Александр Пшинка: «Понимая, что не выдерживаю пыток, я выпрыгнул из окна райотдела милиции»
Когда киевлянин Александр Пшинка уезжал на пару дней в гости к другу, в квартире оставались его пожилые родители и жена. Рассказывая сыну о планах на ближайшие дни, пенсионеры сказали, что будут дома. Но на следующий день они куда-то ушли и… пропали. Их телефоны не отвечали. Даже через несколько дней родители не объявились, и Александр позвонил в милицию.
«То, что ты убил своих родителей, уже доказано. Теперь должен признаться еще в одном убийстве»
Тела родителей Александра Пшинки нашли через месяц. Их обнаружили в озере возле Оболонского райотдела милиции.
— Чтобы понять, что их жестоко убили, достаточно было взглянуть на изрезанные ножом трупы, — вспоминает Александр. — За месяц, пока искали родителей, я чуть с ума не сошел. Обзвонил все киевские больницы и морги, чуть ли не каждый день приходил в райотдел милиции, чтобы убедиться, что маму с папой действительно ищут. После двух недель безуспешных поисков мне сказали, что вряд ли родители еще живы. Но я продолжал надеяться. И тут звонок из милиции: «Приходите на опознание». Тогда на опознание приехало все районное милицейское начальство, был даже прокурор района. О том, что в озере найдены два изувеченных трупа, сообщили многие центральные СМИ. Меня спросили, кто это мог сделать. Я честно ответил, что не знаю. «Иди и думай», — грубо толкнул меня в спину один из милиционеров.
После этого меня отвезли в райотдел милиции, где заявили: «Пока ты тут думаешь, мы уже все выяснили. Убийца — твоя гражданская жена Елена. Когда ты уехал, она осталась в квартире вместе с родителями и убила их». «Что за бред? — возмутился я. — Знаю Лену десять лет, она не могла этого сделать!» «Не в одиночку, конечно, — добавил милиционер. — Ей кто-то помогал. Ты должен подумать и сказать, кто это». Оказалось, Лену к тому времени уже задержали.
Следующие несколько недель я приходил в райотдел, как на работу. Меня почти каждый день вызывали на допрос. Я продолжал настаивать, что ничего не знаю. «Хорошо, — в конце концов согласились милиционеры. — Мы проведем у тебя дома обыск». Я ничего не имел против. И очень удивился, когда в моей квартире в шкафу милиционеры обнаружили патроны.
У меня было официально зарегистрированное охотничье ружье. Но найденные патроны были совсем другими. Я сказал, что они не мои. «Будем разбираться», — ответили милиционеры. И через несколько дней опять позвали в райотдел. Не успел я туда зайти, как меня повезли в суд, сказав, что будут избирать меру пресечения за хранение патронов. Меня арестовали на десять суток. Потом повезли в Шевченковский райотдел. В кабинет зашли несколько полковников и сам начальник райотдела. Я сказал, что патроны не мои. «О патронах можешь забыть, — сказал один из милиционеров. — Ты отсюда больше никогда не выйдешь. У тебя один выход — взять на себя еще несколько преступлений. Мы скажем, каких именно». В этот момент в кабинет зашел еще один милиционер. Он не стал меня допрашивать. Только подошел, пристально посмотрел и сказал: «Завтра ты нам все расскажешь. Готовься».
Пытки начались в тот же день. Четверо милиционеров начали меня избивать прямо в кабинете. «То, что ты убил своих родителей, уже доказано, — сказали они. — Теперь должен признаться еще в одном убийстве». Милиционер показал мне фотографию окровавленного трупа: «Этого нашли возле Киностудии имени Довженко. Ты убил его так же, как своих родителей. И сейчас напишешь об этом в явке с повинной». «Я не убивал родителей. У вас нет доказательств», — попытался оправдаться. Тут же посыпались удары. Меня били очень долго. Когда терял сознание, откачивали нашатырем и продолжали избивать. Я понимал, что меня могут убить. Но точно так же понимал, что, если сейчас подпишу явку с повинной, больше никому ничего не докажу.
В какой-то момент меня, всего избитого, завели в кабинет начальника райотдела. Он начал говорить: «Если не хочешь, чтобы было хуже, должен прямо сейчас во всем признаться. Все равно же посадим. И ты прекрасно это знаешь». Перед глазами все плыло. Я перевел взгляд на окно. «Если сейчас отсюда выпрыгну — разобьюсь, и все мои мучения закончатся, — подумал я. — А если не умру, то хотя бы попаду в больницу. Это все равно лучше, чем оставаться в райотделе». Я вскочил, подбежал к окну и… прыгнул вниз.
«Меня избивали с шести часов вечера до шести утра. В начале седьмого милиционеры признались, что… устали»
— Я выпрыгнул из окна второго этажа, — продолжает Александр Пшинка. — Падая, зацепился за ель, которая и смягчила удар. При падении я даже не потерял сознание. Но не успел встать, как меня окружили сотрудники милиции. На «скорой» повезли в Киевскую больницу скорой помощи. Там зафиксировали побои (их было очень много, большинство я получил еще в райотделе) и разрешили милиционерам забрать меня обратно. Пока шло обследование, хотел рассказать обо всем врачам. Но понял, что это бесполезно: медики смотрели на меня с отвращением — были уверены, что перед ними жестокий убийца.
Когда меня привели в райотдел, кабинет уже был подготовлен для пыток. Сковав руки наручниками, милиционеры просунули между ними палку и прицепили ее между двумя столами. Эту пытку в милиции называют лом. Потом меня, висящего на этой палке, начали бить. Первым делом перебили сухожилия. Затем стали колотить по спине, по почкам, по голове… Я выл от боли, казалось, сердце не выдержит и разорвется. В кабинете висели часы, поэтому я мог следить за временем. Меня избивали с шести часов вечера до шести утра. Только в начале седьмого милиционеры признались, что… устали. «Сейчас придет вторая смена, — предупредили они. — Так что не расслабляйся». Я решил, что лучше уж тюрьма, чем такая мучительная смерть, и сказал, что готов во всем признаться.
Но милиционеры вошли в раж. «С родителями понятно, — сказали они. — Рассказывай об убийстве мужчины на Довженко. Как его звали?» Я ответил: «Не знаю. Скажите, как надо — так и напишу в своей явке». «Врешь, собака! — закричали милиционеры. — Ты знаешь, как его зовут. Говори имя!» «Юра», — наугад произнес я. «Врешь!» — возмущались они. «Дима», — предположил я и опять не угадал. Назвал несколько десятков имен, но ни одно из них не оказалось правильным. За каждый неправильный ответ получал несколько ударов по голове. Для милиционеров это была игра…
Немного отдышавшись, я спросил, что с моей женой, которую тоже задержали. «С ней работают, — ухмыльнулся один. — Пока, правда, не призналась. Поэтому, как и ты, хорошо там взлетает».
Когда мне дали ручку и бумагу, перебитые пальцы не слушались. Сказали взять ручку зубами. В материалах дела до сих пор есть эта бумага, исписанная совершенно неразборчивым почерком. С ручкой в зубах я переписывал ее несколько раз.
Позже, в суде, выяснилось, что явка с повинной — это единственное и основное доказательство вины Александра Пшинки в убийстве. Больше ничего не нашли — ни улик, ни отпечатков пальцев, не было и свидетельских показаний.
— Текст моей явки с повинной милиционеры сочиняли на ходу, — вспоминает Александр. — О трупе возле Киностудии имени Довженко, которого на меня тоже хотели «навесить», потом забыли. Решили обвинить только в убийстве родителей. Самым абсурдным было то, что местом убийства папы с мамой милиционеры назвали… нашу квартиру. Якобы я, жена Лена и еще один человек (в материалах дела его назвали «неустановленным лицом» и придумали для большей достоверности — по словам милиционеров, то, что мы с хрупкой Леной вдвоем совершили такое преступление, выглядело немного неправдоподобно) прямо в квартире зарезали моих родителей.
Милиционеры тем временем вспомнили, что еще не придумали мотив. Зачем мне понадобилось убивать родителей? «Напишем, что ты проиграл в казино большую сумму и, чтобы рассчитаться с долгами, хочешь продать их квартиру», — предложил один из сотрудников райотдела. Так и написали. Когда явка была подписана, меня отправили в СИЗО.
«Нам просто повезло. Попались судьи, которые действительно хотели разобраться в деле»
— Оказавшись в камере на тридцать человек, мне стало легче, — признается Александр. — Даже там было спокойнее, чем в райотделе. Меня хотя бы не били и наконец-то накормили. До этого я не ел 15 суток — мне давали только крепкий кофе и сигареты.
За первые полтора года я поменял порядка сорока камер. Это еще одна пытка: все время бросать заключенного в новую обстановку. Но сокамерники мне верили, и это спасало. Тогда я понял, что 60 процентов сидящих в Лукьяновском СИЗО людей — это или те, у кого отобрали бизнес (а с ними расправились, «навесив» преступление), или те, которые, по их же собственному признанию, «попали ментам под горячую руку». То есть стали случайными людьми, за счет которых правоохранители решили повысить раскрываемость. Например, одним из моих сокамерников был 86-летний старик. Его посадили только за то, что он был последним, кто видел живым своего соседа, которого вскоре убили. Несмотря на отсутствие каких-либо доказательств, старого человека посадили за решетку. Через два года его все же отпустили, но пенсионер за это время тронулся умом.
На очной ставке я впервые увидел свою жену. На ней не было лица. Бледная, с выбитым зубом… Лена, как и я, подписала явку с повинной. Помочь нам было некому. Мне даже никто не приносил передачи. Предложили государственного адвоката. Но после того, как он посоветовал мне никуда не жаловаться и признать свою вину, я отказался от его услуг. Не знал, куда обращаться за помощью. Понимал, что прокуратура и милиция — это фактически одно целое.
Через год начались суды. В СИЗО я чуть ли не наизусть выучил Уголовно-процессуальный кодекс и сам стал для себя адвокатом. Даже помогал сокамерникам писать жалобы. Коллегия судей внимательно меня слушала, но я все равно уже ни на что не надеялся. А однажды на суде ко мне подошла женщина лет шестидесяти и сочувственно сказала: «Держитесь. У вас все будет хорошо». Потом мне сообщили, что это была экстрасенс.
В суде прокурор просил для Александра Пшинки и его супруги пожизненное заключение. Между тем Апелляционный суд Киева, в котором слушалось дело, пришел к выводу, что следствие было проведено с грубейшими нарушениями и вина подсудимых в инкриминируемых им преступлениях не доказана.
«Доказательства по обвинению сфальсифицированы органами досудебного следствия, — сказано в приговоре. — Запрещается добиваться показания обвиняемого путем насилия, угроз и других незаконных методов. Органы досудебного следствия не предприняли всех необходимых мероприятий для полного, всестороннего и объективного исследования обстоятельств уголовного дела, поэтому досудебное следствие не может быть признано правильным и полным. Выводы следствия не мотивированы и не подтверждены доказательствами. Очевидцы не установлены и не допрошены, орудия убийства не найдены».
Не убедил судей и прописанный следователем мотив преступления. «Даже в случае смерти родителей Александр Пшинка не смог бы завладеть их квартирой, поскольку есть еще другие совладельцы и наследники», — сказано в решении суда. Коллегия судей отправила дело на дополнительное расследование.
— Конечно, это дало мне надежду, — вспоминает Александр. — Хотя после случившегося на объективность судей особо не надеялся. Пытался смириться с мыслью, что долгие годы проведу в тюрьме. К тому времени у меня, кстати, наконец появился хороший адвокат. Он начал писать жалобы в разные инстанции. И однажды ко мне в СИЗО пришел милиционер: «Собирайся. Ты свободен». Я подумал, что ослышался (в глазах мужчины заблестели слезы. — Авт.). После почти четырех лет заключения не ожидал уже услышать такое.
В тот же день отпустили и жену Александра Елену. После того как Апелляционный суд Киева отправил дело на доследование, следственное управление киевского милицейского главка… сняло с Елены и Александра все обвинения. В постановлении о закрытии в отношении них уголовного дела говорится: «Доказательств, которые бы непосредственно указывали на причастность обвиняемых к преступлениям, не было найдено. Обвинение не может основываться на предположениях следователя».
— Нам с Леной просто повезло, — считает Александр. — Нам попались судьи, которые действительно хотели разобраться в деле. По словам юристов, наш случай фактически беспрецедентный — правоохранители сами признали свою ошибку и закрыли дело. Эта ошибка стоила нам с женой здоровья и нескольких лет жизни. Оба вышли из СИЗО с букетом болезней. У жены, ко всему прочему, сильно пострадала психика. Она до сих пор ни с кем не хочет общаться. Сейчас продолжаем писать жалобы — чтобы пытавших нас милиционеров привлекли к ответственности, а меня признали потерпевшим и вернули изъятые вещи — машину, документы. И нашли настоящих убийц. Боюсь, что меня опять могут подставить — например, подбросить оружие или наркотики. Но мы все равно надеемся наказать виновных. Хотя бы для того, чтобы такое больше не повторилось.
Фото автора
5620Читайте нас в Facebook
