Может быть, так совпало случайно. А, может, и не случайно вовсе. Но именно вчера, в Международный день борьбы с ликвидацией нищеты, мне попалась на глаза старая чёрно-белая ещё фотография, каким-то чудом сохранившаяся в моих архивных бумагах. На этой фотке с пожелтевшими от времени краями я стою со старшей сестрой возле памятника героям Октябрьской революции на киевской площади, которая в то далёкое время носила такое же название (сейчас это Майдан Незалежности).

Нахлынуло… Долго рассматривал стёршиеся в памяти детали прошлой жизни. Сестра уже тогда работала и училась в вечерней школе. А я заканчивал интернат. Рукава рубашки завёрнуты до локтя — это, чтобы не видно было, что они коротки. ''Подстреленные'' казённые брюки со ''вздутыми'' коленями (других тогда просто не было) и старые ботинки со сбитыми носками. Никакая вакса не могла уже скрыть эту потёртость носков на единственной паре обуви…

Нищета преследовала меня долго. Наверное, от рождения. Особенно от неё доставалось в детстве. Честно говоря, даже вспоминать всего не хочется. Когда в школьные годы буквально ''взапой'' читал романы Диккенса или Гюго, мне не нужно было представлять, что такое нищая и голодная жизнь, я этой жизнью жил. Но мне и не нужно было долго объяснять, что в этой жизни мне нужно делать. Я это знал сам.

Нищета была лучшим моим учителем. Никакие слова и нравоучения, никакие убеждения учиться лучше и постоянно к чему-то стремиться, которыми нас ежедневно в интернате потчевали участливые воспитатели, не могли убедить меня эффективнее и аргументированнее, чем-то, что приходилось переживать самому. Каждый Божий день. Одних (я это видел) нищета затягивала своей безнадёжностью и неотвратимостью — они быстро сдавались, убеждая себя в том, что ''так суждено'', что ''всё предписано свыше'' и ''кому нужны эти лишние телодвижения?'' Они жили этой своей неудовлетворённой жизнью, ни к чему особо не стремясь и абсолютно не веря в то, что способны что-либо изменить. Или предавались несбыточным мечтам, сознавая, что даже пальцем не пошевелят, чтобы эти мечты хоть как-то приблизить, не говоря уже — осуществить.

А со мной нищета работала постоянно — напоминая о себе не только голодными позывами в желудке, но и унизительными взглядами детей из благополучных семей, с которыми приходилось сталкиваться в Доме пионеров при посещении кружков. Тогда для меня главным было не вникать в то, что происходило на занятиях, а не забывать садиться так, чтобы другие ребята не видели заплаток с внутренней стороны школьных брюк… Нищета была настойчивой, она отталкивала меня от себя, как только могла. И если многие ровесники стремились к чему-то, то я чаще всего стремился от чего-то. В первую очередь, от этой мерзкой незаслуженной (как мне тогда казалось) нищеты. И так здорово, что я постоянно о ней думал — она не позволяла мне расслабиться. Ни на секунду.

Наверное, нужно бороться за ликвидацию нищеты. Наверное, в первую очередь, нужно помогать тем, кто сам не в состоянии её преодолеть, от неё избавиться. Ведь сама по себе она не проходит — не насморк. Только вот я всегда своей детской нищете буду благодарен. Она многому меня научила. Она научила меня ценить каждый день благополучной жизни, вкус обычной еды и красоту обычных вещей, удобство того, на что другие никогда даже внимание не обращают, и теплоту отношений, которую многие воспринимают, как должное… Если бы можно было самым близким и дорогим моему сердцу людям пожелать пройти школу реального оценивания своей жизни, я должен был бы посоветовать им пройти через школу нищеты. Как это ни парадоксально звучит. Но я, конечно же, никому из них не то, что желать ничего подобного, а даже ничего подобного советовать не стану. А вдруг кому-нибудь из них не удастся вырваться из неё так, как когда-то удалось мне самому…

Сегодняшним именинникам позвольте пожелать добра и счастья. И звучит красиво, и желать приятно.