Нацгвардеец Павел Скшетуский: «Прикомандированный к нам полковник стоял на Майдане с другой стороны. Теперь у нас общий враг»
Еще недавно он занимался исторической реконструкцией и веб-дизайном, трюками с огнем и стрельбой из лука. Мог спокойно продолжать вести свой бизнес в Луцке, но предпочел спасать раненых на Майдане, куда приехал 12 ноября 2013 года. С неоконченным медицинским образованием и шестилетним опытом работы в российском МЧС Павел стал штатным полевым хирургом во второй сотне Самообороны. Таких специалистов, работающих в самой гуще событий, было только двое — медики Майдана за периметр баррикад не выходили, а в волонтеры шли в основном девушки без медицинского образования. Павел видел первые смерти на Майдане: Сергея Нигояна с вырванным пулей куском тела спасти было уже невозможно, а за жизнь Михаила Жизневского они еще пытались бороться. Удалось даже выпросить дефибриллятор у «скорой», стоявшей поодаль боевых действий, однако тот, как оказалось, уже четыре месяца был неисправным, и «запустить» сердце Михаила не удалось.
Следуя правилу «медики не воюют», Павел, по его словам, «даже малюсенького камешка не кинул» в сторону противника. Хотя после всего увиденного соблазн взять в руки оружие был большой. Особенно после того, как самих медиков начали избивать и брать в плен. А утром 20 февраля Павла ранили, но, обколовшись обезболивающими, к ночи он опять был в строю. И хотя после смены власти в стране мог с чувством выполненного долга вернуться домой и продолжить мирную жизнь, сейчас он опять на войне — в составе первого батальона Национальной гвардии.
*"Ночью вообще не спим. Днем тоже отдохнуть много не удается, но все-таки не так хочется спать" (фото со страницы Павла Скшетуского «ВКонтакте»)
— Когда узнал, что из числа ветеранов Майдана будут формировать первые батальоны Нацгвардии (мы это знали еще до официального объявления), решил пойти служить, — рассказал «ФАКТАМ» Павел Скшетуский. — Теперь я обычный боец, но ребята знают меня как медика, поэтому по старой памяти обращаются в случае чего за помощью.
— Относительно теперешней вашей службы — это работа?
— Год назад я сам назвал бы такие слова пафосом, но бороться против этого зла — обязанность каждого украинца. Сейчас действительно идет война, и нужно быть здесь с оружием в руках или помогать дома, в тылу, а не сидеть перед телевизором в ожидании новостей или сетуя, насколько все плохо в Украине. Иначе какой же ты украинец, тебе же дальше жить в этой стране.
В свое время я два с половиной года жил в Донецке, знаю этих людей, у меня даже девушка была из Дружковки, могли бы пожениться… Мы разошлись, но остались друзьями, я продолжаю общаться с ней, ее отцом и братом. Сейчас мы стоим в Славянске — дальше по трассе Краматорск, почти сразу за ним — Дружковка. Если бы не эти события, можно было бы съездить в гости — всего полчаса езды. У них прекрасные соседи, с которыми я подружился, есть друзья в Славянске. Эта земля такая же их, как и моя, как и ребят из южных, северных областей. И надо адекватно отвечать на пришедшее к нам нашествие, а не уехать домой с мыслью: «Я отстоял Майдан, а дальше пусть профессиональные военные работают». Кстати, за то время, которое мы провели в Новых Петровцах и здесь, я увидел, что мы на несколько порядков выше некоторых военных.
— Как родные отнеслись к тому, что вы вышли на Майдан, а теперь служите в Нацгвардии?
— Я — Скшетуский. Однофамильцев в Украине у меня нет. Из нашего древнего рода остались двое мужчин: мой 84-летний прадед в Гданьске и я. Поэтому когда ехал на Майдан, родня не приветствовала мое решение: «Зачем тебе туда, ты лучше размножайся». Но им пришлось смириться. А после январских событий родные стали меня поддерживать. То же самое — и с Нацгвардией. Сначала были против, но после первых наших боев, узнав, как мы подготовлены морально и технически, опять поменяли свое мнение: «Хорошее дело делаете». Мой Луцк хоть и далеко отсюда, но если мы не победим здесь, то через некоторое время это может дойти и до моего родного города. Но я борюсь не за свой город, не за Западную Украину. Я тут — за нашу общую страну. И горько читать в Интернете, слышать упреки некоторых местных жителей, что мы здесь оккупанты, убиваем мирных людей. Мы пришли сюда, чтобы успокоить людей, разобраться с беспорядками, а нас обзывают головорезами, фашистами. Где они вообще увидели фашистов в наше время?..
— Если не раскрывать военных секретов, в чем состоит ваша служба?
— У многих людей, с которыми я общаюсь, сформировалось свое мнение о происходящем здесь только из новостей. Они не знают, что происходит на самом деле. Мы стараемся рассказывать, так как журналисты тут практически не бывают. Бывают они с «той стороны», но мы их не видим. А потом появляются тенденциозные передачи на российских каналах. Со времен Майдана ведется информационная война, и мы, к сожалению, ее сейчас проигрываем.
Но идет еще и обычная война. Мы, например, несем службу на блокпостах. Нападения на посты случаются или поздно вечером, или к утру. Поэтому к ночи они превращаются в крепости. От заката и еще несколько часов после рассвета мы вообще не спим в ожидании. Днем тоже много отдохнуть не удается, но все-таки не так хочется спать.
— Нападения противника часто бывают?
— Наш блокпост находится ближе всех к центру Славянска — в черте города. Треть суток постоянно слышна стрельба. Мы тут со 2 мая. Самая жестокая атака на наш пост была пятого. Ожидали нападения ночью, но все началось на рассвете. Нам предлагали сдаться, сложить оружие, но мы «показали зубы», и после этого нас в основном только издали обстреливают. А тогда был жестокий бой, ощущение какой-то нереальности, не верилось, что это может происходить в Украине… Нас обстреливали из автоматов, тяжелых пулеметов, гранатометов, противник находился в нескольких десятках метров. Только одного нашего бойца легко ранило, а техника вся иссечена пулями.
*"Наши блокпосты не такие, как вокруг некоторых областных центров, где стоит десяток милиционеров и самообороновцев. Мы хорошо укреплены и можем выполнять боевые задачи"
— Террористы часто прикрываются мирным населением, в которое солдаты стрелять не рискуют. К вам они таким образом не подходили?
— Нет. Они людей собирают в центре города, чтобы их там не трогали. А на блокпосты сами нападают.
— СМИ периодически сообщают, что полностью окружен то один, то другой центр сепаратистов. А потом оказывается, что через него и поезда ходят, и машины ездят. Ваш пост перекрывает подходы к городу на каком-то участке?
— Ни один блокпост в Славянске не перекрывает движение. В город и обратно свободный доступ. Мы только фильтруем трафик, проверяем грузы, документы. Люди из города и окрестных сел мимо нас на работу ходят, машины едут, продукты возят.
— Вы с ними общаетесь только по службе?
— К нам приходят довольно много местных жителей. Подавляющая часть их — за нас. Просят держаться, не уходить. И это для нас мощнейшая мотивация. Общаются, продукты приносят.
— Российские СМИ, освещая события в Украине, и на Донбассе в частности, постоянно муссируют тему «Правого сектора». Хотя он по всей Украине вряд ли пару тысяч человек наберет.
— Мы пытаемся убедить местных жителей, что «Правого сектора» практически не существует. Они нам не верят, но мы-то знаем, что как сила, которая может хоть что-либо решать, эта организация заявила о себе только после февральских событий. До этого на Майдане были некоторые силы, объединившиеся под этим названием.
— «Тризуб», Социал-национальная ассамблея, УНА-УНСО и так далее.
— Именно. Многие говорят, мол, все на Майдане сделал «Правый сектор» — страшная и мощная сила. Тогда это было не так. В некоторые моменты они нам просто не помогали. А местные считают, что если мы майдановцы, то мы — «Правый сектор». Могу сказать, что его не было в Новых Петровцах (на базе, где проводилась подготовка новонабранных подразделений Нацгвардии. — Авт.). Туда шла Самооборона — люди, которые знали, что через месяц-полтора придется брать оружие в руки и отстаивать целостность страны. «Правый сектор» же ни одного своего представителя в нашем батальоне не имеет.
— Как долго вы проходили обучение?
— С 14 марта мы находились в Новых Петровцах немногим больше месяца. Но это было мощное, интенсивное обучение. Даже служившие раньше в армии говорили, что за этот месяц они получили больше, чем за год-два срочной службы. Потом мы держали блокпосты возле Павлограда на границе Днепропетровской и Донецкой областей. И со 2 мая — здесь.
— Российские и просепаратистские СМИ пишут о больших потерях среди наших бойцов, сотнях убитых гвардейцев. В то же время украинские официальные источники о потерях в рядах противника говорят не всегда, утверждая, что их подсчитать нереально, поскольку сепаратисты забирают с собой тела погибших.
— Если бы наши потери были столь велики, то в нашем батальоне каждый уже должен был бы погибнуть раз по восемь. Хотя пока у нас — меньше десятка раненых. А по противнику мы ведем приблизительную статистику. Случалось, мы давали им возможность забрать тяжелораненых или убитых.
— Каков ваш быт?
— В первые дни проведения операции проблемы были. Но теперь инфраструктура становится все лучше. Если возле постов есть помещения, которые можно использовать, их используют. На нашем блокпосту — отдыхаем в палатках. Но особо отдыхать некогда. Если 5—6 часов в день получится поспать — прекрасно.
Теперь у нас есть кухня, возможность поехать помыться. А в последние дни в соседнем водоеме вода хорошо прогрелась. Хотя со стороны противника утром и ночью «работают» снайперы, все же можно спуститься и при условии прикрытия с берега искупаться, поплавать — это гораздо лучше душа. В первые дни мы себе такого не позволяли, а сейчас стали более уверены в своих силах, более подготовлены.
— Когда Нацгвардия только начинала формироваться, майдановцы роптали: «Мы с Внутренними Войсками воевали, а теперь они нами командуют»…
— Такое было. К нашему блокпосту, например, прикомандирован полковник, с которым я сталкивался 24—25 января на улице Грушевского в Киеве. Он стоял с другой стороны баррикад, я с ним тогда общался. Потом мы встретились в Новых Петровцах.
А сейчас у нас появился один общий враг. Обиды друг на друга, конечно, могут еще быть, остались серьезные вопросы как у нас к бойцам и офицерам ВВ, так и у них к нам. Но эти вопросы мы обходим стороной. У нас на блокпосту есть небольшое подразделение Внутренних Войск. Их старший сам рассказал, что 18—19 февраля стоял наверху возле Октябрьского дворца, и его тогдашнее подразделение прикрывало щитами «Беркут», стрелявший в нас. Но что было, то прошло.
— А этот полковник в каком качестве прикомандирован?
— Формально он — командир части нашего батальона, которая здесь стоит. Но фактически — советник командира. К Нацгвардии советниками прикомандированы офицеры ВВ, у них больше опыта, у нас — морального духа, восприятия ситуации. И это сочетание дает хорошие результаты. В первые дни советников воспринимали в штыки, потому что большинство из них знали в лицо с Майдана. Но в дальнейшем мы много разговаривали, они пытались понять нас, мы их.
— Вместе с вами несут службу и бойцы других подразделений. Кто командует ими?
— У нас смешанные команды. Есть десантники, вэвээшники… Они работают отдельно, выполняют свои задачи. Наши блокпосты не такие, как вокруг некоторых облцентров, где стоит десяток милиционеров и самообороновцев. Тут и количественно, и качественно другой состав, мы хорошо укреплены и можем выполнять боевые задачи — как каждое подразделение отдельно, так и сообща. И как бы странно это ни звучало, но — работаем, решаем вопросы вместе. Ситуация полностью бесконфликтная.
— Есть разница в обеспечении, экипировке, быте?
— Нет. Хотя общеармейское снабжение оставляет желать лучшего. Есть некоторые фонды, отдельные люди, работающие через нас — Нацгвардию и наш первый батальон в частности, — помогавшие нам еще на Майдане… Благодаря им мы получаем экипировку, защиту, улучшения на оружие. Через нас они помогают и другим подразделениям — даже бытовыми вещами. Без нас им было бы гораздо сложнее. Централизованное армейское обеспечение малозаметно.
— В Нацгвардию офицеров и сержантов набирали в основном из Внутренних Войск?
— Наш батальон уникален тем, что полностью укомплектован из числа майдановцев. До сих пор у нас действует майдановский, чем-то похожий на казачий, уклад, хоть мы и разбиты по-войсковому на отделения, взводы, роты. Но мы можем сменить своего командира, если он не справляется со своими обязанностями или есть кто-то, кто может выполнять их лучше. Старший не тот, у кого больше звездочек на погонах, — у нас не было погон на Майдане, нет и здесь.
— То есть у вас нет офицеров и сержантов, а только должности: взводный, ротный, комбат?
— Даже не должности, а ответственность, — продолжает Павел Скшетуский. — Сегодня ты рядовой боец, а завтра товарищи назначили тебя старшим. У нас командная демократия. Верхнее руководство мало руководит низами — у нас руководит общество. Нет армейского принципа: «Приказ не обсуждается или обсуждается после выполнения». Не то чтобы мы после каждого приказа устраиваем обсуждения. Просто тот же комбат или ротный не может жестко приказывать, без учета мнения подчиненных.
— Но если идет бой…
— Во время боя приказы не обсуждаются.
— Были уже случаи смены ротных, взводных?
— Да, конечно.
— Зная армию, это создаст проблемы для бухгалтерии, отдела кадров.
— Мы же не на зарплате! И не представляем, как какой-то отдел кадров будет нас контролировать. Судя по нашему опыту, такой уклад гораздо лучше общепринятого. Это работало на Майдане и работает здесь. Другие подразделения, глядя на нас в первые дни, удивлялись: как это может быть? Но теперь некоторые берут с нас пример. Не то чтобы свергают офицеров, но относительно вопросов самоорганизации равняются на нас.
— Говорите, что здесь вы не за деньги. Но ведь вам же оформляли трудовые книжки, военные билеты или другие документы? Нацгвардии положено материальное, денежное обеспечение…
— Конечно. Мы все военные люди, под присягой. Но с той поры, как пришли в Новые Петровцы, и до сих пор мы получили ровно по тысяче гривен. Мы на Майдан шли не за деньги и сюда — тоже. Многие из нас надеются на финансовую помощь, потому что дома семьи, дети, а мы — тут. Если этого не случится — не критично. А если выдадут зарплату — мы будем приятно удивлены.
6901Читайте нас в Facebook
