"Я искала сына 15 лет! Неужели дома, на Донбассе, снова его потеряю?!"
— Максима выписывают, — в голосе Натальи чувствуется обреченность. — Мы пролежали в больнице два с половиной месяца. Все операции, которые можно было сделать на данном этапе, сделаны. Теперь сыну нужно восстановительное лечение и реабилитация. Но как это устроить на охваченной боевыми действиями территории Донбасса? К тому же у меня одни долги, а зарплаты уже три месяца не видела.
«Мой сын сегодня — это „говорящая голова“, кричащая от боли»
Наталья сама врач и к больнице, в которой спасали ее 28-летнего сына, не в претензии:
— Врачи — настоящие герои, вытащили моего мальчика с того света, — рассказывает мне женщина по телефону. — Персонал относился к пациенту внимательно. Но теперь Максима нужно поставить на ноги. Мой сын сегодня — это «говорящая голова», кричащая от боли. Он не может даже самостоятельно кушать. Неужели, несмотря на все усилия врачей, я его потеряю?! — от этих слов все холодеет внутри даже у меня, постороннего человека, а каково матери этого искалеченного парня?
Два с половиной месяца назад, 12 июля, днем темнокожий юноша вышел из дому в магазин и… пропал. Телефон не отвечал. Мать опрашивала знакомых, звонила в милицию и даже морги. «Он в больнице», — сообщили Наталье правоохранители на четвертый день поисков, кратко проинформировав о том, что парня нашли в лесу за городом. Мать помчалась в клинику.
Увидев сына, Наталья едва не лишилась чувств. Максим, тело которого представляло собой сплошную рану, ничего не помнил и поначалу никого не узнавал. Не отпечатались в памяти парня и лица извергов, которые подвергли его страшным пыткам. Лишь спустя два месяца он смог воспроизвести то, что произошло с ним в тот день.
Максим стал жертвой грабителей-садистов. Его похитили, вывезли за город, где отняли все документы, личные вещи, деньги. Но на этом похитители не остановились. Они продолжали требовать деньги, сутки напролет избивали свою жертву, держа без еды и воды. В конце концов парня решили застрелить.
Но Максим чудом остался жив. В больницу он поступил с «огнестрельным ранением, повреждением позвоночника, спинного мозга, ушибом правого легкого, левосторонним пневмотораксом, закрытым оскольчатым переломом левой ключицы, открытой проникающей черепно-мозговой травмой и ушибом головного мозга, переломом лицевого скелета». Хирургам пришлось удалить парню глаз, сделать операцию на позвоночнике. На вторые сутки после вмешательства пациент перенес клиническую смерть…
— Созвонимся завтра, когда я буду у сына в больнице, у нас в доме сегодня снова стекла дрожат от взрывов, мы с дочерью лежим на полу, — часто наши вечерние беседы с матерью Максима обрывались вот так на полуслове.
Наталье пятьдесят лет, ее старшей дочери 30, и это их первая война. А 28-летний Максим войну уже видел. Первая застала его семилетним мальчишкой на родине отца — в далекой африканской стране, куда приехал на каникулы. Вернуться домой, на Донбасс, и увидеться с мамой Максим смог лишь через 15 лет…
— От судьбы не уйдешь — это как раз обо мне, — считает Наталья, оценивая пережитое.
Своего будущего мужа моя собеседница впервые увидела, будучи 18-летней первокурсницей мединститута. Импозантный темнокожий парень, заметив на улице высокую спортивную девушку со сломанной рукой, безапелляционно заявил: «Я бы женился на вас, даже если вы навсегда останетесь инвалидом». Молодые люди рассмеялись, и… каждый сел в автобус своего маршрута. Спустя два года они снова встретились. «Это судьба!» — воскликнул все тот же темнокожий незнакомец и подтвердил свое намерение навсегда связать с Натальей жизнь.
«Приехала в Москву, чтобы обратиться в посольство, и увидела на Красной площади… танки»
Они поженились. И стали жить, как и большинство бедных студенческих семей в советское время: она в своем институтском общежитии, он — в своем. По окончании вуза муж Натальи уехал на родину, но рабочее место в этой «развивающейся стране третьего мира» (помните такое понятие из политэкономии?) ему никто не предоставил. Поэтому Наталья осталась с двумя детьми в Украине. Пригласить к себе в гости жену хотя бы с одним (их общим) ребенком супруг смог лишь спустя пять лет — когда получил более-менее стабильную работу. Сын Максим к тому времени окончил первый класс украинской школы.
По окончании отпуска Наталье нужно было возвращаться на работу в больницу — на Донбасс. А Максимку, очарованного природой жаркого континента и долгожданной встречей с любящим его папой, решили еще ненадолго оставить у отца.
— Я уехала домой, оставив сына в Африке еще на месяц, и… потеряла на долгие годы. — вздыхает Наталья. — Там началась гражданская война, и связь с внешним миром прекратилась. А у нас на руинах постсоветской экономики только начиналось построение независимого государства. Ни консульства, ни посольства той страны, в которой находился мой сын, в Украине не было — только в России.
Наталья писала мужу, но никто не отвечал. Тогда она решила обратиться с запросом в посольство.
— Я приехала в Москву первого октября 1993 года, а там, на Красной площади — танки, — вспоминает Наталья. — Мне стало страшно. До этого видела танки только по телевизору.
Никакого ответа на запрос о месте пребывания мальчика женщина так и не дождалась. Оставалось только молиться. Она просила Бога о помощи и продолжала искать. Жила все это время трудно: много работала, обустраивала свой не сразу добытый отдельный угол, растила дочь от первого брака — инвалида по заболеванию опорно-двигательного аппарата и не оставляла надежды увидеть сына.
«Мама, я жив, люблю тебя. Забери меня домой»
— Я каждую неделю ходила в церковь, где крестила Максима, — рассказывает Наталья. — Ездила в храм в Старомихайловке, там купила старинную иконку «Тройная радость». И писала запросы всем и всюду…
Обнадеживающая весточка пришла неожиданно, после обращения в Красный Крест. Затем — звонок по телефону, будто с другой планеты: «Постарайся забрать сына в Украину. Я умираю, Максим остается совершенно один». Наталья сразу узнала голос бывшего мужа. А потом трубку взял Максим.
— Мама, я жив, люблю тебя. Забери меня домой, — услышала она повзрослевший, но такой родной голос. И парень произнес по-украински одну из немногих фраз, которую запомнил с детства: — «Україна, рiдний край…»
На родину Максим вернулся в начале 2008 года, когда сама мысль о войне в Украине казалась чем-то невероятным. Перед Натальей предстал молодой человек с дипломом экономиста и совершено не адаптированный к нашей жизни. По-украински Максим помнил лишь отдельные слова, а по-русски, кроме самых примитивных предложений, почему-то первым делом выучил: «Возьмите меня на работу, мне нужна эта работа». Его мучило то, что с таким востребованным на родине его отца дипломом он оставался не у дел. В Украине его понимали лишь студенты из Африки. Благодаря студенческому землячеству он приспособился к жизни на Донбассе, поступил в университет.
Однако высокий, атлетически сложенный парень, едва заслышав громкие звуки, вздрагивал, и никогда не поддерживал разговоров о войне. Он так ничего и не рассказал о тех 15 годах своей жизни, проведенных на африканском континенте, будто проспал все это время.
Через два года Максим снова свободно заговорил по-русски и по-украински. Когда война пришла на Донбасс, он учился уже на четвертом курсе университета. Темнокожие студенты-иностранцы в большинстве своем покинули Донетчину. Максиму уезжать было некуда.
— Его родина здесь, он гражданин Украины, как и мы с дочерью, — говорит Наталья. — Мог ли сын стать жертвой расовой неприязни? Не исключаю. Бывало, он жаловался на то, что земляки бросали в его сторону оскорбительные фразы: «Понаехали тут…» Он глотал обиду и отмалчивался. Но чтобы такое зверство… Не хочу в это верить! — плачет женщина.
Впрочем, Наталье сейчас не так важно, почему подобное произошло и кто это сделал. Она хочет, чтобы с таким трудом найденный сын вернулся к полноценной жизни.
— Здесь, в Донецке, я не смогу поднять Максима на ноги, — вздыхает собеседница. — Нам нужно отсюда уехать, только не знаю куда.
Женщина обзвонила все горячие линии. Пока никто не взялся ей помочь. Обращалась и в благотворительные фонды. Там, узнав, что Максим, который из-за хронического заболевания к несению армейской службы непригоден, потребовали справку, подтверждающую, что ранения он получил не как участник вооруженного конфликта на стороне ополченцев «ДНР». «А то вдруг нас обвинят в пособничестве террористам?» — объяснили в фонде.
Наталья позвонила на горячую линию Министерства внутренних дел Украины, куда также обращалась с заявлением о преступлении, совершенном в отношении ее сына. Уголовное производство по ее заявлению открыли, но выдать справку о том, что Максим — не террорист, отказались. И добавили: документы с оккупированной территории, на основании которых Максим мог быть признан жертвой уголовного преступления, тоже принимать не намерены. Потому что там сейчас нет органов власти Украины, а руководство так называемой Донецкой республики наше государство не признает.
В общем, Наталье пока никто не дал ответа на вопрос: где взять документ, свидетельствующий, что ее сын получил ранение не в результате участия в боевых действиях, а будучи заложником.
— Вы не знаете, где могут бесплатно принять на лечение моего сына? — с надеждой в голосе спрашивает меня женщина. — И где требуются врачи? Ведь мне очень нужна работа и зарплата, которую нам сейчас не выдают. Я уже столько заняла денег и потратила их на то, чтобы вернуть сына к жизни, что долг придется отдавать много лет. Оказалось, этого мало. Но я не могу остановиться на полпути. Поймите, я искала сына пятнадцать лет! Неужели снова его потеряю?!
10861P. S. Желающие помочь Наталье с сыном уехать с территории военных действий могут написать ей по электронному адресу: [email protected] или позвонить по телефону +380 999190043. Перечислить средства на лечение Максима можно на счет: ПриватБанк № 4405882311224053
Читайте нас в Facebook
