заработанных за границей денег женщине едва хватило погасить родному государству «квартирные долги». Но у общительной Анны Дмитриевны масса добрых знакомых. Порекомендовали ее няней в один дом, в другой…
Дети быстро подрастают. Малыш нынешних хозяев избалован. «Раньше меня днем никто не заставлял спать. Лучше бы тебя не было. Вот я скажу папе, чтобы он тебя налупил и выгнал», -- насупившись, говорит он няне. Понятно, что с несмышленыша нечего взять. Но обидно.
Ее уже зовут… за океан: у подруги дочь живет в Америке. Платить местным няням той не по карману, да и не очень-то она им доверяет, а тетю Нюсю знает с детства. Золотые горы сулит! Но Анна Дмитриевна пока не соглашается:
-- Здесь хоть родные стены: вернешься с работы -- выплачешься. А там и пожаловаться некому.
Да чего плакать-то? Анна Дмитриевна нарасхват -- хозяева неплохие деньги ей платят. Но ведь говорили же, что «у советских собственная гордость». Нищенствуем, а лозунг не забыли. Наверное, потому, что это был не просто лозунг -- стержень, который позволял миллионам людей держаться на плаву. Во всяком случае, в их собственных глазах.
Читайте нас в Facebook
