«Раньше я не могла выйти на улицу без сопровождения. А после замены хрусталиков все вижу четко»
— Сейчас я задаю всем один и тот же вопрос: почему мне раньше не сделали операцию? — рассказывает 22-летняя жительница Краматорска Донецкой области, студентка биологического факультета Донецкого национального университета Лилия. — Я ведь с рождения плохо видела. У меня была высокая степень астигматизма и миопия. С каждым годом ситуация только ухудшалась. Однако операцию не рекомендовали — врачи считали, что нужно дождаться, пока сформируется организм. Полгода назад у меня развилась еще и катаракта. Во время очередного осмотра мой офтальмолог Николай Шутько сказал: «Настал момент, когда нельзя откладывать вмешательство». Меня направили в столичный Центр микрохирургии глаза, где с перерывом в месяц Юрий Кондратенко провел две операции по замене хрусталика.
— Вы сразу стали хорошо видеть?
— После первой операции около двух недель держался отек, из-за чего зрение сначала не улучшилось: все двоилось, окружающий мир я видела в фиолетовых и голубых тонах. Но в какой-то момент, закрыв непрооперированный глаз, поняла: вижу-то четко! Уже на вторую операцию ехала с большой надеждой. Вот после нее сразу стала видеть отлично. Вы не представляете, как я удивлялась и спрашивала: «Мама, неужели вы всю жизнь видите мир так хорошо?» Я же чувствовала себя слепым котенком, ведь даже на улицу не выходила без сопровождения — рядом всегда были или родные, или подруги, которые подсказывали, куда идти, где ступени… Сейчас, когда они по привычке ведут себя так же, я радостно их одергиваю: «Прекратите, я уже вижу!» Как приятно это произносить!
*После замены хрусталиков зрение Лили контролируют раз в неделю. Вскоре девушке гораздо реже нужно будет показываться специалистам (фото Сергея Тушинского, «ФАКТЫ»)
— В этом году мы отмечаем 25-летие существования нашей клиники, — говорит главный врач Центра микрохирургии глаза, главный офтальмолог Минздрава Украины профессор Сергей Рыков. — За это время наши специалисты с помощью операций вернули зрение более чем полумиллиону пациентов, а проконсультировали — более трех миллионов. Ежегодно проводим около 15 тысяч вмешательств, хотя был год, когда сделали их 20 тысяч. Но, без преувеличения, возможности клиники — выполнять 30 тысяч операций в год. Это при условии бюджетного финансирования.
На сегодняшний день в нашем арсенале есть фемтосекундный лазер — самый современный аппарат, помогающий хирургу заменить хрусталик. Робот, управляемый компьютером, выполняет технически наиболее сложную часть вмешательства: разрезы роговицы, удаление капсулы и измельчение хрусталика. После этого хирург вживляет хрусталик. Первый этап операции делает компьютер: высокоточно, до микрона рассчитывает толщину роговицы, хрусталика, глубину передней камеры. Это позволяет избежать осложнений. В ходе международной конференции, которую мы организовали и провели несколько дней назад, все участники прямо в зале по мониторам наблюдали за операцией с применением этого лазера. После нее пациент тоже сразу начал видеть.
«Зимой очень неудобно носить очки: заходишь в помещение с улицы — и они тут же запотевают»
— Меня всегда очень раздражало, что я плохо вижу, — рассказывает Лилия. — В училище и университете хотя и сидела на первой парте, все равно не могла рассмотреть, что пишут на доске. Конспектировала, уткнувшись носом в тетрадь. Так же и книги читала. Конечно, я носила очки с очень толстыми — аж минус восемь — стеклами. Но зимой их носить неудобно: заходишь в помещение с улицы — и они запотевают. К контактным линзам же долго не могла привыкнуть — у меня был панический страх. Научилась, конечно, их надевать и снимать, но это всегда была мучительная процедура. Несколько лет мое зрение не ухудшалось, а затем стало стремительно снижаться — за год падало на две единицы.
*"С перерывом в месяц мне заменили хрусталики обоих глаз, — говорит Лилия. — Сейчас моя жизнь стала намного ярче" (фото Сергея Тушинского, «ФАКТЫ»)
— Не боялись соглашаться на операцию?
— Переживала, конечно. Опасалась, что улучшение может и не произойти. Теперь просто счастлива! Мне всегда казалось, что живу в сером городе, на который часто опускается туман. Но оказывается, что в Краматорске много ярких красок, причем я рассмотрела это в ноябре. Представляю, что будет весной. Это счастье — видеть все четко, по-настоящему.
— Врачи вас в чем-то ограничили после операции?
— Я люблю фитнес, но специалисты сказали, что в течение трех месяцев нельзя слишком усердствовать в зале, выполнять упражнения, когда приходится сильно наклоняться. Также запрещено носить тяжести. Однако все это временные ограничения. Главное — я теперь вижу так, как никогда раньше.
— Как часто вам нужно бывать у специалистов?
— Пока зрение проверяют каждую неделю, но вскоре реже буду ходить к офтальмологам. Мне объяснили, что катаракта у молодых людей нередко возвращается, однако закономерностей нет. Важно наблюдаться и вовремя принимать меры, если процесс снова запускается.
У врачей Центра микрохирургии глаза огромный опыт лечения катаракты, глаукомы и миопии, что позволяет эффективно помогать больным. Кроме того, специалисты постоянно совершенствуют методики и внедряют новые.
— В последнее время мы совершенствуем операции по поводу отслойки сетчатки, — говорит Сергей Рыков. — Уже три года работаем настолько деликатными инструментами и с помощью такого высокоточного оборудования, что теперь можем оперировать на святая святых глаза — том месте, куда попадает солнечный луч и фокусируется изображение. Раньше не могли этого делать — возникали слишком серьезные осложнения.
«Две тысячи человек ежегодно нуждаются в пересадке роговицы»
— Вы были тем человеком, который первым вошел в здание Центра микрохирургии глаза. Что оказалось самым сложным для вас как для главного врача новой клиники?
— Оборудовать больницу, — продолжает Сергей Рыков. — Ведь кадры уже подготовил прекрасный хирург Николай Маркович Сергиенко. Эти 15—20 специалистов готовы были возглавить разные отделения. Проблема заключалась в оборудовании. В то время в Киеве проходила международная выставка, на которой мы договорились с производителями, что они оставят нам свою аппаратуру. В наш центр приходили пациенты, но полноценно он начал работать через год после открытия. Уже тогда мы владели самыми современными хирургическими методами лечения катаракты, глаукомы, близорукости, косоглазия.
*Сергей Рыков все 25 лет является бессменным главным врачом столичного Центра микрохирургии глаза. «Как только появляется новая технология, мы тут же вызываем больного, которому раньше не могли помочь, — рассказывает профессор. — Даже безнадежным пациентам я говорю: «Медицина не стоит на месте, и уже завтра может произойти так, что ваше зрение будет спасено» (фото Сергея Даценко, «ФАКТЫ»)
— В данный момент существуют операции, которые ваши врачи не выполняют?
— Мы не делаем только пересадку роговицы. Однако это не связано ни с умением врачей, ни с отсутствием аппаратуры. Могли бы проводить трансплантации, но из-за несовершенного законодательства не имеем права брать донорские ткани, и по этой причине ежегодно слепнут две тысячи пациентов! Человек, у которого зрение более 20 процентов, уже не считается инвалидом. А мы можем пообещать, что после трансплантации пациенты будут видеть гораздо лучше. Еще пять лет назад наши специалисты проводили по 500 пересадок роговицы в год, и результаты были очень хорошими.
Кстати, эта технология разработана и предложена нашим учителем Владимиром Филатовым. Он придумал, как консервировать роговицу: ее нельзя замораживать, в течение суток она может находиться в специальной влажной среде и после пересадки приживается в 80 процентах случаев! К сожалению, у нас люди не готовы к тому, чтобы, согласно существующим сейчас правилам, давать разрешение на забор органов и тканей у погибшего родственника. Хотя во многих странах такое делают. Нам, видимо, нужно изменить закон таким образом, чтобы каждый при жизни сам решал, станет ли донором сердца, почек, роговицы в случае своей смерти. Однажды во время прямого эфира на одной из телепередач позвонили восемь зрителей, и шестеро из них, услышав мои ответы, разъяснения, сказали, что готовы после своей гибели отдать роговицу для пересадки.
Несмотря на то что в нашем арсенале практически все есть, хотелось бы иметь больше диагностического оборудования для исследования тонких структур глаза. Но для этого необходима государственная программа, поддержка на уровне правительства.
— Прямо в здании вашей клиники расположен Храм святого Пантелеймона. Как возникла идея его создания?
— Буквально в первый день работы центра понял, что в холле можно расположить домовую церковь. Вы же знаете, при каждой больнице всегда строили храм, в котором пациент исповедовался перед операцией, где родные, молясь, ожидали врачей из операционной. Более того, Владимир Петрович Филатов был верующим человеком, прихожанином церкви Адриана и Натальи на Французском бульваре в Одессе. И в его мемориальном кабинете до сих пор висит икона Пантелеймона Целителя и лампада, которую он всегда зажигал перед началом операции. Поэтому сомнений не было в том, чтобы делать церковь святого Пантелеймона.
— Ваша профессия благодатна тем, что большинству пациентов удается вернуть зрение. Но бывают и другие ситуации, когда человеку невозможно помочь…
— Помню практически каждого такого больного! И как только мы осваиваем новую технологию, тут же вызываем пациента, которому можем помочь. Каждому больному я говорю: «У вас все равно есть надежда! Медицина не стоит на месте. Ученые постоянно придумывают что-то новое». Особенно это касается пациентов, которым еще нет сорока.
— В вашем центре всегда много людей…
— И в этом большая заслуга средств массовой информации. Именно из газет люди узнают, на какие симптомы нужно обратить внимание, что должно насторожить. Конечно, желание каждого долго работать и хорошо видеть заставляет следить за своим зрением. А мы со своей стороны можем теперь выявлять болезнь на самой ранней стадии. Компьютерные технологии сейчас «видят», если у человека пострадало даже 15 процентов зрительных волокон, хотя раньше мы определяли это лишь в том случае, когда не работало 50 процентов — то есть человек фактически слеп… Теперь же с помощью капель можем отдалить операцию на семь—десять лет и с уверенностью сказать, что такой пациент никогда не ослепнет. Мы просто этого не позволим.
8597Читайте нас в Facebook
