Первые чернобыльские ликвидаторы работали до потери сознания -- в клубах радиоактивной пыли, без респираторов, полуголодные
Закрытие Чернобыльской АЭС -- повод вспомнить подвиг ликвидаторов. Почти все, кого в числе первых направили на борьбу с крупнейшей в истории ядерной аварией, стали инвалидами: укрощать ядерную стихию власти бросили совершенно не обученных этому молодых людей, в первые дни не заботясь даже об элементарных мерах защиты от радиации. Сегодня специалисты утверждают, что в тяжелейшие дни апреля-мая 1986-го полученные «чернобыльцами» дозы могли оказаться значительно меньшими, будь тогда в стране службы, способные квалифицированно бороться с такого рода авариями.
Спецбатальону объявили: отныне живете по законам военного времени
Чернобыльский реактор N 4 взорвался в ночь на 26 апреля, но уже 7 мая выбросы радиации удалось свести до минимума. Для этого вертолетчики, выполнив около тысячи полетов над реактором, сбросили в него огромное количество свинца и песка. Загружались вертолеты на площадке, находившейся неподалеку. Здесь в поднимаемых винтами клубах радиоактивной пыли работал 731-й спецбатальон, сколоченный за одну ночь из молодых киевлян. Они трудились с утра до поздней ночи (зачастую при свете автомобильных фар), не считаясь ни с дозами радиации, ни со смертельной усталостью.
-- Ночью 28 апреля мы еще спали в своих постелях в Киеве, а наутро уже загружали вертолеты в непосредственной близости от реактора -- без средств защиты (респираторы выдали только на третий день), не пройдя необходимой подготовки, -- рассказывает ветеран спецбатальона Анатолий Кифа. -- Мне тогда шел 22-й год. Примерно такого же возраста были все мои сослуживцы-ликвидаторы. Для многих из нас (батальон насчитывал 352 человека), как и для меня, Чернобыль начался с ночного звонка в дверь: на пороге стояли майор милиции и двое в штатском. Они потребовали военный билет и заявили: «Одевайтесь, внизу ждет автобус». Об аварии я тогда еще не знал -- правительственное сообщение появилось только 2 мая. До этого, правда, по Киеву уже ходили невнятные слухи. Нас отвезли в воинскую часть гражданской обороны, что на Краснозвездном проспекте. На общем построении был зачитан приказ, гласивший, что мы мобилизованы и отныне живем по законам военного времени. И лишь когда нас вновь посадили в автобусы и офицер выкрикнул «Марш на Чернобыль!», уже никто не сомневался, что произошло.
-- Эта дорога запомнилась тем, что нам навстречу тянулись вереницы беженцев, -- говорит ветеран спецбатальона Александр Кумаринец. -- Это напоминало кадры из документальных фильмов о войне: пешком, на велосипедах, с чемоданами, котомками шли вдоль обочины озабоченные сельчане. Нас привезли на берег Припяти километрах в 5--6 от ЧАЭС. Часть людей оставили разбивать палаточный лагерь, остальных, не покормив, сразу же отправили на вертолетную площадку.
«Чтобы груз попал в жерло реактора, приходилось прицеливаться через открытый люк вертолета»
Вертолетчики вплоть до прибытия на место также не знали, какую задачу им предстоит выполнять.
-- Приказ вылететь в Чернигов наш 51-й вертолетный полк получил ночью 27-го апреля, -- рассказывает майор запаса Игорь Письменский. -- Уже утром мы вылетели к атомной станции на первую разведку. Я никак не мог избавиться от ощущения ненормальности происходящего: только что видел раскаленное жерло разрушенного реактора, а в нескольких километрах от него ни о чем не подозревавшие крестьяне обрабатывали свои огороды. Никогда не забуду и 1 Мая 1986-го: мы летим на ликвидацию аварии, а на улицах Чернигова люди собираются на праздничную демонстрацию…
-- В те дни мы трудились до изнеможения, -- продолжает Анатолий Кифа. -- Нам сказали: будете здесь, пока не забросаете реактор. Никто и не пытался отлынивать. Когда вертолет зависал над площадкой, мы подбирались под него и крепили тяжеленные свинцовые болванки. Как только один отправлялся к реактору, на загрузку подлетал следующий -- одновременно работали несколько десятков вертолетов. Площадка утопала в клубах радиоактивной пыли. Вскоре решили сбрасывать и мешки с песком. Мы укладывали их в транспортные парашюты -- по тонне песка в каждый, от двух до шести парашютов на вертолет. Чтобы «конвейер» не притормаживал, нам приходилось трудиться в бешеном ритме, причем рабочий день длился по 12--14 часов.
-- На наших вертолетах стояли дозиметры, но каков радиационный фон, мы не знали: приборы зашкаливало, -- рассказывает Игорь Письменский. -- Тем не менее летать приходилось весь световой день. Защиты на вертолетах не было, свинцом обшивали только наземную технику. Я как штурман сидел у открытого люка и следил за тем, чтобы груз сбрасывали точно в цель -- вертолет зависал над реактором на высоте 200 метров. Летали мы, ориентируясь на знакомую всем по фотоснимкам трубу разрушенного энергоблока. Нам помогал руководитель полетов. Его рабочее место оборудовали на последнем этаже высотной гостиницы в Припяти -- ЧАЭС оттуда видна как на ладони. Мой экипаж 29 раз сбросил груз в реактор. Мы, пожалуй, работали бы дольше, не вмешайся председатель правительственной комиссии Щербина. Во время посещения полка он осведомился, как долго здесь находятся экипажи и какие дозы получили. Кто-то из начальства отвечает: все, мол, нормально, летают и не жалуются. «Вы что, ждете, пока они лучевую болезнь получат?» -- рявкнул Щербина. После этого нас сменили.
-- Вертолетчики смертельно уставали. Один из них, приземлившись, буквально вывалился из кабины от усталости, мы едва успели его подхватить, -- добавляет Анатолий Кифа. -- А когда садилось солнце и вертолеты улетали, мы оставались, заготавливая груз на утро -- чтобы на следующий день не терять ни минуты. Кормили нас из рук вон плохо: вермишелью, тушенкой, консервированными борщами со складов длительного хранения, где они пролежали по 10--20 лет. Бывало, откроешь банку -- и тебя воротит от жуткого запаха. Так что постоянное чувство голода стало нашим спутником. Одежду нам поменяли только на третьи сутки, хотя в условиях сильного радиационного загрязнения это следует делать ежедневно (кроме того, многие работали, раздевшись по пояс, ведь было очень жарко). Здесь же, в пыли, ели. Респираторов выдали лишь по одному комплекту -- можете представить, сколько в них было радиации. Контроль полученных доз не вели. Мы получили с тех же складов индивидуальные дозиметры, из которых лишь немногие были исправными, но их показаниями никто, кроме нас, не интересовался. В довершение ко всему 7 мая батальону объявили, что наш лагерь, оказывается, разместили на сильно загрязненном участке и нужно срочно передислоцироваться. Это сделали через день после того, как я потерял сознание и меня вывезли в чистую зону.
-- А я чуть было не лишился ног, -- говорит Александр Кумаринец. -- Они начали покрываться гнойными язвами. Врачи стали поговаривать, что, возможно, дойдет до ампутации, но мне повезло -- попал на лечение в Германию, провел в клинике четыре года. Ноги удалось спасти. Когда 15 мая мы покинули Чернобыльскую зону, в наши документы записали по 33 рентгена облучения. Тем, кто попал в спецбатальон после нас, больше 25 не проставляли. Поэтому многие ребята теперь получают лишь 120 гривен за потерянное здоровье, а ведь практически все стали инвалидами. Для защиты интересов первых ликвидаторов-военнослужащих мы создали организацию «Набат». Обращаться в нее можно по телефону 519-67-66 по вторникам и четвергам.
Читайте нас в Facebook
