«Я снова влюблена. И опять хочу замуж!»
— Лариса Разводовская пожаловалась нам на порядки в доме престарелых в Каховке Херсонской области, где она обитает больше двух десятков лет, — объяснила мне журналистка одного из украинских телеканалов. — Но после выхода в эфир сюжета прессу и телевидение вообще перестали пускать в гериатрический пансионат. Хотя выйти и встретиться с вами, думаю, она сможет. Объект все-таки не режимный…
В этот пансионат Лариса попала 22 года назад — ей тогда исполнилось 18 лет.
«Каждое утро уговаривала себя: «Сегодня я не повешусь, не выброшусь из окна, не утоплюсь»
— Из-за врожденного полиартрита я росла в специализированном детдоме,- вспоминает Лариса Разводовская. — Ручки и ножки покрученные, а потом мне и вовсе отрезали нижние конечности «по самое нельзя». Но рядом были такие же дети-инвалиды, так что никакой ущербности не испытывала. В куклы играть не любила, зато в самодеятельном театре участвовала в разных сценках. Со старшими в шахматы резалась, хвостиком на стадион за ними ковыляла. «Куда лезешь, малявка?» — смеялись ребята, но именно они и научили меня гонкам на колясках, троеборью, я и сейчас отлично играю в волейбол.
Лариса гордо демонстрирует грамоты победителя и призера «Таврийских игр» среди инвалидов по отдельным видам спорта — медалей и кубков у нее в самом деле много.
— Но пришло время «в большую жизнь» отправляться, и все оборвалось, — моментально грустнеет женщина. — Мне выдали аттестат зрелости и… путевку в Каховский дом престарелых, поселили в комнате с тремя старушками, самой младшей из которых стукнуло 84 года. Один только запах там вызывал во мне отвращение к жизни. Каждое утро просыпалась и, не вылезая из-под одеяла, уговаривала себя: «Сегодня я не повешусь, не выброшусь из окна, не утоплюсь».
Моим убежищем стал городской кинотеатр. Пять раз подряд, бывало, смотрю один и тот же фильм, лишь бы в свою комнату не возвращаться. Каждую неделю там кто-то умирал, и мысли жильцов крутились вокруг одного: кто следующий? Мои старушки ужинали в семь вечера, выключали свет и ложились спать. Всякие попытки отсрочить «отбой» пресекались: на меня писали жалобы, обзывали шлендрой, время от времени требовали, чтобы меня… осмотрел гинеколог. А я в 18 лет даже ни с кем еще не целовалась!
При мысли, что такое существование будет завтра, послезавтра, послепослезавтра, меня охватывал дикий ужас! Поклялась себе изменить жизнь, а перво-наперво это означало расстаться с комнатушкой, где не живут, а доживают. «Ишь, неуживчивая», — хмурилось начальство, переводя меня из комнаты в комнату, но лица соседок менялись, а тоска и мрак оставались.
Из книжек знала, что к жизни всегда возвращает любовь. Но прекрасно понимала: в мою дверь никто никогда не постучит. Наверное, поэтому моим первым романом стал роман по переписке: детдомовский приятель дал адрес своего друга, сидевшего в тюрьме. Он тоже был сиротой, а в тюрьму попал за ограбление ювелирного магазина. «Украду, убью, но ты у меня не будешь голодной», — клялся.
Кому нужна полная калека? Столько здоровых и красивых без пары ходят. Думала — ему. Оказалось, просто некуда из тюрьмы было податься «жениху». Приехал, расписались сразу, нас поселили в отдельную комнату, но наполнить ее радостью не получилось — уже через месяц мой муженек завел себе любовницу. И вновь подступило отчаяние: самое страшное — когда ты никому не нужна.
Ларисе 40 лет, у нее за плечами четыре брака. Начальство дома престарелых смотрит на это так: «В личной жизни полный кавардак». Однако сама Разводовская думает иначе.
— Я снова влюблена, — смеется Лора. — И опять хочу замуж. Дай Бог, ангел-хранитель услышит меня. Понимаю, что создать хорошую семью — все равно что по канату пройти, но другого способа быть кому-то нужной, по-моему, не существует. Это можно найти только в определенном месте, которое называется словом «дом».
От всех своих мужей Лариса хотела одного — ребенка, те не соглашались: «Ты сама как ребенок».
— Мужчине гораздо труднее справиться со своими бедами, чем женщине,- уверена она. — Задача любого мужа проста: вести семейный корабль так, чтобы жизнь его не потопила. Но если ты сам инвалид? Если немощен? Мысль о беспомощности становится тяжелым душевным грузом. Еще утро, а уже стакан водки в руке — таков портрет каждого из моих супругов.
Уговорить завести малыша Лариса смогла только третьего мужа.
* «Если плыть по течению, то можно в ад попасть, а если хочешь в рай — греби», — это девиз Ларисы Разводовской (на фото с дочерью Танечкой)
— Свое счастье я зубами вырвала, верите? — хмурится собеседница. — Не успела забеременеть, как весь мир против нас ополчился. Руководство пансионата заявило, что детишек в доме престарелых не может быть по определению, меня просто вышвырнут на улицу. Врачи убеждали: выносить малыша не получится, умру. На восьмом месяце беременности пришлось ехать в Киев, и столичные специалисты подтвердили, что смогу быть мамой. Танечка родилась в Херсонской областной больнице. Меня до последнего третировали, что не пустят обратно. Потом разрешили вернуться в свою комнату, но не позволяли прописывать ребенка.
— Лариса — удивительный человек, — уверяет меня жительница Херсона Светлана Жупник, родственница Разводовской. — Вы бы видели ее комнатушку! Хозяйка с ногами и здоровыми руками позавидует такой чистоте и порядку. Я, как и все, конечно, боялась, что Лора не сможет пеленать дочку, полноценно за дитем ухаживать, но у нее сразу все получилось. Но в корпусе стариков началось недовольство: ребенок плачет, мешает жить! Над родителями маленькой Танюши постоянно висела угроза выселения. Не понимаю, как Лора все это выдержала.
— Было ради чего терпеть! — объясняет Лариса. — Я замирала от счастья, купая дочурку.
Когда Танюшке исполнилось четыре годика, умер папа девочки. Сгорел от водки.
— Что такое гериатрический пансионат? — продолжает Лариса. — Ты получаешь всего 25 процентов своей пенсии, еще 25 процентов сиротских на ребенка, а остальное — в общий котел, зато вроде ты находишься на полном обеспечении. Мой ребенок не смог есть то, чем нас там кормят. Приготовить еду самой тоже нельзя — разрешается только разогреть, таковы правила внутреннего распорядка. Пробуешь нарушить очередное «нельзя» — скандал. Хотя дочка поставлена на довольствие, одежды для нее не выделяли ни разу. Что же, пусть голой ходит?
Впрочем, молодая мамочка ни на кого особо не надеялась. Руки, говорит, хоть и покрученные, но есть. «Таня не станет нуждаться ни в чем — все, чего лишилась я в детстве, у нее будет», — эту-то программу Лариса и начала воплощать в жизнь.
«Руководство рынка разрешает Разводовской на вверенной ему территории… собирать милостыню»
— Вскоре у меня появился свой бизнес, — улыбается Разводовская. — Оставив девочку под присмотром кого-нибудь из соседок, каждый день отправляюсь работать. Няньке приходится платить, но нам хватает и на это.
На вопрос, что ж за бизнес такой, Лариса отвечать не торопится. После долгой паузы уточняет: «Я «держу» центральный рынок в Херсоне». Такое грозное определение означает лишь то, что руководство рынка разрешает Разводовской на вверенной ему территории… собирать милостыню. «Тогда как других попрошаек гоняют», — гордо подчеркивает «предпринимательница».
— Ее там просто знают, — уточняет Светлана Жупник. — Сейчас как? Побираются в основном «артисты», работающие на хозяина, а Лора ведь для себя просит. Я не оговорилась, назвав это работой. И в дождь, и в снег, в жару и стужу симпатичную женщину без ног можно увидеть среди торговых рядов. Кризис, конечно, сказался и здесь, но маме с дочкой удается держаться на плаву — каждый день «бизнесвумен» возвращается в Каховку не с пустым кошельком. Кроме еды, везет игрушки, книжки. Лорочка доцю балует, закармливает, зацеловывает. Стоит дочурке заикнуться: «Мам, я хочу…», как желание тут же исполняется.
Строптивый характер Разводовской часто приводит к конфликтам. Хотя Танечке уже девять лет, ее маме нет-нет и приходится слышать: «Мы заберем у тебя девочку».
— Мотивируют тем, что часто уезжаю, — возмущается Лариса. — Но жить-то надо! Да и без присмотра никогда ребенка не оставляю. Есть у меня подружки — хоть и лежачие, но сказку рассказать ребенку в состоянии. Таня, впрочем, и сама умеет себя занять, она школьница, заканчивает третий класс. Правда, из-за специфики моей работы педагоги приходят к нам на дом заниматься. Частенько, возвращаясь вечером, слышу, что была комиссия и опять решала, как лишить Разводовскую материнства. Только через мой труп! За дочку я не знаю, что сделать могу!
Теперь вот выдвинули запрет на работу: если и дальше стану ездить милостыню собирать, последуют оргвыводы. Но интернат — это же не тюрьма, это мой дом! Нас хоть чуть-чуть лучше накорми, кто куда поедет? Без подработки придется бедствовать, не могу этого допустить. Красивой одежды у Танюши море и игрушек столько, что хоть магазин открывай. Мы умеем, потратив гривню, устроить праздник на миллион. Таня мне теперь помощница даже в бизнесе: приеду, она все заработанные за день деньги на кучки разложит, посчитает. Молодец!
А вот что касается дома, то эта тема для Тани с мамой очень болезненная. Год назад они чуть не получили маленькую квартиру в Каховке.
— Шла предвыборная президентская кампания, — рассказывает Лариса. — Тогдашний губернатор, узнав, что ребенок растет в доме престарелых, возмутился: как так? Общение с инвалидами, стариками наносит вред психике девочки! Пообещал за средства области купить нам жилье. Его тут же нашли в строящемся доме, и мэр Каховки на руках меня внес в уютную квартирку на первом этаже — показывал, где что, объяснял, когда сможем въехать. Фотокамеры снимали, щелкали фотоаппараты, назавтра все это опубликовали газеты. Но выборы закончились, и мне от того же мэра пришел ответ: в списках льготников на получение отдельного жилья ваш номер 40, а город практически ничего не строит, отсутствует финансирование.
Мама с дочкой привыкли к интернату, но, как утверждает Разводовская, к такому лучше не привыкать.
— Подопечные здесь сильно пьют и так разговаривают, что будь мы в общественном месте, кто-нибудь обязательно вызвал бы милицию, — жалуется Лариса. — Кроме того, я ведь больной человек — проблемы с сосудами, почками, да просто со всем! Кто знает, сколько осталось? А без меня Танечка ничего не добьется. Это я стальная, а она мягкая, потому что выросла в любви. И может застрять на всю жизнь рядом со стариками. Такой судьбы я даже врагу не пожелаю.
«Еще обо мне услышите. Я всего-всего добьюсь!»
— А вы что-нибудь знаете о своих родителях? — интересуюсь у Разводовской.
— Знаю, — признается женщина. — Когда уже была в детдоме, классе в седьмом училась, воспитатели написали письмо моему дедушке, который жил в селе под Николаевом. Дед приехал и забрал меня на каникулы. У них с бабушкой большой дом, дед ездил на лошадях. Тогда узнала, что мою маму конь сильно в детстве ударил копытом, она потеряла рассудок. К бабушке и дедушке я ездила до 1986 года. В последний раз, провожая меня, дед собрал родню, накрыли стол, и при всех было объявлено, что дом и землю старики перепишут на меня.
Лучше бы он этого не говорил. Мама, которая очень ревниво ко мне относилась и не любила, тоже слышала этот «заповит» и буквально через месяц после моего отъезда натопила печь, специально закрыла вьюшку, и дедушка с бабушкой угорели. Все движимое и недвижимое имущество оформили на нее, но аферисты моментально обманули бедолагу, наследство забрали, и где она сейчас, понятия не имею. Своих детских сельских воспоминаний я даже боюсь — это такая боль!
Разводовская несколько раз пыталась покончить с интернатовской жизнью, уезжала из Каховки, но всякий раз возвращалась.
— Почему? — задумчиво переспрашивает. — Есть у меня дальние родственники, они неплохие, но у всех своя жизнь, а роль приживалы не по мне. Хочется своего угла, собственного счастья.
Еще до Таниного рождения Ларису занесло в Молдову.
— Знакомые пригласили погостить, — вспоминает Разводовская. — А через месяц оказалась в рабстве. Возили меня по всей России, в Москве на хозяев работала, в Петербурге. Переодевали, помню, в военную форму (тогда как раз шла война в Приднестровье), вывозили в людное место и оставляли, а вечером забирали. Знаете, жила вроде в человеческих условиях — селили в гостиницах, еда тоже неплохая: что просила, то и покупали, купать возили в бани на территории военных частей. Но — неволя, и этим все сказано.
Пыталась бежать, пожаловалась однажды милиционеру, а он меня обратно сдал хозяевам. Пару раз присутствовала на казни тех, кто отказывался работать — двух мужчин убили прямо на моих глазах. Убежать удалось случайно: в Питере работала несколько месяцев на оживленной трассе, отравилась выхлопными газами и попала в больницу. Рассказала о беде доктору, он помог уехать в Украину.
…Всякий интернат учит смирению, а Разводовская всю жизнь бунтует. «Если плыть по течению, то можно и в ад попасть, а если хочешь в рай — греби», — эту вроде бы нехитрую ее мудрость и уношу с собой. Стальная слабая женщина, улыбаясь, обещает мне на прощание: «Еще обо мне услышите. Я всего-всего добьюсь!».
1844Читайте нас в Facebook
