Как-то позвонил главарь «ДНР» Безлер и пригласил в Горловку, — разведчица «Светлячок»

«Когда мама услышала в трубке грохот обстрела, я сказала, что это соседи свадьбу справляют»

— «Светлячок», у вас в роте все девушки «зашифрованные», такое рабочее требование?

— В роте у нас шесть девушек, остальные — мужчины. И никто из них не зашифрован. А меня обязывает это делать военное прошлое. Летом 2014 года я стала разведчицей в одном из добровольческих батальонов МВД. А в 2015 году пришла работать в полицию.

До войны была в Донецке бухгалтером. Работала в офисе. Жила совсем другой жизнью. С корпоративами и не страшной «войнушкой» — в пейнтбол и страйкбол, с милой болтовней в «Одноклассниках». Но как только первый российский военный самолет приземлился в Крыму и в Интернете пошла волна призывов к Путину ввести войска для «усмирения» Майдана, я с социальными сетями покончила. Впрочем, как и со многими знакомыми, которые оказались предателями. Стала ходить на митинги за единство Украины. А после убийства Дмитрия Чернявского 13 марта 2014 года прямо в центре Донецка после митинга патриотов поняла, что мы не сможем защитить свою страну мирным путем.

— Вы были в мясорубке на центральной площади Донецка, которую участники пророссийского митинга устроили участникам митинга украинского? Не пострадали?

— Чудом не попала на тот митинг. Немного опоздала. Подойдя к площади, увидела, что милиция взяла в кольцо людей с украинскими флагами, а активистов-патриотов, уже грузили в автозаки. Милиционеры не пропускали меня за оцепление. Я видела, как из-за памятника Ленину вышла толпа мужиков с георгиевскими ленточками, напавших на убегавших участников украинского митинга и избивавших их цепями, палками, битами. Я в ту ночь не пострадала, но поняла, что это начало войны и оккупанты уже здесь.

Мы с единомышленниками стали переписывать номера российских автобусов и машин, которые привозили «массовку» на акции участников «русской весны» в Донецке, и места их сбора. Все это передавали и на горячую линию «Майдан-SOS», и в главк СБУ в Киеве. Не знаю, нужно ли это было тем, кому передавали. Но мы считали важным фиксировать факты российской агрессии в Донецке.

Читайте также: «Русский мир» на Донбасс привели местная власть и криминалитет, — активистка донецкого Евромайдана

Умение вести наблюдение и добывать полезные сведения мне вскоре пригодилось. Хотя тогда я еще не знала приемов конспирации и «засветилась». Неприятели поняли, что я — «укропка», и узнали, где живут мои родители. До сих пор мне «приветы» передают. А какой-то то ли полицай, то ли «эмгэбэшник ДНР» все еще разыскивает меня по месту моей прописки. Но с мая 2014 года я не была в Донецке. Узнав о том, что в Днепре формируют батальоны добровольцев, мы с другом решили поехать туда.

Уехала я с одним паспортом и небольшой сумкой с летними вещами. Надеялась, что мы быстро прогоним захватчиков с нашей земли. Бросила все. Только однажды немного пожалела о тех удобных мелочах, которые остались в Донецке. Соседи по дому, в котором мы жили с моим парнем до войны, сообщили, что новой квартирантке подошли… мои шубка и сапожки. Я как раз стояла в карауле в берцах, и они были мне слишком велики. Вспомнились удобные сапожки и другие женские радости, которые все мы, девочки, ценим.

— Родители поддержали ваше решение пойти добровольцем на фронт?

— Они ничего не знали. Я сказала, что еду отдыхать. А когда меня взяли в добробат, соврала, что устроилась работать бухгалтером в кафе прямо там, «на курорте». И попросила маму откопать и выслать мои документы. Когда родителей не было дома, я перед отъездом зарыла в огороде свой диплом и трудовую книжку — на случай, если оккупанты нагрянут с обыском.

Читайте также: «Моя мама, убежав от „наступавших бандеровцев“ из Донецка в Крым, встретила свое 80-летие в… Магадане»

— И как долго ваша мама ни о чем не подозревала?

— Думаю, до первого обстрела. Позвонив мне в июне 2014-го, она услышала в трубке грохот, а я сказала ей, что это соседи свадьбу справляют — фейерверки пускают. Но, думаю, к тому времени мама уже отличала канонаду от салюта. Долго не признавалась родителям, что служу в батальоне. Но когда Гиркин со своей бандой пришел в Донецк, велела родителям уезжать из города. Они переселились в свой дачный домик на мирной территории, где и живут до сих пор.

«Боец ВСУ признался, что несколько дней наблюдал за мной… в оптический прицел, но по какому-то наитию понял, что я своя»

— А где вы попали под обстрел?

— В Лиманском (ранее Краснолиманский. — Авт.) районе Донецкой области, где тогда базировался наш батальон. Я прибыла на службу в разгар боев за села Ямполь, Кривая Лука, Закотное. Оккупанты серьезно там укрепились.

Поскольку мне определили роль разведчицы, личный состав не уведомляли о моем прибытии в город, об этом знали только комбат и его заместитель. Мне сняли домик, купили велосипед, придумали легенду. На велосипеде я ездила через лес к вражеским позициям. Чтобы никто не узнал, что я тоже боец, меня заводили на доклад к командиру с мешком на голове только ночью — как пленного сепаратиста.

Я перекрасила волосы, переоделась и собирала информацию о противнике, настроениях людей. Ходила по митингам, которые устраивали агитаторы за «русский мир», рынкам, церквам. Все церкви на севере области в то время были Московского патриархата, поэтому там тоже агитировали за «воссоединение» Донбасса с Россией и активно помогали боевикам. Батюшка в храме, который находится на въезде в Закотное, в 2014-м разрешил оккупантам разместить во дворе церкви тяжелые орудия. И это был не единственный пророссийский поп, разместивший на территории храма оккупантов с тяжелым орудием.

Села в лесах вокруг Лимана и Святогорья украинцы освобождали большой кровью. Враги построили укрепрайоны с бетонным перекрытием толщиной в 60 сантиметров, дважды взрывали мосты у Закотного — и до его освобождения, и после. А по всей «зеленке» были их секреты и засады.

При освобождении Закотного наши побратимы, подразделение разведчиков, попали в одну из таких смертельных ловушек в лесу. В том бою погиб Степан Воробец с позывным «Ястреб», капитан Вооруженных Сил Украины, командир разведроты штабного батальона 24-й отдельной Железной механизированной бригады Сухопутных войск ВСУ. В тот роковой день я должна была выходить с ним на связь. Перед выездом «Ястреб» сказал мне, что маякнет, когда нужно будет ему позвонить. Но так и не вышел на связь. Я звонила ему сама, но абонент сбрасывал звонки. Позже я узнала, что он погиб. В боях под Закотным и Ямполем в тот день погибли 7 разведчиков и 12 десантников.

— И никто ни разу вас не рассекретил?

— Приходилось озвучивать пароль и свой позывной на блокпостах и сотрудникам СБУ, и бойцам ВСУ, когда меня не хотели пропускать на оккупированную территорию, куда я ходила без прикрытия. Боец ВСУ, которому пришлось назвать пароль, признался, что несколько дней наблюдал за мной… в оптический прицел, но по какому-то наитию понял, что я своя, и не стал убивать.

Читайте также: Донецкий партизан «Богдан Мирный»: «Подполье на Донбассе появилось с первых дней оккупации»

— Как вы фиксировали добытую информацию?

— Все увиденное и услышанное старалась запомнить. Если бы в моем телефоне нашли какие-то фото или подозрительные номера, это могло стоить мне жизни. По моим «картинкам» из памяти в штабе батальона и составляли карты позиций противника. В одно и то же место приходилось наведываться по нескольку раз — до полного освобождения территории.

Но от каких-то «невозвратных маршрутов» меня берегли и высшие силы, и побратимы. Когда ехала разведать обстановку в Закотном, где оккупанты разместили «Грады» и прочую тяжелую технику, наши военные на последнем блокпосту перед дорогой в село, пока досматривали меня, уговаривали не въезжать в логово врага. Говорили, что последний раз гражданские проехали по этой дороге несколько дней назад, поэтому, какой бы хорошей моя легенда не была, новый человек сразу привлечет внимание оккупантов, и тогда никто уже не спасет. Я пообещала, что в село не поеду, лишь окрестности осмотрю. «Оседлав» велосипед, обнаружила, что бойцы уговорами не ограничились. Из лучших побуждений они незаметно… спустили шины.

Злилась по этому поводу недолго. Дорога с каждым метром становилась все более зловещей. В лесу, куда я свернула, пытаясь миновать вражеский блокпост, стали попадаться на глаза фрагменты человеческих трупов, обглоданные животными. Судя по форме, это были оккупанты, которых нашим удалось «покрошить». К счастью, мне не попались мины, я успешно миновала растяжки, но твердо решила повернуть обратно, когда краем глаза заметила в кустах бородатого снайпера. В Закотном нам противостояли наемники из оккупированного Россией Северного Кавказа.

«Добытая мною информация помогала изобличать пособников оккупантов»

— После того как отвоевали Лиман, а затем и весь север Донетчины, чем вы занимались в батальоне?

— Все тем же. Мне выдали мопед, на нем я ездила по местам наибольшего скопления людей — в больницы, прачечные, места раздачи гуманитарной помощи. Добытая мною информация помогала изобличать пособников оккупантов. Правда, не знаю, был ли кто-то из них наказан впоследствии. В освобожденных городах еще долго было не безопасно. Когда освободили Артемовск (ныне Бахмут. — Авт.), наш батальон переместился туда.

Меня назначили начальником ночного караула. И в первое же мое дежурство обстреляли горисполком. Обходя здание, я поднялась на второй этаж, и тут по горисполкому дали залп из «Шмеля». На первом и втором этажах вылетели стекла. Досталось и БТР, стоявшему на заднем дворе. Механик, находившийся в бронемашине, остался жив благодаря тому, что у него в руках был ящик тушенки, который экипажу только что принесли из столовой. Боеприпас, попавший в люк, угодил прямо в этот ящик. Когда солдат высунулся из люка, все подумали: «Изранен в „мясо“, но, слава Богу, жив». А он был… невредим! Просто весь в тушенке.

Стрелку удалось скрыться. А бойцы нашего добробата устроили в городе тотальные «зачистки» — проверку документов, обследование складских помещений. В итоге нашли в чулане одного из ресторанов склад оружия: гранатометы, боеприпасы, комплекты российской военной формы, провизию производства РФ, мешки с мукой и крупой и даже стиральный порошок. Противники, спешно покидая город, не успели все это увезти.

Дежурила я и на горячей линии батальона, на которую как-то позвонил Бес. Игорь Безлер, эфэсбэшник, руководивший захватом Горловки в 2014-м, потребовал у меня номер телефона комбата и пригласил в Горловку, пообещав нас там «покошмарить». После его звонка наш блокпост на подступах к Бахмуту со стороны Горловки обстреляли.

Читайте также: «Когда Славянск освободили, я плакала от радости, будто снова родила ребенка»

— Почему решили пойти в полицию?

— Когда оккупировали Дебальцево, эйфория по поводу того, что после успешного освобождения ряда городов Донбасса мы вскоре освободим и все остальные оккупированные территории, у всех прошла. Весной наш батальон расформировали. А я поняла, пока война продолжается, не могу вернуться к прежней мирной профессии. В апреле 2015 года перешла в милицию, которая 6 ноября того же года была преобразована в полицию.

В период активных боевых действий спецназ полиции работал на линии огня — в Марьинке, Авдеевке, Новолуганском, Мироновском. Мы помогали жителям оправиться от обстрелов, охраняли важные объекты инфраструктуры. Сегодня я несу службу по охране общественной безопасности и правопорядка в Мариуполе.

— Посттравматический синдром не беспокоит? Ведь вам столько насмотреться пришлось…

— Я постоянно занята: работа, тренировки, фитнес, теннис. Стала участницей первого в Украине фестиваля женщин-полицейских, на котором вошла в тройку лидеров. У меня очень насыщенная жизнь, скучать некогда.

Читайте также: При выходе нашей части из Донецка никто не погиб, а склады с оружием пылали три дня, — подполковник Колмык (фото)

Читайте нас в Facebook

Сделайте «ФАКТЫ»
избранным источником
в Google News