Разведчик Игорь Лукьянов: "Я помогал с выдачей боевикам удостоверений "ДНР", поэтому знал их всех в лицо"
С младшим сержантом 25-го батальона «Киевская Русь» Игорем Лукьяновым мы встретились в Киеве после его возвращения из Краматорска. Боец, который сейчас проходит курс реабилитации после ранения под Дебальцево, специально съездил в родной город, чтобы вернуть в райотдел милиции украинский флаг, сорванный боевиками в апреле прошлого года во время начавшихся беспорядков.
— У нас с сепаратистами завязался бой, — говорит Игорь Лукьянов, — но мне удалось забрать у них снятый со здания райотдела флаг. Тогда пообещал, что верну его, когда город будет нашим. И вот — сдержал слово.
31-летний Игорь Лукьянов в позывным «Маклауд», рассказывая о прошлогодних событиях в Краматорске, где родился и вырос, не скрывает, что всю жизнь был далек от политики. Смотрел телевизор, в душе сочувствовал Майдану, но активных действий, как и большинство жителей Донбасса, не предпринимал:
— Я специалист по защите информации, закончил Донбасский институт техники и менеджмента и Харьковский авиационный институт, стал профессиональным военным. Работал в Краматорском военкомате. Когда в Крыму начался захват воинских частей, не мог поверить, что полуостров так запросто сдадут. Думал, татары не позволят, но, увы, вышло иначе. Потом ситуацию начали раскачивать у нас. После того как сепаратисты захватили Славянский горотдел милиции, стало понятно, что и в Краматорске случится то же самое, и никто нам не поможет. Когда у нас началась заварушка, я пошел в горотдел, чтобы помочь ребятам. Но милиция сдалась практически без сопротивления. Единственное, что можно было сделать, — это спасти флаг.
На мой взгляд, изначально население Краматорска на 70 процентов было проукраинским. Но из-за бездействия власти этих настроений хватило всего на два-три митинга, а потом все приутихли. Тем более что российская пропаганда не давала ни секунды передышки, круглые сутки промывая мозги людям. Когда боевики захватили телевышку в Краматорске, перестали вещать все наши каналы, остались только российские. Мы с друзьями посовещались и пришли к выводу, что телевышку не отобьем. Уничтожить охраняемый вооруженными боевиками объект тоже было проблематично. Поэтому взорвали подстанцию, которая ее питала. Причем сделали это среди бела дня (ночью уже действовал комендантский час) с помощью обычной китайской «игрушки» с бикфордовым шнуром. Конечно, поднялся переполох, но нас не вычислили. Правда, через несколько дней сепаратисты притащили генератор, поставили охрану, и вышка продолжила вещать о своем.
Потом в городе начали исчезать люди. Пропал мой друг, с которым мы возили мешки с песком для наших ребят в аэропорт, когда там шли бои. Сначала у него забрали машину, после этого самого увезли в горотдел милиции. С тех пор его не видели.
— «ФАКТЫ» писали о начальнике Краматорского аэропорта Дмитрии Подушкине, который больше месяца провел в плену у террористов, в камере райотдела милиции.
— Подушкин спас мне жизнь, — с теплотой вспоминает Игорь. — В его доме располагался штаб АТО, потом их оттуда выбили. Но он успел меня предупредить, чтобы не совался.
Вначале Игорь воевал как партизан, помогая бойцам Нацгвардии. При штурме блокпоста в Славянске корректировал огонь со стороны города:
— Я же местный, хорошо знаю все ходы-выходы и в Славянске, и в Краматорске. Третьего мая наши штурмовали Краматорск и вошли в город. Отбили здание СБУ, забрали Краматорский аэродром. В этот же день снесли пару блокпостов сепаратистов. Ездили в Константиновку на телевышку, где наши десантники попали в окружение, привезли их.
Именно благодаря краматорской прописке Игорь Лукьянов и стал разведчиком в тылу врага.
— Руководство АТО искало разведчика, которого можно было бы внедрить в штаб сепаратистов, — продолжает рассказ мой собеседник. — Нашим военным нужна была информация о численности, месте дислокации и передвижениях противника. Внедриться в группировку Стрелкова-Гиркина мне предложил генерал-майор Сергей Кульчицкий, светлая ему память. Настоящий патриот Украины. Генерал, который не стеснялся рыть окопы вместе с солдатами. Кстати, мало кто знает, что в самом начале АТО Кульчицкий чудом избежал смерти: вертушка, в которой он летел вместе с несколькими военными, была сбита над лесом. Информацию засекретили, потому что возле упавшего вертолета не обнаружили ни пассажиров, ни членов экипажа. Было опасение, что их взяли в плен. Но спустя двое суток офицеры невредимыми вышли из леса к нашему расположению. Тогда никто не погиб. Кульчицкий этот случай не афишировал: выжили — и хорошо, нечего сеять панику.
— Как вы отнеслись к опасному заданию?
— Не колебался, — говорит Игорь Лукьянов. — Фактически я был единственным, кто мог внедриться к Гиркину, потому что был местным, не вызывал подозрений.
Схема внедрения была разработана такая: сначала нужно попасть «на подвал», то есть оказаться в заключении боевиков, потом войти с ними в контакт и убедить в своей лояльности и желании поработать на «русский мир».
Ну, как попасть в тюрьму? Угнал «сепарскую» машину, да еще, как потом выяснилось, совсем не простую. Дал себя поймать. Схватили, сунули в подвал в здании СБУ в Славянске — большое такое помещение, разделенное занавесками. В той части, где были окна, сидели важные персоны — например, мэр города Николаевка и начальник славянской милиции, известные своей проукраинской позицией.
Был еще мальчик-белорус, насмотревшийся российских каналов и приехавший на восток Украины добровольцем. Посидел в окопах две недели и сказал: «Не понимаю, кого от кого тут защищать». Парень собрался домой и позвал с собой друга — из местных. Их поймали: местному приписали «измену родине», а белорусу — уж не знаю что… Люди постоянно менялись: одних приводили, других отпускали, но меньше четырех дней никто не сидел.
Меня били, но не сильно. Там просто принято так общаться. На допросе я сразу признался, что угнал автомобиль: «Ну что, теперь расстреляете?» Потом понял, что пошутил неудачно. Тогда еще не знал, что тут же, в подвале, находятся двое приговоренных к расстрелу за мародерство и употребление наркотиков. Накануне их исповедовал священник, и они ждали казни.
— Их что, прямо при вас расстреляли?
— Одного пристрелили при попытке к бегству, второго — во внутреннем дворе. Мы слышали, как он кричал, просил прощения. Позже расстреляли еще двоих — полевого командира и его заместителя. За то, что пошли самовольно в разведку, нарвались на свой же «секрет» (то есть засаду) и с перепугу постреляли своих бойцов. В общем, атмосфера была жутковатая.
Тогда, в плену, я первый раз увидел Гиркина. Он зашел посмотреть на задержанных — накануне поймали парня, который с киевского Майдана шел пешком в Луганскую область. Взяли его по подозрению в шпионаже. Гиркин только глянул на него и произнес: «В окопы его» — в том смысле, что пускай копает окопы, ничего ценного этот кадр из себя не представляет. А выслушав мою историю, Гиркин что-то буркнул и ушел. Позже я общался с ним много раз, но раскусить этого человека так и не сумел, не мог понять, что он думает на самом деле. Сложный человек. Для бойцов он был авторитетом, а полевые командиры относились к нему снисходительно. Но понимали, что на нем держится все обеспечение.
Кстати, русских «гастролеров» тогда на Донбассе было мало — разве что залетные подразделения, которые занимались узкими задачами. В окопах не сидели, ямы не копали, в обороне не участвовали. Были небольшие отряды чеченцев, борцов за денежные знаки и формирования так называемых ополченцев, воевавших за идею.
Я просидел в подвале две недели. События не форсировал: говорил, что воевать не умею, но готов помогать чем смогу. Меня перевели в изолятор временного содержания при Славянском горотделе милиции. Там в камерах находились военные пленники, штрафбат, это уже был целый военный городок. Днем меня выпускали, привлекая к уборке территории.
Там же я познакомился с «Абвером», который командовал группировкой в Донецке. Начал помогать ему с размещением личного состава, возил продукты, кровати. Как-то «Абвер» захотел, чтобы в городе звучала патриотическая музыка «ДНР», играли местные группы, и я организовал концерт. Потом вызвался помочь ему в изготовлении и выдаче удостоверений «дээнэровцев». Нужно было подготовить комнату для фотографирования, вызывать «дээнэровцев» по спискам. То есть я не только получил представление об их количестве, но через несколько дней уже знал всех в лицо. Но уровень рядовых мне был неинтересен. Нужно было выходить выше.
Из наемников там тогда были «Моторола» и «Бай». С «Моторолой» я познакомился в Семеновке, когда привозил продукты в кафе «Метелица» и наши начали обстрел. «Моторола» не растерялся и сразу же стал командовать минометным расчетом. Тогда он был командиром опорного пункта. Мне казалось, хорошим командиром, потому что 60 его человек держали опорный пункт против наших в течение трех месяцев. Но сейчас я понимаю, что это не его заслуга, а некомпетентность наших военных. Но у «Моторолы» сильная харизма, этого не отнять.
— По Семеновке я и передал первые разведданные — численность, расположение позиций боевиков, — продолжает Игорь. — Своего мобильного у меня не было — это строго запрещалось. Воспользовался телефоном своего сокамерника — некоего Ляхова. Ляховы — братья-уголовники со стажем, приехали из подконтрольного Украине Доброполья, поэтому проходили проверку. Позже оба отправились на передовую, а сейчас числятся в розыске как боевики «Моторолы».
— И все-таки непонятно, как вам удалось обмануть боевиков! Жители Краматорска знают, что вы профессиональный военный, наверняка была известна и ваша гражданская позиция, и то, что вы участвовали в боях за освобождение Краматорска.
— В изоляторе меня продолжали проверять. Подсадили брата начальника местной контрразведки. Тот расспрашивал, где я живу, какие там рядом находятся магазины. Они проверили, что все сходится, и оставили меня в покое. Между тем была зацепка, которая меня могла выдать, но они за нее не ухватились. Могли бы через милицию «пробить» паспорт, где местом прописки значится воинская часть. Словом, непрофессионалы.
Занимаясь организацией выдачи удостоверений, я часто бывал в штабе. Постепенно собирал сведения о расположении частей, ротации, минировании мостов, планах обороны Славянска, количестве вооружений, складах. Информацию передавал через чужие телефоны. Вечером все лягут спать — взял у кого-нибудь телефон, написал sms-ку. Правда, из СБУ было очень тяжело передавать информацию — там Гиркин поддерживал дисциплину. А в изоляторе временного содержания было полное разгильдяйство, защитой информации никто не занимался. «Абвер», к примеру, любил поговорить о войне по телефону, как будто все вокруг свои. Гиркин таких моментов не допускал.
Скажу честно: работая в тылу врага, больше боялся, что меня сдадут свои же. Однажды присутствовал при разговоре «Абвера» с кем-то из наших. Он просил узнать, кто сливает информацию. Задержали одного из местных, по телефону которого я тоже отправлял sms-ки. Его взяли, но дней через пять отпустили.
Раз в неделю в 9 часов утра Гиркин проводил совещание с полевыми командирами на летней площадке СБУ. Положить бы туда снаряд — и война бы на том участке закончилась. Была у меня мысль получить Героя Украины: забрать у Гиркина пистолет и выстрелить. Такая возможность была, но вот уйти я не смог бы.
Главная информация, которую Игорю Лукьянову удалось добыть за месяц пребывания у Гиркина, — численность личного состава и время выхода террористов из Славянска.
— Численность — 1824 человека — узнал случайно, — признается Игорь. — Ведомость на довольствие выбросили в мусорник, а я как раз занимался уборкой территории. (смеется). Вообще, в мусорных ведрах можно столько интересного найти, это же классика жанра! Отход сепаратисты готовили заранее. Полевые командиры обсуждали маршрут между собой, а у меня есть уши.
В те дни разведчик оказался перед трудным выбором: отходить вместе с боевиками (чего ему очень не хотелось) или попытаться сбежать. Однако в связи с гибелью генерала Кульчицкого (29 мая возле горы Карачун был сбит вертолет Ми-8, на борту которого находились 12 украинских военных) выход из ситуации остался только один.
— Гибель Кульчицкого была для меня катастрофой, — говорит Игорь. — Все сведения я передавал его человеку в штабе. О том, что работаю в тылу, знали всего два человека. И вот один погиб, а с другим несколько дней не было связи. Поэтому нужно было уходить.
Тогда в изоляторе временного содержания сидели три наших бойца. Официальная версия: пошли в село за водой — попали в плен. Неофициальная: пошли в село за водкой — попали в плен. Их готовили на обмен. Я мог брать из изолятора людей на общественные работы. Хотел взять их и уйти, но не получилось. Довел бойцов до КПП, но там начальник гарнизона сказал, что военных брать нельзя.
Тут появился боевик «Рысь», с которым я много общался. «Ты куда?» — спрашивает. Я ответил: на «опорник», это крайний перед выездом из города блокпост. Он предложил подвезти. Поскольку у меня еще не было удостоверения «ДНР», мимо блокпостов меня бы не пропустили и начали бы серьезную проверку. Но машину «Рыси» все знали — и мы проехали через три блокпоста. Потом я зашел в магазин и по той дороге, по которой позже отходили боевики, побрел на Краматорск. Идти по самой дороге было рискованно, и я свернул в сторону. Расстояние между Славянском и Краматорском — 15 километров. Шел пять дней по лесам и болотам. Ну, местность-то я знаю. Вышел в Краматорск, оттуда друзья довезли меня до Святогорска, потом добрался в Изюм, в штаб АТО. Там уже нашел человека, с которым работал.
— Сведения пригодились?
— Время, когда сепаратисты должны были уходить из Славянска, я передал своим практически точно, плюс-минус два часа. Но ту дорогу, по которой они отходили, не перекрыли, потому что была договоренность между нашим военным руководством и сепаратистами. Тогда мне самому казалось, что так правильно. Славянск взять мы не могли. Нужно было либо освободить город и загнать всех в Донецк, либо воевать. Сейчас понимаю, что нужно было отрезать дорогу и добивать их в Славянске. Может, на том война и закончилась бы.
11345Читайте нас в Facebook
