Медик "Азова" Елена Мосийчук: "Ради 4-летнего сына стараюсь на фронте быть предельно осторожной"
С полевым медиком Еленой Мосийчук (позывной «Малек») мы встретились на базе подготовки новобранцев добровольческого полка особого назначения «Азов», которая расположена на территории одного из киевских предприятий. Здесь последние полтора месяца Лена обучала новичков тактической медицине и одновременно восстанавливалась после третьей контузии. На днях «Малек» вернулась на войну. Дома у нее остался четырехлетний сын Даня. Мальчик находится на попечении бабушки.
До Майдана у Елены был небольшой ресторанный бизнес в Днепропетровске. Когда началась Революция достоинства, женщина вместе с друзьями поехала в Киев отстаивать европейское будущее Украины. Развязанная путинской Россией война не позволила вернуться к мирной жизни — Лена стала волонтером, а через некоторое время записалась медиком-добровольцем в «Азов». Она была первой женщиной, зачисленной в этот полк. Навыки спасения раненых осваивала на практике, уже затем ее направили на обучение в Эстонию. Постоянно находясь в зоне риска, Лена получила два осколочных ранения и трижды была контужена. Награждена медалью «За вiйськову службу Українi» и орденом «Народный герой Украины».
*Лена была первой девушкой, зачисленной в полк «Азов». Бойцы дали ей позывной «Малек»
— Оказывать помощь раненым я начала, когда еще была волонтером, — говорит Елена. — Мы с друзьями возили на позиции 93-й, 95-й, 72-й и других бригад еду, медикаменты, спальные мешки, средства гигиены, сигареты. Случалось так, что попадали к ним во время боев. Медиков не хватало, поэтому бралась накладывать жгуты, обрабатывать раны, делать перевязки… Соответствующие навыки у меня уже были с Майдана.
Однажды мы привезли припасы в полк «Азов», и как раз в это время произошла трагедия: двое бойцов нарвались на противопехотную мину. Один парень сразу погиб, второму посекло осколками лицо. Со мной, как всегда, была аптечка, я вызвалась обработать раны и сделать перевязку. Этот случай подтолкнул к решению записаться в «Азов», тем более что в его рядах тогда воевали мои друзья и брат. Я на деле доказала, что могу быть санитаром, и руководство согласилось меня оставить.
— Мама, наверное, вас отговаривала?
— Она, безусловно, очень переживает, тем не менее относится к моему выбору с пониманием, и я ей за это благодарна. Я терпеливо объяснила маме, что на выездах, на позициях со мной рядом всегда находятся отлично обученные бойцы (кстати, подготовка солдат в «Азове» на высоком уровне), которые готовы прикрыть в опасных ситуациях. Да и сама стараюсь быть предельно осторожной — прежде всего ради сына Дани. Он мой главный оберег. Когда возникает реальная угроза жизни, например, во время обстрела, думаю о сыне, вспоминаю какие-то его слова, смех, улыбку. Ни на секунду не забываю, что нужна ему, поэтому обязана вернуться живой.
*При первой же возможности Елена старается повидаться с Даней (фото предоставлено Еленой Мосийчук)
Так получилось, что в группе детсада, в которую ходит Даня, у нескольких детей отцы на фронте. Мой сын единственный, у кого мама в АТО. Он гордится мной, говорит, что я спасаю жизни бойцов. В свободные минуты стараюсь пообщаться с Даней по скайпу, при первой же возможности еду домой, чтобы повидаться с ним и мамой.
— При каких обстоятельствах вы были ранены?
— Это произошло, когда зимой мы попали под минометный обстрел возле села Гранитное. В меня угодило два осколка. Я тогда довольно быстро восстановилась, потом участвовала в операции по освобождению Широкино, которая продолжалась с 10 по 15 февраля. Бои за этот поселок были до того тяжелыми, что первые трое суток не только я, но и все работавшие там медики не спали. Ситуация стрессовая, организм выбрасывает в кровь массу адреналина, и на нем ты до поры до времени держишься. После третьей бессонной ночи стало ясно, что внутренние резервы почти исчерпаны, тогда мы позволили себе спать урывками по 20—30 минут. Особенно трудно было в темное время суток: глаза от усталости слипаются, фонарик включать опасно (если враг увидит свет, откроет огонь), а тебе надо рассмотреть рану. Подсвечивали телефонами, которые прикрывали куртками или другими вещами. Вывозили раненых, не включая фар.
За мной закреплен джип, он, понятное дело, хорошо идет по бездорожью. А коллеги из других подразделений пользовались медицинскими машинами типа «скорых». Такие автомобили далеко не везде могли пройти, поэтому солдатам нередко приходилось нести раненых по два-три километра до дороги. Кстати, чтобы бойцы «Азова» физически могли эвакуировать на себе раненых побратимов, в программу подготовки включена переноска 70-килограммового мешка на расстояние два километра без передышки. Причем взвалить эту тяжесть себе на плечи каждый должен без посторонней помощи — в бою ведь может оказаться так, что в одиночку придется спасать товарища. Мне неоднократно доводилось вытаскивать во время боя раненых весом килограммов под сто. Не знаю, откуда и силы берутся.
В программе подготовки учтено, что медик не всегда бывает рядом. Новобранцев учат тактической медицине, чтобы они умели оказать себе и товарищу первую медицинскую помощь: остановить кровотечение, наложить жгут, бандаж, правильно зафиксировать сломанную конечность…
— Что вы говорите раненым на поле боя?
— Насколько это возможно, стараюсь подбодрить, внушить веру, что все будет хорошо. Это непросто, ведь человек находится в шоковом состоянии, ему очень больно. Какого бы возраста ни был раненый — пусть даже 50-летний, — испытываю к нему материнские чувства. Так было и когда смертельно ранило артиллериста с позывным «Бизон», которого мы все воспринимали, по сути, как дедушку. Во время одного из минометных обстрелов «Бизону» пробило голову. Довезти его живым до госпиталя не удалось. Этот человек очень много сделал для того, чтобы в «Азове» была артиллерия, к нему относились с особым уважением и любовью. Во время того обстрела также погиб боец с позывным «Вальтер» — огромный осколок прошил его буквально насквозь. Многих ребят тогда ранило осколками, нескольких контузило. Стояла зима, на бойцах много одежды, попробуй доберись до ран. Я не могла разорваться между всеми нуждающимися в помощи. В этой ситуации помогло то, что солдаты обучены тактической медицине — ребята сами останавливали кровь, делали друг другу перевязки.
— Какой случай на фронте был для вас самым страшным?
— Больше всего натерпелась страха, когда в чистом поле на нас выехали два танка. Было неясно, свои они или вражеские. Мы с побратимами четко осознавали: если танкисты решат нас уничтожить, шансы выжить будут равны нулю. Защитить себя мы практически не могли — против бронетехники с автоматами не повоюешь. Танкисты тоже не знали, кто мы такие, и, как нам показалось, были готовы открыть огонь. Тут нужно понимать: камуфляж, что у нас, что у сепаратистов, зачастую одинаковый, иди разберись, кто есть кто. К счастью, удалось по рации вовремя связаться с танкистами, и все закончилось благополучно.
А еще очень страшно попадать под обстрелы из «Градов» или тяжелой артиллерии. Особенно когда рядом нет специально подготовленных укрытий. Остается упасть на землю и надеяться на удачу. В том, что ты в такие минуты боишься, ничего зазорного нет, ведь страх — нормальная защитная реакция психики.
— Вам хватает медикаментов?
— Изобилия нет — приходится экономить. Ведь хорошие препараты, как, например, израильский кровоостанавливающий целокс, стоят дорого. Снабжают в основном волонтеры, возможности которых не безграничны.
— У вас есть вещи, которые считаете своими оберегами?
— Да, их несколько — крестик, например. Мне его подарил близкий друг, боец «Азова». Его раненого с поля боя вывез наш нынешний начмед с позывным «Телец». Я перехватила бойцов в относительно безопасной, так называемой желтой линии. Затем контролировала лечение друга в больницах. Вообще-то, я не беру подарков от ребят, которых спасала (слова благодарности их матерей и жен — самая ценная награда), но в случае с этим крестиком сделала исключение. Еще один талисман — серебряный молот тора (молот бога Тора из скандинавской и германской мифологии. — Авт.) ручной работы. Его передали мне из-за границы друзья. Оберегом также считаю солдатский жетон. Военные называют такие жетоны «смертниками», потому что на них указана информация о бойце на случай его гибели. Фамилии и имени там нет — только номер.
— Зачастую позывные бойцы выбирают себе сами. Как было в вашем случае?
— Вначале командир дал мне позывной «Бардак». Даже не знаю с какой стати, но я не возражала. Со временем все стали звать меня ласково — «Малек». Я ведь небольшого роста, стройная — как маленькая рыбка среди крупных сильных рыб.
— «Азов» воюет уже больше года. За это время в полку сложились традиции, появились праздники?
— Один из главных праздников — день освобождения Мариуполя, который мы отметили в июне. Город 47 дней был под сепарами, и «Азов» его освободил. К слову, среди местных много истинных патриотов Украины, они, как могут, поддерживают нас. Женщины, например, помогают готовить еду.
Ну и традиции появились хорошие, например, бойцы называют своих новорожденных детей в честь побратимов. Я под эту волну еще не попала — пока что у моих друзей в полку рождались только мальчики. Если честно, не горю желанием, чтобы дитя получило имя Лена в мою честь, ведь как лодку назовешь, так она и поплывет. А зачем в семье девушки-экстремалки, как я?
— Как наладили свой быт в сугубо мужском коллективе?
— У меня здесь в тренировочном центре и на базе в Мариуполе есть своя комната. А вот в блиндажах и окопах все общее, индивидуальный разве что спальный мешок. Вы должны понимать: в полку дело поставлено так, что для побратимов я прежде всего боец, для новобранцев — инструктор. Воспринимать меня как женщину им не положено. Кстати, в «Азове» появились еще несколько девушек.
— Думали о том, чем займетесь после войны?
— Пару месяцев посвящу сыну, а затем либо останусь в армии, либо пойду служить в МЧС.
7607Читайте нас в Facebook
