Виталий Карпенко: «В молодости меня называли бульдозером: я очень много и быстро писал»
Виталий Карпенко в особом представлении не нуждается. Ведь он многие годы был главным редактором чрезвычайно популярной столичной газеты «Вечерний Киев». Во времена горбачевской перестройки сотни тысяч киевлян с нетерпением ждали каждый номер и передавали его в буквальном смысле из рук в руки. Тираж этого издания во второй половине 1980-х — начале 1990-х годов превышал полмиллиона экземпляров. Причем «Вечерка» стала любимой газетой не только киевлян: ее выписывали в областях, а также читали в Москве и столицах союзных республик. «Вечерний Киев» первым среди украинских изданий Коммунистической партии начал выступать против номенклатурных привилегий и открыл правду о массовых захоронениях в Быковнянском лесу на окраине столицы. Долгое время их приписывали зверствам нацистов в годы оккупации, на самом же деле там закапывали жертв НКВД…
В 1990-м Виталий Карпенко был избран депутатом Верховной Рады Украины. Под его руководством в «Вечернем Киеве» начинали многие талантливые журналисты, впоследствии ставшие главными редакторами популярных изданий. Сам же Виталий Афанасьевич по сей день в строю: заведует кафедрой журналистики в университете «Украина», взращивая новую смену «рабочих пера». А поделиться ему есть чем. «В 1990 году мы во дворе редакции «Вечерки» сожгли «Перечень сведений, запрещенных в открытой печати». Так журналисты отметили ликвидацию цензуры в СССР. Сейчас об этом очень жалею: приходится на пальцах студентам объяснять, что это был за перечень», — сокрушается кандидат филологических наук, профессор Виталий Карпенко. В свои семьдесят он по-прежнему полон сил, энергии, жизни и юмора.
- Виталий Афанасьевич, возраст сильно ощущаете? Чаще стали размышлять о прожитых годах?
— Пока работаю нормально, правда, уже не в том ритме и темпе, как раньше. В молодости меня называли бульдозером: я очень много и быстро писал. 
Сегодня, пусть не так быстро, но все же пишу. Недавно вышла моя книга «Уроки пройденных дорог». Кстати, подписал два экземпляра главным редакторам «ФАКТОВ» и «Бульвара» — Александру Швецу и Дмитрию Гордону. Мы ведь с ними вместе, под одной крышей в «Вечернем Киеве» работали. Можно сказать, из одного гнезда вышли. Потом наши дороги разошлись. Такова жизнь…
В книге я вспоминаю всех интересных людей, с которыми мне довелось встречаться: известных писателей, друзей-журналистов, высоких партийных функционеров и политиков. Пытаюсь с высоты прожитых лет перелистать страницы собственной памяти и постичь все уроки пройденных дорог…
- Предложение первого секретаря Киевского горкома Компартии Юрия Ельченко возглавить «Вечерний Киев» вы сразу приняли?
— Я работал ответственным секретарем в журнале «Коммунист Украины», но в 1980 году меня назначили инструктором в сектор прессы отдела агитации и пропаганды ЦК КПУ, хоть я как мог отказывался от такой «чести». Кстати, в зарплате ничего не выиграл: должностной оклад что в журнале, что в ЦК был одинаковый — 250 рублей. Правда, дали трехкомнатную квартиру на Печерске. Пять лет я работал в аппарате ЦК, а потом поступило предложение занять должность главного редактора «Вечернего Киева».
На собеседовании я откровенно сказал Юрию Ельченко, что душа моя давно рвется в журналистику и пойду в «Вечерку» с огромным удовольствием, но чуть позднее. Объяснил, что в ЦК лежит мое заявление об улучшении жилищных условий. Сыну, с детства инвалиду второй группы, была положена отдельная комната. «Мы эту проблему решим и без ЦК, — заверил меня Юрий Никифорович. — А редактор нам сейчас нужен». Тогда «Вечерка» переживала кадровый кризис, сотрудники строчили друг на друга кляузы во все инстанции…
Буквально через день после встречи с Ельченко мне позвонил председатель Киевского исполкома Валентин Згурский и предложил посмотреть четырехкомнатную квартиру в доме на бульваре Леси Украинки, в котором жили редакторы республиканских газет. Мои коллеги по аппарату ЦК были очень удивлены тем, как быстро решился мой жилищный вопрос. Попрощаться со мной собрался весь отдел агитации и пропаганды в кабинете заведующего отделом Леонида Кравчука. Леонид Макарович сказал мне напутственное слово и вручил на память традиционный портфель, символизирующий новую кадровую должность.
- С вашим приходом в «Вечерку» кляузы прекратились?
— Увольнять я никого не стал, сказал, что каждый сотрудник может в любой момент по делу зайти к главному редактору, а все возникающие проблемы будут обсуждаться открыто на рабочих совещаниях. Но через несколько дней заходит ко мне одна женщина из отдела писем и начинает рассказывать, что завотделом неправильно руководит и про главного редактора такое говорит… Я ее перебиваю: «На летучке, когда все соберутся, расскажете». На летучке она промолчала, и я напомнил: «Кажется, вы что-то хотели сказать». Та в ответ: «Нет, ничего». Все быстро поняли, о чем идет речь. Больше ко мне никто с нашептываниями не заходил.
«Щербицкий возмутился: «Сколько можно терпеть это газетное безобразие и этого редактора? Карпенко уволить с должности исключить из партии!»
- Первый секретарь ЦК КПУ Владимир Щербицкий как-то на публикации в «Вечернем Киеве» реагировал»?
— Номер еще только печатался, а редакционная машина уже везла в горком и ЦК сигнальные экземпляры, в которых для Владимира Васильевича подчеркивали наиболее важную информацию. Кстати, потом эту газету дома читала его супруга Рада Гавриловна.
Однажды мы напечатали маленькую заметку о том, что в киосках «Союзпечати», несмотря на соответствующее указание, нет размена монет для телефонных автоматов. Как раз проходил съезд Компартии Украины, и Щербицкий прямо там устроил разнос министру связи: «Люди не могут позвонить, чтобы выразить свою поддержку съезду». На следующий день все киоски были завалены мелкими монетами…
- «Вечерка» первой среди партийных изданий начала писать о номенклатурных привилегиях. Вас на ковер в ЦК часто за это вызывали?
— Часто. Материалы о незаконных льготах, недоступных для простых граждан высококачественных продуктах, которые поставлялись номенклатуре, регулярно появлялись в газете. И каждый раз меня за это вызывали в ЦК и прямо спрашивали: «Зачем вы об этом пишете?» Я с невинным видом объяснял, что газета, придерживаясь курса провозглашенной генеральным секретарем Михаилом Горбачевым перестройки, выполняет партийные решения о критике и самокритике. Что, дескать, мы берем пример с московских изданий, которые обо всем этом спокойно пишут. В ответ мне говорили, что в Киеве в отличие от Москвы номенклатурные работники никаких привилегий не имеют… В конце концов, чтобы успокоить общественность, первый заместитель председателя Совета министров УССР Евгений Качаловский в интервью РАТАУ (Радиотелеграфное агентство Украины) заявил, что «привилегии» — это выдумки некоторых «безответственных газет». На материале стоял гриф: «Напечатать всем республиканским, областным партийным газетам и газете «Вечерний Киев».
- Напечатали?
— А как же! «Вечерка» — газета городской организации Компартии Украины, и проигнорировать предписание вышестоящего начальства я не имел права, иначе меня сразу уволили бы с должности главного редактора. Но мы нашли способ реабилитироваться перед гражданами за откровенную ложь чиновника. Просто поместили письмо читателя, который интересовался: «Вот вы писали о спецмастерских, где почти даром для республиканских руководителей и их семей шьют меховые шапки и шубы, а почему адрес не указываете?» И мы ответили: спецмастерская «Коммунар» находится по такому-то адресу. Люди долго туда ходили, спрашивая: «Здесь дешевые шапки дают?»
Несмотря на все перипетии, мы и дальше продолжали освещать тему привилегий, тем более что своей актуальности она не утратила. В Чернигове, например, когда второй секретарь обкома партии ехал на своей «Волге» по городу, машина попала на выбоины, открылся багажник — и на асфальт высыпались… сырокопченые колбасы, которых в магазинах тогда днем с огнем нельзя было найти. Это настолько возмутило горожан, что они тысячной толпой пришли к обкому с требованием отставки местного партийного руководства. Это был настоящий бунт. И ЦК КПУ пришлось-таки заменить второго, а вскоре и первого секретарей Черниговского обкома.
- Вас, помнится, тоже хотели заменить в конце 1980-х годов?
— Последней каплей, по-моему, стала заметка с какого-то собрания неформалов, где прозвучала фраза, что ЦК Компартии Украины — заповедник брежневизма. Это при том, что в Москве и так были очень недовольны украинским руководством — из-за медленных темпов перестройки. Как я позже узнал, Щербицкий во время одного из обедов с членами Политбюро, обращаясь к первому секретарю Киевского горкома партии Константину Масику, возмутился: «Сколько можно терпеть это газетное безобразие и этого редактора? Карпенко уволить с должности и исключить из партии на следующем пленуме горкома, чтобы другим неповадно было!»
Для Масика это было непростое задание: газета имела колоссальную поддержку киевлян, в то время как его самого на выборах в Верховный Совет СССР столичные жители «завалили». Ослушаться Щербицкого он не мог, но, с другой стороны, реакция киевлян на изгнание главного редактора популярной газеты могла быть непредсказуемой. И Масик принял соломоново решение — отправил меня в отпуск, за что я ему очень благодарен. Тогда ведь действовало правило, что персональные дела нельзя рассматривать заочно. Не потому, что чиновники были демократами, — просто виновного перед тем, как решить его судьбу, следовало публично унизить. Поскольку я отсутствовал, рассмотрение моего дела перенесли на следующий пленум, который проводился уже без Щербицкого, и вопрос о моем увольнении стал неактуальным.
- Ошибки, опечатки или просто недоразумения на страницах газеты случались?
— Помню, когда я работал в Николаевской области, редактора тамошней местной газеты уволили за одну… букву. В последнем слове предложения «Розкладемо вогнище i будемо орати» вместо буквы «о» в номере оказалась «с»… В «Вечернем Киеве» за ошибки уже никого не увольняли, хотя казусы то и дело случались. Так, в одном из номеров «Вечерки» мы напечатали письмо автолюбителя, спрашивавшего, где можно купить автоприцеп, которые в то время исчезли из продажи. Публикацию отослали в главное управление торговли горисполкома. Редакция получила официальный ответ: согласно решению горисполкома производственное объединение имени Артема начинает выпуск автоприцепов АФ-1. Когда эта информация появилась в газете, у нас телефоны просто разрывались. Люди возмущались тем, что их разыграли: пытаясь заказать в указанном производственном объединении автоприцепы, они выясняли, что под маркой АФ-1 скрываются… детские игрушечные автофургончики. На летучке мне пришлось потребовать, чтобы сотрудники тщательно перепроверяли всю информацию, даже получаемую из официальных источников. Несмотря на протесты коллектива, я также ввел новое правило: в случае ляпа указывать в газете фамилию виновного в нем журналиста. Конечно, полностью избавиться от недоразумений нам не удалось, зато их стало гораздо меньше.
«Мать со мной на руках уже гнали в Бабий Яр, но выбежали соседи и буквально отбили нас у немцев»
- Вы родились в Киеве в страшный для страны 1941 год. Родители рассказывали, как выживали во время войны?
— У матери, Александры Степановны, были очень сложные роды — из-за осложнений она два месяца провела на больничной койке, потом заново училась ходить. Отец же, Афанасий Никодимович, меня так и не увидел, поскольку был мобилизован в армию еще до моего рождения, а летом 1941-го пропал без вести в кровопролитных боях при обороне Киева. Маму, кстати, тоже едва не расстреляли. Она чернявой была — решили, что еврейка. Когда ее со мной на руках уже гнали в Бабий Яр, выбежали соседи и буквально отбили нас у немцев. Естественно, обо всем этом я узнал гораздо позже, от мамы. Из Киева мы перебрались на Черкасчину — к отцовской матери бабе Мотре. В селе возле земли все-таки было больше шансов выжить. Мне иногда перепадала чашка молока, а вместо сахара — печеная сахарная свекла. До сих пор помню ее вкус.
Мать и свекровь друг с другом не ладили, и после войны мы вернулись в Киев. А в 1947-м, спасаясь от послевоенного голода, отправились на Западную Украину, где, говорили, был хлеб и что к хлебу. Терять нам было нечего: у мамы в трамвае украли продуктовые карточки, а их не восстанавливали.
— Дорога на Западную Украину оказалась долгой и тяжелой, — продолжает свой рассказ Виталий Карпенко. — Билеты на поезда в том направлении не продавали. Тогда я не понимал почему, ведь о партизанах-бандеровцах никто не рассказывал. От села до села шли в основном пешком, иногда удавалось сесть в тамбур товарного вагона, один раз пристроились даже на паровоз… На товарняке мы въехали в Тернополь, который представлял собой сплошные руины. На первой же остановке после разрушенного города вышли из поезда. Наша торба давно опустела, и очень хотелось есть. Люди в селах Тернопольщины жили, как оказалось, небогато, но делились чем могли — кто коркой хлеба, кто отварной картошкой «в мундире»…
- Вы христарадничали?
— Да, пока мать не устроилась на работу, ходил по селам с полотняной торбой. Тогда же, христарадничая, сделал для себя удивительное открытие: чем беднее хата, тем люди добрее, а вот в добротных домах мне часто отказывали, а то и собаку грозились спустить. Благо, маме повезло устроиться домработницей к сельскому священнику — за жилье и питание. Наверное, рассказала ему, что дочь священника.
Кстати, о дедушке своем я узнал случайно, увидев старую семейную фотографию. В центре сидел почтенный человек с роскошной бородой и большим крестом на груди. Когда я спросил, кто это, мать вырвала снимок и накричала на меня. А немного отойдя, пояснила: «Это мой отец, он был священником. В 1935 году его арестовали, и он погиб в тюрьме. Но об этом никому не рассказывай, а то тебя из школы исключат». Помню, когда Сталин умер, мама сказала: «Радоваться нужно, а не плакать, прости, Господи».
В начале 1950-х годов на Западной Украине в целях «разрежения» националистического элемента, кроме принудительного переселения в отдаленные районы СССР, власти ввели практику добровольного переезда в южные области республики, где не хватало рабочих рук. Переселенцам обещали выплатить подъемные и дать жилье. В поисках лучшей доли мы оказались на Николаевщине…
«Помню, с каким важным видом я шел по классу, когда в дверь заглядывал директор школы и говорил: «Карпенко,к телефону, редактор газеты звонит»
- Там вы и прошли всю школу журналистики — от внештатного сотрудника до редактора. Кстати, как вы попали в газету?
— Когда учился в 10-м классе, снигиревская районная газета опубликовала сразу три моих стихотворения. Их в редакцию отправила моя учительница. И вскоре редактор «районки» Александр Дмитриевич Шарандак взял меня внештатным сельским корреспондентом — писать о жизни и тружениках села. Помню, с каким важным видом я шел по классу, когда в дверь заглядывал директор школы и говорил: «Карпенко, к телефону, редактор газеты звонит». Когда же я сдавал выпускные экзамены, Шарандак предложил мне,
17-летнему пареньку, штатную должность литературного сотрудника с окладом 625 рублей в месяц плюс гонорар. Конечно, я с радостью согласился. Для сравнения: моя мама, работая уборщицей в школе, получала ежемесячно 300 рублей… Через несколько недель Шарандак позвал меня во двор редакции и, открыв дверь гаража, в котором стоял покрытый пылью мотоцикл «ИЖ-49», сказал: «Вот твой транспорт. Ты ездишь на мотоцикле?» — «Не доводилось, только на велосипеде», — отвечаю. «Вот и хорошо. На мотоцикле еще легче: педали не нужно крутить», — говорит он.
В 19 лет я задумался о высшем образовании и в 1960 году поступил на заочное отделение факультета журналистики Киевского университета имени Тараса Шевченко. Учился и продолжал работать в «районке», а вскоре стал секретарем комитета комсомола Снигиревского территориального сельскохозяйственного производственного управления. Однажды довелось выполнять очень ответственное задание партии: в саду совхоза имени Шевченко, где готовились хлебом-солью встретить первого секретаря ЦК КПСС Никиту Хрущева, мы с комсомольцами нитками(!) привязывали к деревьям яблоки. Местному партийному руководству показалось, что плодов на яблонях как-то негусто. Никита Сергеевич тогда прилетел из Крыма в Николаев, а из Николаева в Херсон ехал машиной. Правда, возле нас кортеж не остановился, Хрущев только помахал нам рукой из автомобиля…
После окончания университета меня пригласили в Николаев — на должность заведующего отделом областной молодежной газеты, а после я стал ее редактором.
- И затем пошли, как говорится, по партийной линии?
— В 1969 году меня отправили на учебу в ВПШ — высшую партийную школу. Жена с моей мамой и десятимесячной дочкой Светой остались в Николаеве, а семилетнего сына Игоря я забрал с собой и устроил его в специализированную школу-интернат, поскольку у него были серьезные проблемы со здоровьем после перенесенной в раннем детстве тяжелой болезни. По воскресеньям я забирал Игоря из интерната, и мы вместе гуляли по Киеву. Что же касается учебы в ВПШ, то ничем особенным она мне не запомнилась. Разве что курьезной историей, когда преподавателю однажды на лекции вместо стакана чая коньяк подсунули. «Сколько работаю, впервые подали настоящий чай», — сказал профессор, опустошив стакан…
«Почитав в «спецхране» произведения запрещенных писателей, я понял, что не все, чему нас учили, соответствует действительности»
— Позже, — вспоминает Виталий Афанасьевич, — была московская Академия общественных наук при ЦК КПСС и защита кандидатской диссертации на тему «Человек и природа в современной советской прозе: социальные, этические и эстетические аспекты». Мой научный руководитель, львовянин Михаил Пархоменко, работу оценил позитивно, но сказал: «Не пройдет!» Дело в том, что в диссертации не оказалось ни одной цитаты Брежнева, а нужно было как минимум три, чтобы избежать неприятностей. Я вставил. Защита прошла успешно, спецсовет даже рекомендовал мою работу к изданию, чего удавалось достичь далеко не каждому.
Но больше всего я ценил в академии возможность бывать в «спецхране», где содержалась закрытая для широкого читателя литература. Правда, конспектировать документы там не разрешали. Я читал стенограммы партийных съездов и пленумов, заседаний Совнаркома 1920-1930 годов, изучал произведения запрещенных писателей и выступления уничтоженных политических деятелей. В результате понял, что не все, чему нас учили, соответствует действительности. А по окончании академии в
1979 году меня пригласили на должность ответственного секретаря в журнал «Коммунист Украины». Но предупредили, что переезд в Киев возможен лишь с согласия Николаевского обкома партии: по существовавшему тогда правилу выпускники академии должны были вернуться в ту область, откуда приехали.
- Справедливо: Николаевщина вас растила, кормила, обучала…
— Да, партия поддерживала права обкомов готовить себе кадры из местных. В то время первым секретарем Николаевского обкома был Владимир Александрович Васляев — руководитель нового типа, демократичный и либеральный. Но я все равно думал, что он меня не отпустит. А ведь тяга к Киеву у меня была в крови: в этом городе я родился, под ним погиб мой отец, уехать же в 1947-м мы были вынуждены из-за голода… Все это и сказал первому секретарю, да еще добавил: «Хочу восстановить историческую справедливость».
«Ты думаешь, у нас для тебя работы нет? — сказал Владимир Александрович. — Жалко отпускать, но силой держать тебя не буду — поезжай, восстанавливай историческую справедливость». У меня как будто крылья выросли! Я от души его поблагодарил и, кажется, слишком поспешно вышел из кабинета. Вот так с легкой руки Васляева я переехал вместе с семьей жить и трудиться в Киев.
Уже работая в аппарате ЦК, я узнал, что Васляев попал в столичную больницу «Феофания». Позвонил ему. «Доволен, что восстановил справедливость? — узнал он мой голос по телефону. — Проведывать не надо. Я уже в таком состоянии, когда нечего меня и проведывать». Через несколько дней Владимира Александровича не стало…
2200Читайте нас в Facebook
