Вдова выдающегося гроссмейстера давида бронштейна татьяна: «когда мне было три годика, я любила прыгать по комнате и громко петь: «хочу замуж за дэвика бронштейна! »
Из досье «ФАКТОВ»
Давид Ионович Бронштейн родился 19 февраля 1924 года в Белой Церкви. Умер в Минске 5 декабря 2006 года. Воспитанник шахматной школы киевского Дворца пионеров. Международный гроссмейстер, заслуженный мастер спорта, двукратный чемпион СССР, победитель четырех Всемирных шахматных олимпиад. В 1951 году Бронштейн сыграл вничью со счетом 12:12 матч на первенство мира с тогдашним чемпионом мира Михаилом Ботвинником. Перу Бронштейна принадлежат лучшие шахматные учебники ХХ столетия.
Дмитрий КОМАРОВ международный гроссмейстер, шахматный обозреватель «ФАКТОВ»
Его очень любили и уважали во всех уголках земного шара. «Со смертью Давида Бронштейна из шахмат ушла душа», — так написал один из поклонников его таланта. Пожалуй, лучше и не скажешь. А вот для чиновников Бронштейн с его независимым характером был как кость в горле. Несмотря на то что он отдал советскому спорту почти полвека, получал гроссмейстер мизерную пенсию, которой не хватало даже на то, чтобы заплатить за квартиру. На официальные соревнования, в том числе и по придуманным им быстрым шахматам, Бронштейна с выходом на заслуженный отдых больше не приглашали. Ни в качестве участника, ни в качестве почетного гостя…
Уже в зрелом возрасте он встретил любовь всей своей жизни. Его избранницей стала дочь гроссмейстера Исаака Болеславского. На протяжении 23 лет искусствовед, доцент Белорусского государственного университета Татьяна Болеславская была верной спутницей великого шахматиста. Несмотря на боль утраты, Татьяна Исааковна согласилась побеседовать по телефону с корреспондентом «ФАКТОВ».
«Мы влюбились друг в друга через 19 лет после нашей первой встречи»
- Для меня Давид Бронштейн был гением не только в шахматах, — рассказывает Татьяна Болеславская. — По сравнению с обычными людьми у него были иной способ мышления и другая система ценностей. Помню, в Париже я захотела посмотреть знаменитую статую Венеры Милосской. Виденные ранее репродукции никак не объясняли всеобщего восторга, который окружал скульптуру этой тяжеловесной женщины. В душе я уже согласилась с учеными, объяснявшими, что у древних греков был особый идеал женской красоты. Своим мнением я решила поделиться с мужем. «Подожди», — ответил Давид. В Лувре он подвел меня к статуе не спереди, как подходили все посетители, а со спины. Фигура Венеры стояла к нам как бы вполоборота. И случилось чудо! Никогда в жизни я не видела столь пленительной женственности.
У него было удивительное чувство прекрасного. Давид говорил, что, даже ничего не понимая в шахматах, можно оценить, хорошая у игрока позиция или плохая. Как? Очень просто: все зависит от того, красиво расположены фигуры на доске или нет.
- Что обычно Давид Ионович привозил из зарубежных поездок?
- Когда мы с Давидом ездили за границу, почти все деньги, которые у него были, он тратил на меня. Я, бывало, злоупотребляла его щедростью. Ведь в то время казалось, что никогда больше мы такого изобилия не увидим. Муж был ужасно непрактичным и сердился, когда шахматисты говорили, что Бронштейн покупает подарки по такому принципу: вещь должна быть дорогой, бесполезной в быту и неудобной в транспортировке. Но зачастую они оказывались правы. Однажды в Исландии Давид купил себе замшевую шапку-ушанку, которая была вдвое меньше его головы, с длиннющим козырьком. Эту покупку он объяснил желанием сделать приятное пожилой даме — хозяйке магазинчика. Там же, в Рейкьявике, он приобрел «Графа Монте-Кристо» на исландском языке (на котором не умел читать) и четыре экземпляра (все, что были) журнала со статьей о музее Шекспира. На мой вопрос, зачем так много, сказал, что очень долго искал этот журнал, и было бы просто глупо купить всего один. Многие годы он не имел своего угла и привык все, что любит, иметь как бы про запас: а вдруг потеряется?..
В 50-х годах в Амстердаме Давид, выиграв очень большой приз, купил антикварный сервиз в стиле рококо. Просто так. Он потом никогда им не пользовался. Но самое интересное, что этот сервиз упаковывал юноша Том Фюрстенберг, помогавший своему отцу — владельцу магазина. Спустя десятилетия Давид и Том встретились снова, стали близкими друзьями и вместе написали книгу «Ученик чародея».
- Это правда, что вы знали Давида Бронштейна чуть ли не с детских лет?
- По рассказам мамы, в три годика я любила прыгать по комнате и громко петь: «Хочу замуж за Дэвика!» (так называли в нашей семье Бронштейна). Конечно, я не понимала смысла этих слов, но, быть может, потревожила какие-то неведомые силы, которые стали действовать независимо от нас. Помню, я уже училась в Минской консерватории, и зимой 1964-го мы с мамой приехали в Москву на каникулы. Мама, очевидно, желая похвастаться взрослой 18-летней дочерью, повела меня к Бронштейну. Ему тогда было сорок лет. Он встретил нас в спортивной вязаной шапочке (потом Дэвик признался, что стеснялся перед молоденькой девушкой своей лысины). И еще сказал в шутку, что теперь понимает, как женятся на дочерях своих друзей. Потом пришла жена Давида Марина, и мы стали пить чай. На следующий день Бронштейн позвонил в гостиницу, где мы остановились. Трубку взяла я и, узнав, кто говорит, тут же попыталась передать ее маме. Но, к моему удивлению, Дэвик сказал, что звонит мне. Я растерялась, пробормотала что-то невнятное и передала трубку маме.
Вновь мы встретились только через девятнадцать лет. В Минске Давид принимал участие в турнире и в один из вечеров пришел к нам в гости. Отца тогда уже не было в живых, жена Давида тоже умерла. И я влюбилась, и он влюбился…
«Целый год муж собирал справки, чтобы получить пенсию в 100 рублей»
- Наверное, в повседневной жизни нелегко находиться рядом с талантливой и неординарной личностью?
- Дэвик всю жизнь довольствовался малым. В 60-е годы он со своей второй женой — моей предшественницей — наконец-то переехал в центр Москвы, на Арбат — в дом старых большевиков. Во время сталинских репрессий большинство жильцов этого дома были расстреляны. Здесь у него была двухкомнатная квартира в 60 с лишним метров. А до этого семья ютилась в маленькой однокомнатной квартирке. Принимая участие в турнирах, муж получал стипендию 130-140 рублей. Потом его этих денег лишили — за снижение спортивных результатов — и предложили выйти на пенсию в качестве инструктора общества «Динамо». Он отказался и целый год собирал справки. Семья жила только на мою зарплату. В итоге Давиду дали персональную пенсию местного значения — 100 рублей. В нынешней России его пенсия была чуть меньше 100 долларов, поэтому из Москвы нам пришлось уехать — на такие деньги там не проживешь…
В быту муж был совершенно беспомощен. В его московской квартире всегда царил беспорядок. Обе комнаты были завалены книгами, старыми журналами, вырезками из газет, грудами каких-то документов. Когда он был один, ничего себе не готовил — пил только чай.
- А как же знаменитый «суп Бронштейна», которым он потчевал своих гостей?
- Ох уж этот суп! Я читала про него в книге мужа. Все, что было в доме: бананы, помидоры, перец — он свалил в одну кастрюлю. И неожиданно получилось вкусно. Дэвик любил сделать что-то такое необычное, не так, как все.
- Вас не огорчало, что ваш супруг, несмотря на всемирную известность, зарабатывал мало?
- В Америке Давид играл с самым сильным в то время компьютером. Программисты IBM прислали мужу благодарственное письмо, в котором писали, что его талант и фантазия показали, насколько несовершенна их программа. Очень были благодарны мужу за то, что всю работу для них он сделал бесплатно. Вскоре компьютер победил Каспарова, а компания IBM благодаря шахматному матчу заработала 12 миллиардов долларов.
За бескорыстие я никогда его не упрекала. И вообще никогда ни в чем не упрекала. Давид был человеком необычайной скромности. Однажды из киевской школы, где он учился, пришло письмо. Его называли знаменитым учеником и просили прислать книгу или какую-то памятную вещь для школьного музея. Он так ничего и не отправил. Ему трудно было решиться на обычные повседневные поступки. Даже сходить на почту. «Что я такого особенного в жизни сделал? Что я им пошлю»? — сетовал он…
- Давид Ионович много вам рассказывал о своей жизни?
- Его отца арестовали в 37-м. Дэвик мечтал стать математиком, но дорога в университет для «сына врага народа» была закрыта. Вопреки всему, он стал образованным человеком с блестящей эрудицией, свободно говорил на нескольких европейских языках, но завидовал мне, получившей классическое образование. В 1941 году, в первые дни войны, он вырвался из Киева. Рассказывал, что взял с собой велосипед и чемодан. Потом все это у него украли. Снова вернулся в Киев. Случайно оказался в эшелоне, который шел на Кавказ. Говорил, что с тех пор его преследует удел скитальца. Свою дальнейшую жизнь Давид считал подарком судьбы, ведь почти все его ровесники погибли на войне.
- Как он пережил развал Союза, смог ли принять новую систему?
- Он так и не смог пережить крушения своих идеалов, ведь сегодня для ведущих игроков шахматы стали всего лишь источником дохода. Как Дон Кихот, Бронштейн ездил по Западу, пытаясь доказать, что его шахматы — романтичные, комбинационные, атакующие — еще не умерли. Он был очень доступным человеком. Кто-то из знакомых попросит сыграть за клуб, Давид и рад. И не беда, что этот клуб представлял что-то типа нашего домоуправления: сидят человек десять в каком-нибудь полуподвале…
В последние годы он уже ничего не делал — не хотел. Ходил с трудом. Плохо видел, развилась глаукома. Но Давид не лечился и лекарств не принимал. Не мог читать, редко смотрел телевизор, который вообще его раздражал. Последнее, что заинтересовало мужа, — это события двухлетней давности в его родном Киеве. Во время «оранжевой» революции по телевизору показали дом, в котором он жил, окна, балкон. Старый царский дом на улице Пушкинской с закругленными окнами. Дэвик узнал родные места и долго не мог успокоиться. Всю жизнь он ощущал себя киевлянином.
Умер он от инсульта. Случился удар, и «скорая» увезла мужа в больницу. Врачи констатировали обширное кровоизлияние в мозг. Но Давид находился в сознании и даже мог говорить.
Когда кто-то уходит, ты виноват уже тем, что остался. Он был старше меня на 22 года, и я знала, что рано или поздно останусь одна. Давида похоронили через ряд от могилы моих родителей. И я потом туда погружусь. Муж часто повторял: «Я умру, и со мной умрет целый пласт шахматной культуры». Были телеграммы, звонки от его друзей и простых любителей шахмат. Но ни один из чемпионов мира, ни одна из шахматных федераций, ни ФИДЕ не прислали своих соболезнований…
1147Читайте нас в Facebook
